Перед отъездом позволяю себе лишь одну слабость — письмо Игнату, так как он до сих пор не пришел в себя…
Письмо…
Игнат
Прихожу в себя резко — распахиваю глаза от нестерпимой боли в сердце. Словно удар колом. И вязкая, тягучая боль бежит по жилам — бьет в голову, грудь, живот, руки, ноги.
Перед глазами кровавые кляксы.
Пытаюсь смахнуть мешающиеся проводки.
Обвожу непонимающим взглядом палату…
Мать спит в кресле рядом с койкой.
Кое-как отдираю трубочки в попытке сесть, но на истошное пищание приборов сбегается уева туча медперсонала. Словно тараканы ниоткуда, заполняют палату. Суматоха, волнение…
Мамка ревет не то от счастья, не то от горя — сомневаюсь в первом, ибо, не думал, что счастье можно так затапливать слезами.
А может я эгоист и циник, ведь меня это раздражает, и только две мысли долбит все яростней: Где Ирка и Что с ней?
— Ира… — твержу, как заклинание. Мать пасмурнеет. Глаза прячет. Тут и отец Королька поспевает:
— Игнат, тебе лучше лечь!
— Да, бл***, где моя Ирка? — выхожу из себя.
Меня упрямо укладывают обратно и от того, как слаб и все бесят, матерюсь:
— Бл***, да нах*** от меня отъеб***сь!!! — взбрыкиваюсь гневно, и, сук***, еще больше начинаю ярится — тело еле слушается и жутко слабое…
— Тише, — строго рявкает крупная медсестра и таким взглядом припечатывает, что неожиданно для себя слушаюсь. Вот не привык, чтобы на меня так… непедагогично. Пока хлопаю глазами и собираюсь с силами для нового подвига, меня накачивают лекарствами.
И подвиг тотчас становится смутно необходимым и мягко утекающим…
Когда просыпаюсь в следующий раз, действую тихо. Прошлого нацисткого обращения хватило, и я парень схватывающий на лету… Поэтому кое-как встаю, благо от аппарата отключен, а отодрать капельницу — раз плюнуть. Но встать на ноги оказывается не так просто. Меня качает, мутит, в голове тяжесть, в груди простреливает боль от каждого движения. Ноги заплетаются, подкашиваются…
Нащупываю под больничной накидкой тугую перемотку. Твою ж мать!!! Видать ребра сломаны.
Через «не могу» ступаю к спящей матери. Бледная, осунувшаяся. И опять спит! Хотя, не удивительно, за окном темень, а значит ночь.
Бля***, мамка дневует и ночует у моей койки.
Хреново!
Загребаю ее телефон, лежащий перед ней на столике и чтобы ее не разбудить, шатаюсь в сторону уборной. На самом деле, не уверен, что она есть в палате, но окидывая взглядом помещение, приятно подмечаю помимо входной двери еще одну.
Скрываюсь за ней. Аккуратно закрываю…
На память набираю номер Зура. К сожалению, единственный, чей помню.
Братан от счастья аж подвывает. Приходится, уместившись на толчке, некоторое время выслушивать, как он с остальными за меня переживал, в больнице торчал, что для меня конечно важно, но на деле малосущественно. Меня больше волнует, ЧТО С ИРОЙ!!!
Когда все же озвучиваю терзающую мысль, друг умолкает.
— Зур! — рычу в мобильный.
— Верст, тебе нужно сначала оклематься, а потом…
— Бл***, ты не можешь сказать, что с Корольком? — перехожу на гневный тон.
— Она жива, если тебя интересует именно это. В той заварушке почти не пострадала, — диковато и неприятно странно звучит, будто друган размазывает ответ и помимо «той» еще и другие были. — Так, по голове дали, пару синяков, ссадин. В остальном, ты и ее китаец успели…
— Он не ее! — торможу Темыча, тараня его словестный поток. Обрывками воспоминаний цепляюсь за рваные эпизоды случившегося и смутно-расплывчатое появление супер-героя китайского происхождения.
— Ок, не нее, — совершенно не жизнерадостно соглашается братан.
— Он не нее! — вторю с чувством, подспудно ощущая себя идиотом тыкающим в черное и утверждающим, что оно белое. Даже вскакиваю с толчка, будто это как-то устрашит собеседника и заставит сменить показания.
— Ага, — отстраненно, а меня до трясучки злость пробирает.
— Она моя! — категорически без права на сомнительные убеждения в обратном. Пару шагов по небольшой комнатке и обратно к толчку.
— Твоя, — лживо, но достаточно твердо, чтобы мозг перестало коротить.
— Этап… — начинаю следующую мысль, еще полностью не сформировав фразу.
— Верст, ты в коме был почти две недели! — вновь перебивает Темыч.
— Бл***!!! — торможу, как в копанный, и лбом упираюсь в стену. — Нам пиз***…
— Игнат! — настороженно стучит в дверь мама.
— Мы все просрали? — Игнорирую настойчивость матушки: постукиваюсь раскалывающейся от боли головой о прохладную поверхность.
— Нет, — удивляет Зур.
— То есть? — отлепляюсь от стены и таращусь в пустоту. — Я не вышел, значит…
— Игнат, а ну открой дверь! — с пущим рвением колотит в дверь мать.
— Мам, дай поговорить, — мимо трубки. — Говори! — в мобильный.
— Прости, — друг скидывает звонок. В шоке смотрю на мобильный. Голова начинает трещать сильнее. Делаю новый набор — Темыч игнорит.
— Сук***!!! — пинаю стену, чуть не взвыв от новой порции боли и зло отворяю дверь.
