Меня никогда не били. НИКОГДА!
Это обжигающе… отрезвляюще приятно…
— Сереж… — обрывается неожиданная реплика, и мы с отцом одновременно уставляемся на Амалию, которая стоит в тени лестницы, рядом с коридором, где скрыты комнаты.
— Мали, у нас разговор с дочерью, прошу, уйди… Ты забываешься! — сжимая кулаки, вновь переводит на меня взгляд папа. — Не смей меня осуждать!
— ПростиТЕ, отец, я так понимаю, в этой семье только мне нельзя вести себя аморально? — это даже не вопрос, это укор — крик души.
— Ира?! — вижу на лице родителя массу чувств и в том числе раскаяние, но мне плевать. Никогда он на меня не поднимал руки, а теперь… Да, вывела. Да разговаривала дерзко. Но ведь и он не прав! Он… меня уже неделю не хочет выслушать — судит только по словам и поступкам Игната! Я этого не заслужила! — Ты же не такая, — трясет головой виновато. — Обида уляжется, и ты все трезво оценишь.
— Уже! — порывисто отворачиваюсь.
— Ир, — ловит меня папа за запястье. — Не горячись, — тянет примирительно, — к новому учебному году, возможно, что-то придумаем…
— А сейчас как мне быть с моей жизнью?
— Не делай скандала из ничего, — бурчит папа. — И не кусай руку, которая тебя кормит!
Махом освобождаюсь из хвата:
— Вы правы, папа, ваши длани только целовать! Что ж… — кивок, — сама что-нибудь придумаю…
Уже почти ступаю на лестницу, как замечаю Амалию. Она не ушла — стоит в стороне, во взгляде сожаление.
— Ир, — с мольбой в голосе шагает ко мне, на глазах сверкают слезинки, — мы съедем. Прямо сегодня же… — касается моей руки. Отдергиваю, но не потому, что противно, а потому, что не привыкла… Меня редко кто жалел. Когда мне хотелось внимания и участия — родным было не до меня, а потом… со временем необходимость как-то отпала вот в таком материнском участии. Оно меня пугает.
— Зачем? — с вызовом. — Не слушайте моих истерик, у меня ПМС!
— Ира, прости, — опять догоняет извинение, когда шагаю на лестницу.
Даже стыдно становится. Амалия ведь и правда загнана в сложную ситуацию. Нет ни родственников, ни знакомых, кто бы мог их приютить. Она потеряла все, что наживала долгое время… Но, черт возьми, моя ситуация тоже непростая, а еще, и это самое главное — это! Моя! Ситуация!
В несколько шагов поднимаюсь наверх.
Знаю, что сделаю… я смогу… должна! Избавиться хотя бы от одного сероглазого. Того, кто меня бесит до спазмов в животе… До сумасшествия души. Раздирающего изнури безмолвного вопля!
Решительно вхожу в комнату. На улице темнеет, но жгучего мрака не будет, подступают белые ночи, поэтому помещение скудно освещает настольная лампа.
Игнат лежит на постели, — прям прирос, и никуда не сдвигается, — читает книгу. Как можно читать в темноте?!
А я-то что волнуюсь? Не мое зрение…
Пыл заметно утихает, ведь сделать то, что запланировала, жуть как сложно. Во-первых, никогда такого не делала. Во-вторых, мне стыдно, неудобно. В-третьих, да, блин, как страшно!
Подпираю задом стол и смотрю на Игната.
Спокойный, вдумчивый, что не вяжется с его побитым лицом. Не то чтобы совсем был изуродован, но бровь и губа — рассечены.
Сам виноват, дал бы вчера помазать, сегодня было бы лучше. То же самое про синяк можно сказать.
— Тебе чего? — бросает на меня равнодушный взгляд парень.
— Резинки есть?
Вот теперь удостаиваюсь более пристального внимания, даже заинтересованного:
— Вот, что значит неудовлетворенная женщина, — сухо резюмирует сосед и вновь погружается в чтение.
— Я не шучу, — стараюсь, чтобы голос не дрожал, выдавая, как трудно мне сейчас приходится.
— Смотря, что именно ты понимаешь под словом «резинки», — продолжает глумиться Игнат.
— Блин, — закатываю глаза, — заканчивай тупить, Селиверстов. Презики есть?
— Мгм, — хмурится, но от книги не отрывается. — Тебе для чего?
— Ты сегодня решил побить рекорд по тугодумности? — перехожу в наступление. — Капитошки будем делать!
— Ого, — пригвождает меня насмешливый взгляд, в серых глазах живейший интерес.
— А наполнять чем будем? — это уже звучит двусмысленно.
— Спермой твоей, — морщусь, едва не сгорая от стыда. — У тебя как раз переизбыток
— на мозг давит. Сдадим в донорский центр, денег поднимем.
— Не хочу, чтобы не узаконенные мною мелкие Селиверстовы по миру мотались, — качает головой сосед и вновь утыкается в книгу.
— Э-з-з, я ведь не шучу насчет презиков.
— Это и пугает.
— Да нет… насчет донорства пошутила, а насчет секса — нет, — меня уже потряхивает от разговора. Не думала, что так долго придется разглагольствовать.
— Не припомню в нашем договоре такого слова.
Чуть зубами не скрежещу от негодования. Решительно подцепляю резинку спортивных брюк, натужно вспоминая, как в фильмах девушки соблазняют парней. Игриво приспускаю, но руки предательстки дрожат:
— Ты разве не хочешь?
— Неа, — парень задумчиво листает страницы, даже бровью не ведет.
