— Светку, Юльку… кто там у тебя еще есть? — беснуется дикой кошкой.
Лицо горит, в ушах звон, в голове вообще ни одной мысли не остается. Нет больше терпения подавлять похоть, что уже пах просто разрывает от перевозбуждения.
Да и сколько нахрен можно меня лупить?!
— Дура! — Без деликатности опять пленяю столь жалящую руку. Рывком присоединяю к другой. Секунду пытаюсь усмирить дыхание и утыкаюсь лбом в Иркин.
— Дура, — скриплю зубами. — Дура… Дура! — С горячностью приспускаю поочередно то с одной, то с другой стороны штаны с Королька, а когда понимаю, что это тупиково, — руки не достают настолько, чтобы полностью снять одежду, — рывком поднимаюсь, за лацканы куртки дернув девчонку на себя.
Ирка всхлипывает, но тотчас пользуется мнимой свободой — вновь вступает в бой, осыпая градом ощутимых ударов. Но я терпеть избиение дальше не собираюсь — рывком загребаю ее в жесткие объятия. Набрасываюсь, точно дикий зверь, и, теряя остатки разума, ощущаю, что болезненные ответы зубов и губ Королька… сменяются на жадные, голодные… поцелуи…
Твою мать!!! Она горит не меньше меня…
Напираю безапелляционней, сминаю грубее, запоздало осознав, что теперь уже не я ее — она меня раздевает! Махом расстегивает куртку. Срывает, кидает. Бегунок джинсов тянет вниз, проникает ладонями под штаны и боксеры, освобождая плоть, что уже каменеет до боли.
— Ир-р-р, — рычу, потому что вот-вот кончу только от ее дерзких долгожданных касаний.
Блуждаю руками по оголенным ягодицам Королька, вожделенно сминаю, наплевав, что могут остаться синяки, нетерпеливо приспускаю брюки, спортивки и трусики ниже, а когда понимаю — сдирать с нее столько шмоток разом… да мы ноги и руки сломаем. Поэтому, обшарив ее лицо дичайшими поцелуями, разворачиваю к себе спиной и прогибаю на мотик.
Пока не вздумала снова брыкаться или сопротивляться, освобожденной плотью утыкаюсь, куда мечтаю попасть хрен его знает сколько времени, и врываюсь с таким жаром, что ахаем дружно и рвано.
На миг замираем, будто два идиота, по глупости вставшие на шаткую плавучую дощечку, что может от неверного движения перевернуться, а этого жуть как боимся, ведь не умеем плавать…
Пару секунд пытаюсь совладать с плотью, мечтающей поспешней, чем следует, извергнуться. А когда Ирка недовольно дергает бедрами, аж собственным рыком давлюсь — он, тварь такая, посреди глотки застревает, раздирая сухостью. Скольжу назад и вновь вторгаюсь — туда, где влажно для меня! Из-за меня! Узко и так горячо… что рассудок медленно, но верно покидает тело.
Королек, покачиваясь на байке, всхлипывает от каждого моего похотливого толчка: я ни черта не ощущаю кроме адской боли, что каленым железом расползается по венам. Я слишком перевозбужден, потому каждое движение дается с трудом. Тугой ком застревает в паху и никак не рассасывается. Наоборот, напирает сильнее, разрывая от переизбытка желания.
Толкаюсь яростней, мощнее. Наращиваю темп, потому что жизненно важно ускориться. Тело само задает тот ритм, который требуется, чтобы освободиться от ненужного напряжения. Как пистолету, отправляющему пулю в полет — спусковой крючок.
В голове гулко пульсирует кровь.
Да на хрен — я вообще ни черта не вижу, только темные мухи прыгают перед глазами. От всхлипов и криков глохну, но глохну счастливым.
Королек прогибается сильнее, протяжно стонет, вибрацией тела подстегивая к разрядке, при этом став жутко узкой, и это меня добивает. Похоть взрывается каким-то фейерверком, прострелив по телу и найдя выход где-то в девчонке… Врезаюсь до упора, да так, что едва не заваливаю нас с Иркой вместе с байком.
Никогда не испытывал такого оргазма!
Меня мощно трясет от блаженства через острую боль, сердце забывает биться, а если и делает удар, то где-то в глотке, ноги, мать их, немеют.
Не сразу и плохо, но начинаю видеть. Про разум лучше молчать… Не тот момент, чтобы мозги были нужны.
Только, спустя некоторое время понимаю, что судорожно удерживаю Ирку, перегнутую через байк, все еще прижимаясь к ее восхитительному заду. Шикарному заду, который не дает мне жизни гребаных лет семь…
Я в ней!
Твою мать!
Про презик забыл и выйти не смог. С шумным выдохом утыкаюсь лицом в спину девчонки:
— Тебе не больно? — нахожу силы для вопроса и даже не сразу осознаю, что тихий хриплый голос — мой. Нет, я не садист, чтобы без подготовки принудить девушку к анальному сексу, этот пунктик можно будет обговорить потом, но Королек все равно еще как девственница, поэтому и волнуюсь. К тому же долбился, точно умалишенный…
— Неудобно, — устало роняет Ирка, — но пока не шевелись, — торопливо шипит, — рухну.
Меня потряхивает от смеха и горечи:
— Не знаю, что с тобой делать, Ирк. Правда, — целую линию позвоночника, с исступленной злостью понимая, что опять начинаю заводиться. Я тащусь от всего, что связано с ней… и с тем же извращенным фанатизмом, как фетишем, травлюсь соленым привкусом Иркиного пота. — Убить, что ли…
— Ага, облегчи нам обоим жизнь, — подрагивает не то от смеха, не то от слез девчонка.