В палате уже куча народу. Едва с ними не дерусь, требуя ответа у матери.
Она вынуждает лечь, только при таком условии соглашается поговорить.
Новость убивает.
Ира улетела с Лиангом. Мои дикие попытки вскочить, усмиряют уколом, а когда просыпаюсь, первым, что вижу — письмо. От Иры.
Долго не решаюсь открыть, но… все же читаю:
«Я обещала поговорить, но ты… немного ни в себе. Монолог возле твоей койки остался без ответа, поэтому решила немного облачить мысли в слова на бумаге.
Не знаю, что ты ждал от меня, не знаю, что ты вообще хотел, но боюсь, ничто из этого не будет интересно мне. Остаюсь при своем убеждении — мы не подходим друг другу. Секс — страсть… она угасаема, а оставаться на обломках чувств не хочу, да и тебе это не подходит. Поэтому надеюсь, ты поправишься и продолжишь жить, как жил без меня и наших воин. Очень надеюсь…
Я больше не злюсь. Я не ненавижу, но больше не хочу тебя видеть. Надеюсь, это выполнимо. А нет, я приложу все усилия, чтобы так оно и было.
Тебя ждет яркая и успешная жизнь БЕЗ МЕНЯ.
Как и меня, но только БЕЗ ТЕБЯ.
Будь счастлив, я буду стремиться к тому же.
Поэтому не ищи. Не пытайся найти.
Я там, где хочу быть и с тем, с кем хочу…
П. с. — завещание на мой мозг пришлю позже.
Всего хорошего, мой непримиримый сосед, Игнат Селиверстов…»
Это не ее письмо. Холодное, безликое. Даже слова будто не из ее уст, но почерк… ее.
Что если ее заставили писать под диктовку?
Глупейшая мысль, но она въедается в мозг и лишь этой мыслью хочу жить.
Когда Зур приходит, я его крою всеми матами, которые существуют и их производными. Клянусь, как только встану — закопаю. Он недоволен, стоит возле двери и не подходит. Так и разговариваем — на расстоянии.
Он рассказывает, что случилось: как Ирка творила немыслимое… ДЛЯ НАС.
Все обязательства перекрыты, долги розданы. Враги повержены и обличены, но какой ценой… Я ее потерял.
Бесновато собираюсь сбежать с больницы, но родственники вылавливают. Мы долго орем друг на друга. Корольков на меня, я на него. Мать на меня… между собой и по кругу. А потом мечты и надежды рушит Корольков — подтверждает, Ира улетела.
Я все рано намереваюсь покинуть больницу и поговорить с НЕЙ. Но по разрешению родственников меня охранники скручивают и возвращают в палату. Медсестра пичкает лекарствами.
Я теряю любое желание сопротивляться и бесцельно таращусь в одну точку. Увещевания матери — как об стенку. Я тихо вынашиваю план побега и слова, которые обязана услышать Ирка и только после этого принять решение: отступиться от меня или все же дать нам шанс. Но лекарства такие сильные, что просыпаюсь только наутро.
Мать уже рядом — не дремлет, как впрочем и ее любовник.
А последнее, что меня лишает воли, мольба отца Иры:
— Прошу, дай ей время…
— Она моя… а вы меня режете на части. Раз, второй, третий. Да, я идиот, да, циник и гад, но я… нужна она мне. Подыхаю я без нее.
— Ей нужно закончить проект.
— Я закончу… Помогу…
— Она не позволит. А если ты опять вклинишься в ее судьбу — она сломается.
— Вы готовы пожертвовать нами во благо… ЧЕГО?
— Работы… ее работа… она важна для человечества.
— Мне нет дела до мелочей, меня волнует моя девочка, которую вы положили на алтарь науки и губите своей маниакальной жаждой сделать нечто фундаментальное для неблагодарного человечества.
— Так, все так, но Ира этого хочет не меньше. Поэтому и попросила ее не искать. Она понимает, как хрупка ее сила когда ты рядом…
— Но это убивает меня… Это ни день, ни месяц и даже ни год!
— На кону жизни человечества, Игнат, — встревает мать. — Пора взрослеть. Пора думать о других… Ирина обязана завершить работу.
— Она уехала с другим!!! Она собирается быть с другим! — объясняю простую вещь, которую взрослые люди обязаны понимать.
— Это ее выбор… — сухо качает головой Корольков, выражая искреннюю досаду.
— Он меня не устраивает. Я бы хотел с ней поговорить. Объяснить… Мы должны объясниться!
— Игнат, ты умный парень. Вот и подумай, с кем у нее больше шанса добиться успеха. Она не любит Лианга, поэтому не боюсь за ее работу. А с тобой она забудет обо сем и опять начнутся неприемлемые для ее рассудка гонки и войны. Тебе самому нужна финансовая помощь, а у Джи Линя есть власть и деньги… У Ирины больше шанса ускорить процессы — бюрократические и финансовые вопросы…
— Продали? — прищуриваюсь, до последнего надеясь, что мужик будет отрицать обвинение с пеной у рта.
— Можно и так сказать, — убивает признанием. — Но мне кажется, это правильно. Ты ее взрываешь, Игнат. Вы, как боеголовка и атомная бомба. — Соедини — и взрыв! А ей нужно всего лишь жить… Клянусь, дашь ей закончить проект и… я сам сделаю все, чтобы вы были вместе…
— Я стимулировал ее. Я был толчком! И меня она не отталкивала, — грожу пальцем. — Мы могли создать шедевр, мы способны на прорыв…