— И когда же это ты стыд потеряла? — жалит с горечью.
— Тогда же, когда и вы, — вставляет пять копеек Игнат. Даже не знаю, благодарить или огреть чем-нибудь тяжелым. — Она же ВАША дочь!
Однозначно, огреть!
— Парень, тебе лучше молчать.
— С какого перепугу? — Селиверстов меня опять подгребает слишком лихо и по- хозяйски. Нет, я понимаю, что если буду отбиваться, это вызовет массу вопросов и сомнений, но и полностью позволять такое к себе отношение не могу.
Прижимаясь к парню, бью кулаком в дыхалку. Он — стойкий боец. Чуть охает сквозь сжатые зубы, но выдерживает удар.
— Она — моя девушка. Никому не позволю с ней говорить без уважения!
Вот теперь застываю в нежных объятиях Игната, словно дура, таращась на него во все глаза. Он так проникновенно и органично заявил «моя», что по телу мерзкое тепло растекается. Плавлюсь, точно масло на раскаленной сковороде. Абзац… Зачем он так геройски прекрасен… в божественном сиянии. Он ведь никогда за меня так жарко не заступался. Наоборот — делал больно, унижал, обзывал…
Да и привыкла я, что мне обычно от сверстников перепадало из-за моего затворничества, ну и любви к учебе. Так что Игнат в данный момент вот прям в облике благородного рыцаря предстает. Смешное сравнение… но, видать, с головой у меня проблемы, так что смотрю на парня сквозь розовые очки.
— Уважение тут ни при чем, — отрезает папа. — И вам, молодой человек, нужно знать, что вмешиваться в разговоры семьи неприлично.
— Я сам буду решать, — прижимает меня к себе сильнее Игнат, — что мне и ей прилично. К тому же, мы скоро породнимся, приятного аппетита, — кидает без толики уважения. А ко мне склоняется с явным намерением поцеловать.
— Без языка, — шепчу губами, благо, папа не видит моего испуганно-растерянного вида.
Это моя погибель… Серые глаза повергают в пучину…
Боже! Какой у Игната проказливый взгляд!
— Это будет наказание за мои вещи и кота, — хмыкает тихо, и как бы я ни возмущалась, как бы ни грозила — впивается беззастенчиво, развязно юркнув языком по губам.
Сжимаю зубы, но парень уверенно обхватывает мое лицо ладонями, нажимает с обеих сторон на скулы, и я от неожиданности раскрываюсь с легким стоном. Язык Игната тотчас оказывается у меня во рту. Задыхаюсь, хватаясь за плечи Селиверстова, еще немного — и упаду, но Игнат не позволяет — перехватывает кольцом рук, и только я поддаюсь наглому напору, еще начинает по мне шариться. Вот правда, хочу отбиться, даже, наверное, это делаю… Но больше смахивает на то, что нежусь в навязанных объятиях и еще мурчу от удовольствия.
— Сладкая… Королек, — рвано дышит мне в губы Игнат. — Интересно, ты везде сладкая?
— Что? — вообще плохо соображаю, что он там бурчит; хлопаю ресницами, пытаясь прийти в себя. Меня потряхивает от чувств… переизбытка. Шумно сглатываю: — П-пусти…
Нервно вырываюсь из плена, радостно отметив, что отца уже нет в зале. И он не видит, что со мной происходит. Впрочем, мы сейчас вообще одни.
Сажусь за стол, и как раз вовремя. Бабуля поспевает с чайником, сахарницей, а следом Амалия с тарелкой блинов и вареньем.
— Ма! — торопеет Игнат. — Ты дома? — Делает пару шагов к родительнице и порывается чмокнуть в щеку. Амалия чуть за порог не запинается:
— Что с твоим лицом? — бедная женщина с нескрываемым ужасом глядит на сына. Он ее придерживает за плечи. Все же определяет сыновий поцелуй:
— Ну, — отступает, чешет затылок. — Неудачно погулял, — признается с кривой ухмылкой.
— Игнат, — с укором, — не делай ошибок папы, — метает на меня извиняющийся взгляд Амалия.
— Никогда не сравнивай меня с ним! — ни с того ни с чего чеканит Селиверстов. Пасмурные глаза пугают злостью.
— Тогда будь другим, — ровно просит мама.
Даже не знаю, о чем эта парочка говорит, но мы становимся свидетелями очень личного.
Кошусь на Игната. Впервые за долгое время вижу, как ему неприятно сказанное. Словно обвинили в том, чего не делал…
— Когда выписали? — Селиверстов устраивается рядом со мной, но подальше от моего отца, который все же выходит из комнаты. Он на меня даже не смотрит, брови нахмуренные, губы поджаты.
— Два дня назад, — садится рядом с отцом Амалия. — Я тебе звонила, а ты… — заминка. Женщина косится на отца — он поддерживающим жестом сжимает ее руку.
Мне… неприятно это видеть. Некрасиво с моей стороны, но от мысли, что парочка… уже завязывала отношения, пока моя мама умирала, становится удушливо. Я не против счастья одиноких людей, но все зависит от того, каким путем к нему пришли.
— Прости, — бурчит Игнат, опуская глаза. Кушаем в сравнительном молчании. Нет- нет, да бабушка что-то уточняет у папы. Амалия вставляет слово. Вот так мирно протекает завтрак. Даже напряжение, что витает с момента начала трапезы, рассеивается.
— Ты хоть предупреждай, — совсем тихо кидает Игнат, положив в рот кусочек блинчика с вареньем.
— Не собиралась я… так откровенно, — шикаю в стол, но для ушей соседа. Ковыряюсь вилкой в блине. — Просто папа… я… ну, вот… так получилось, — умолкаю: на нас смотрят родственники.
Молча жуем. Опять повисает неловкость. Игнат быстро расправляется с завтраком. Отодвигает тарелку в мою сторону:
— Малыш, метнешься?
Я даже не сразу понимаю, о чем говорит. Медленно, но мозг начинает догонять. Селиверстов совсем оборзел?!
— Конешшш, — цежу сквозь милый оскал, — а ты с моей… — двигаю парню свою.
— Хм, намыливать вдвоем… у одной раковины?.. Соблазнительно, — скользит взглядом по моим губам, вниз на грудь. Хватаю посуду и быстро уношу на кухню.
Мою, зло натирая тарелки, а когда возвращаюсь, Селиверстов уже чмокает маму в лоб:
— Все, я пошел, — поправляет лямку рюкзака. — Малыш, — лукаво улыбается мне. — Тебя подбросить?
— Нет, Карлсон, спасибо, — морщу нос, — сама долечу…
— Ок! — Язвительный ответ принимает с достоинством. Дергает плечом, но тут же оборачивается, будто спохватывается: — Ир…
— Что? — задумываюсь; надо бы подняться в комнату и проверить, все ли собрано для универа, но тотчас настораживаюсь. Читаю в пасмурных глазах соседа, что у него нечто запредельное на уме.
— Ты мне кое-что обещала… — уголок рта ползет наверх. Проказливо так, а у меня мозг плавиться начинает, вот-вот глаз дергаться будет.
— Я? — уточняю и кидаю недоуменный взгляд на остальных. Они хоть и продолжают завтрак, но за нашим разговором следят. Черт! Вот реально голову начинаю ломать, что и когда обещала?
Блин, у Игната больная фантазия…
Селиверстов руку протягивает:
— Ключи… — нетерпеливым жестом сжимает-разжимает ладонь.
Так как я лишь таращусь, словно баран на новые ворота, парень поясняет, мягко, сахарно, что противно становится:
— От «Ашечки»…
— Я? — торопею, да так, что слово вылетает, будто мне под дых врезают. — Мою… машинку?
— Малыш, — обиженно хмурится Игнат. — Ты что? Заднюю включаешь?
Блин, да я сейчас готова что угодно включить, лишь бы не слышать богохульства насчет моей неприкосновенной машинки!!! Абзац, где перемотка?..
— Может, мы о «Реношке» говорили? — предпринимаю отчаянную попытку увильнуть от того, что я не! обещала! Да я бы даже в не здравом уме… Да я бы ему даже смотреть на нее не позволила!
Понятно, он ее видел, но ни разу не заикался… что она ему интересна! Их с матерью транспорт за неимением места в нашем гараже стоит на улице, вдоль домов, чтобы не мешать другим и не загораживать проезд.
— Нет, — пилит меня колючим взглядом Игнат.
— Я сегодня сама хотела, — бубню, хаотично соображая, что бы еще найти веского для отказа. — Ты не записан в страховке… И нет доверенности. Ты с бодуна, — хватаюсь за внушительные аргументы.
— Это будут мои проблемы, если поймают, — убеждает холодно парень.
— Она новая… — отвратительно жалко звучит.
— Ир, мы же договорились, если я смогу тебя довести до оргазма хотя бы…
— Ключи в вазе, возле принтера на компьютерном столе, там же документы, — чеканю громко, готовая в данный миг что угодно отдать гаду, даже девственность, лишь бы заткнулся!
Отец, а этот точно был он, бросает вилку на тарелку и, скрипнув стулом, покидает зал.
— Спасибо, малыш, — подмигивает Игнат, не скрывая злобной радости, что-таки добивается моей машинки.
— Я тебя ненавижу! — убито шлепаю одними губами. Даже слезинка готова пролиться.
Селиверстов, перескакивая ступени, скрывается в коридоре второго этажа. Несколько секунд не знаю, что делать. Меня почти лишили смысла жизни. Я в прострации. Глубокой. Но уже в следующий миг прихожу в себя. Я должна вернуть мою «ашку»!
Чтобы не показаться нервной, с деланным спокойствием следую за Игнатом, но уже в коридоре прибавляю скорости и в комнату врываюсь, даже дверь распахивается с грохотом, чем не на шутку пугает кота. Верст начинает бешено носиться по комнате, выписывая нестандартные фортели.
Я жадно хватаю ртом воздух.
Блин! Нет Игната!
Игноря свистопляску живности, подскакиваю к вазе — ключи только от «Реношки» и от байков!
Черт!
Выскакиваю на балкон, вижу до сих пор качающиеся ветви дерева, мелькающую тень, скользнувшую в гараж.
Быстро подхватываю рюкзак, ключ от мотика, и мчусь вниз, вжикая молнией на ходу, вот только на лестнице приходится опять изображать безмятежность и спокойствие:
— Всем пока, — добродушно прощаюсь, открываю внутреннюю дверь в гараж, но, затворив, понимаю, что Игнат уже на улице… покидает территорию дома!
— Гад! — скулю, прикусив губу. Негодующе топаю ногой, но в итоге сажусь на байк и еду за соседом — в универ.
Игнат
О-о-о! Чуть от экстаза не кончаю. Наконец и на моей улице праздник! Два дня жуткой попойки, откровенной еб*** и кровавого мордобоя…
Да, как выяснилось, самый действенный способ не думать о Корольке. Именно в этот момент стал понимать отца, как никогда.
Нельзя ТАК хотеть женщину. Это сводит с ума. Лишает рассудка, выбивает почву из-под ног.