— Бл***, - заставляю себя отлепиться и выйти из Королька, хотя плоть вновь уже пульсирует желанием. — Идем в комнату… — и это не намек.
Ирка скрипит:
— Ты меня переломал, не могу двинуться.
Теперь уже ржу:
— Я донесу. Не уверен, что далеко, — тяну к себе Королька, но она неопределенно отмахивается:
— Прочь, не тронь. Блина, ты что… в меня кончил?! — только сейчас понимает, что я лажанулся.
— Прости, мы что-нибудь придумаем… — заверяю клятвенно. — Ну, или женюсь, если вдруг…
— Да не хочу я за тебя «если вдруг»! — на неверных ногах поворачивается Королек, зло прикусывая губу. Морщится, брезгливо натягивая трусики и спортивные брюки.
— А если не вдруг… выйдешь? — совершенно тупая идея. И она мне не нравится. Даже не знаю, какой урод за язык дергает.
— Ни за что! — бросает Ирка с отвращением. Покачивается, словно пьяная, стягивая то с одной ноги кожаную штанину, то с другой, но уже едва не падая. Мне приходится девчонку придержать.
— Не понял, — нужно уточнить, — ты не хочешь за меня выйти? — на шок мало смахивает, слабовато по размаху.
— Лучше самоубийством жизнь закончить! — категорически отрезает соседка.
Меня будто в дерьмо окунают — до скрежета зубов обидно подобное слышать. Я ведь с открытым сердцем и душой. Ну, почти, даже… осознанно делаю предложение… вроде как…
Благодарности за помощь не дожидаюсь, а вот упрек:
— Блин, ну как так? Ты меня еще и обрюхатить решил?! — получаю звонче пощечины.
— Прекрати шипеть, сказал же, придумаю что-нибудь. Есть лекарство какое-то. Примешь и все отлично будет.
— Спасибо… — недовольно пыхтит Ирка. Куртку откидывает на тумбу возле стены. Туда же летят брюки. Ни слова не говоря, плетется к двери, но смотреть на нее смешно. Я ее так отымел, что она еле ноги передвигает. А чего ржать-то?! Сам так отымелся, что свои тоже отказываются идти.
— Ирк, — шатаюсь следом, заправив хозяйство в джинсы под бегунок. — Давай поухаживаю, — смешно звучит, но я правда хочу подлизаться. У меня планы на дальнейший вечер. Сегодня точно буду пользовать Королька по максимуму — обязан отравиться настолько, чтобы не хотеть ее видеть. А пока… хочу!
— Пошел прочь, — вымученно бурчит Ирка. Но я игнорю слабые попытки избавиться от моего внимания и уже нагоняю соседку возле двери из гаража в дом.
— Ир, — прижимаю, не позволяя выйти, — у меня нет ничего с Леркой, — глупое оправдание, да и вообще неуместное, но мне жизненно необходимо, чтобы Королек поверила.
Ирка если и пытается до этого момента освободиться, то теперь затаивается:
— Мне нет дела до твоих подружек, — голос льется ровно, но я сомневаюсь, что девчонке реально плевать. — Просто меня оставь в покое.
— Оставлю, — заверяю твердо. — У нас будущее — тупиковое, но я… хочу тебя.
— Получается, — щекотливая заминка, — из-за твоей хотелки страдаю я!
— Ты разве страдаешь? — не верю в очевидную ложь. — Если бы ты не была настолько отзывчивой к моим ласкам, я бы вряд ли жаждал секса с тобой. А меня аж трясет, как я тебя хочу. Ирк, терять-то тебе уже нечего, так хоть давай удовольствие дарить друг другу.
— Твоя логика убивает, — бубнит негодующе Ирка, — дай вдуть, и похрен на остальное. Прям в твоем стиле. Обескураживающая простота…
— Ты стала много материться, — хмыкаю самодовольно, ощущая тяжесть в паху. Матершинница Королек возбуждает не меньше, чем молчаливая или злющая. Прикусываю кожу на шее девчонки, ощущая, как по венам мчится горячая кровь, разжигая пекло внутри.
— С тобой только на высоколитературном и можно говорить, — дрожит голос соседки.
Утыкаюсь носом в хвост шелковых волос — аромат доводит до ручки. Насильно стягиваю резинку, удерживающую тяжесть, и с большим чувством окунаюсь в водопад, разметавшийся по спине:
— Ирка, ты такая красивая, — задыхаюсь нежностью, граничащей с необузданной похотью. Бережно скольжу вниз по руке Королька, до предела по бедру, а потом обратно, ловко проникая под толстовку.
— Ты хоть представляешь, как я выгляжу в глазах родственников с нашими играми? — горько усмехается Ирка.
Кончиками пальцев едва ощущаю бархат кожи — описываю восьмерки вокруг сильно вздымающейся груди девчонки. Она опять откликается на каждое прикосновение, на любую ласку. Это тело создано для моих рук!
— Не важно. Мне плевать на чужое мнение, — нахожу силы ответить.
— Конечно, — едко подмечает соседка через всхлипы, что срывают с ее губ мои ладони и пальцы, играя с тяжелыми полусферами и точеными сосками, — тебя интересует… только собственное… желание.
— И твое, — соглашаюсь ровно, хотя спокойствие дается нелегко. Глажу, пьянея все больше и больше, изучаю, запоминая изгибы. То пощипываю, то мну. Мне нравится тактильно ощущать Королька. Нежность кожи, упругость, выпуклости.
— Селиверстов, ты мою грудь сейчас до синевы истерзаешь, — протяжно стонет Ирка, подставляясь под безумные ласки, и вместе с тем ушат ледяной воды мне на голову выливая.