Вот теперь откровенно торопею. К чему-чему, а к отказу была не готова!
— Почему? — выдыхаю ошарашенно, как только речь возвращается.
— С таким настроем, как у тебя сейчас, не хочу, — звучит безлико и отстраненно.
Автоматически скольжу взглядом по его телу. Нога на ногу, спортивные брюки… пах… Вроде, там все работает…
— Физиология ни при чем, — вторгается голос Игната в раздумье. — Меня не прельщает секс с обреченной.
— Обреченной? — тупо вторю.
— Ты вошла, словно собираешься на эшафот, но очень горда, чтобы потребовать амнистии.
— А тебе больше нравится, когда пьяны, веселы и спину когтями раздирают?
Умолкаю, потому что Селиверстов уставляется на меня предостерегающим взглядом, обещающим скорую расправу, если не заткнусь.
Ого, правда глаза колет? Или на мозоль больную наступаю?
— Мне разное нравится…
Нервно сглатываю:
— Но меня ты хочешь, только когда сопротивляюсь? Или посылаю?
— Мгм, — кивает Игнат, вновь погружаясь в чтение.
— Могу послать, — робко предлагаю, — ну и рукоприкладством заняться. Второе, между прочим, прям от души.
— Я так и подумал, — бубнит Селиверстов, даже не оторвав глаз от книги.
Тяжело выдыхаю, поправляю брюки, которые так и не успела толком снять. Вот и отдалась. Блин. Меня даже не хотят…
Несколько секунд бесцельно обвожу комнату взглядом, пока не замечаю рыжего кота, который нагло лежит между подушками и, мурча, когтями что-то дерет.
Подступаю ближе.
— Черт, Верст, ты совсем что ли? — ахаю, как только понимаю, что котяра терзает мои трусики! Тянусь, но рыжий недовольно шипит: показывает тонкие клыки и когтистой лапой чиркает рядом с моей рукой. Едва успеваю ее отдернуть. Замечаю на лице Игната, продолжающего делать вид, что читает, откровенную ухмылку, и меня осеняет: — Это ты…
— Что я? — начинает подрагивать от смеха парень.
— Мои трусики…
— Королек, — наигранно обижено выговаривает сосед, — ты сейчас на меня совсем неправильно думаешь. Я их когтями не рвал, на зубок не пробовал…
— Ага, — киваю негодующе, — зато коту на расправу отдал.
— Месть ситхов. За мои поруганные джинсы, — потряхивается от хохота.
— Ну что ты ржешь? — праведно возмущаюсь. — Твой котЭ — извращуга… фетишист!
— Не надо было его брать, — равнодушно ведет плечом сосед и опять в книгу утыкается.
— Нечего было разводиться со своей красотой неземной, — ворчу, словно старая бабка.
— Хочешь — могу с ней помириться, к тебе вместе переедем жить… будет весело, — грубеет Селиверстов.
— Да иди ты… к своей Лере!
Игнат мрачнеет, губы поджимает.
Мне становится стыдно. Вот что я лезу не в свои дела? Кто знает, что там у них случилось. Может, Игнату не хочется вспоминать. Больно…
Опять кошусь на рыжего извращенца.
Жаль трусики… Кружевные, от комплекта:
— Ну и что теперь делать? — бурчу под нос. — Может, тебе еще и лифчик отдать? — размышляю вслух, прикидывая, как отобрать вещь. — Чего уж там… Разнообразишь свою сексуальную жизнь, коль мне сегодня никак…
Раздается не то шумный выдох, не то скрежет зубов: бросаю недоуменный взгляд на Игната, но парень на меня не смотрит — с показательным спокойствием занят чтением.
Несколько секунд раздумываю, что делать. Заглядываю в ванную комнату, хватаю банное полотенце. Жмусь пару секунд возле постели, а потом накидываю его на рыжего. Он принимается фыркать и возмущаться. Подхватываю. КотЭ злостно брыкается, поэтому торопливо кладу его на пол. Кот шипит, дергается…
Прикольно!
Махом сдергиваю полотенце и с ногами забираюсь на постель — нрав у «парня» ого-го, не хочу попасть под раздачу. Зверь бешенно взвинчивается дугой и угрожающе скалит зубы. Таращится дико, а потом начинает делать странные передвижения по комнате, в итоге юркнув под кровать.
Спустить ноги с постели не решаюсь, поэтому спрыгиваю чуть подальше, убираюсь
— полотенце в стирку, трусики… Досадливо вздыхаю и кладу на подстилку рыжего. Мда, ее купила тоже, чтобы у котЭ было место, вот только он его упорно игнорит, спит обычно в моей постели! Рядом с хозяином! Хотя, Игнат его с тем же упорством не признает.
Ложусь, глаза в потолок.
— А что у тебя с лицом? — нарушает тишину Игнат.
Непроизвольно прикладываю ладонь к щеке, кожа до сих пор горит:
— Все нормально.
— Ир, — требует внимания Игнат, касаясь подбородка. — Дай гляну.
— Ботан, читай! — тихо, но решительно отрезаю. — Я спать хочу! — Отворачиваюсь, но меня совсем не деликатно дергают обратно, заставляя лечь на спину. Селиверстов нависает сверху. Изучающий взгляд блуждает по моему лицу. Глаза цвета заледеневшего озера медленно наливаются злостью.
Лежу, точно под гипнозом. Не бывает таких красивых глаз…
Но морок быстро исчезает — Игнат вскакивает с постели. Меня волной накрывает страх, сердце ухает в пятки. Машинально подрываюсь следом, но, не покидая постели — стоя на коленях, успеваю схватить парня за запястье: