— Сброшу, как змея вторую кожу, — заверяю категорично.
— С этим осторожно, — парень продолжает меня насиловать глазами, только теперь медленно поднимаясь по телу. — Твое платье слишком для этого подходит, а моя фантазия…
— Шум, — пощелкивая пальцами, привлекаю внимание, — если не столкнемся в коридоре, ждать не надо — в зале встретимся! И не смей меня пасти! — грожу мирно, но основательно, прикинув, каково на самом деле больное воображение у парня, раз уж сам об этого говорит.
Родион мрачнеет, лицо черствеет.
— Как скажешь, — холодно.
— Отлично, — киваю воодушевленно. Даю отмашку и, стуча каблуками, — вернее, проклиная жуткие туфли, от которых у меня дико болят ноги, — спешу по узкому коридору дальше.
Ура! Следующей оказывается заветная цель с табличкой «треугольник острым углом вверх и WС».
Правда, уже у самой двери чуть не становлюсь жертвой этой самой двери — ее так резко отворяет выпадающая из помещения девушка, что едва успеваю отшатнуться.
— Хули ты тут трешься? — изрыгает беспардонную реплику сильно хмельная, растрепанная, с растекшейся по лицу тушью девица и, не дожидаясь ответа, — он ее вряд ли волнует, — шатаясь от стенки до стенки, идет прочь, к залу.
Кх, кх, проводив барышню взглядом, осторожно захожу в уборную.
Довольно просторно, чисто и светло, если учесть, в каком необустроенном районе города находимся, и уж тем более в нежилом здании. Пара девушек крутится возле зеркала, что-то жарко обсуждая и похихикивая, но на интимной частоте. Еще одна с надменным видом выходит из центральной кабинки, оставляя дверцу распахнутой, и занимает крайний к выходу умывальник.
Черт! Тишина и уединение мне сегодня не грозят!
Расстроенно плетусь в дальнюю кабинку. Пока вожусь, — все же выпила много жидкости, — посторонние звуки стихают и, когда выхожу, радуюсь наставшему покою.
Клатч на столешницу, куртку на петлю, благо она тоже предусмотрена. Отрываю пару кусков салфеток для рук и бросаю на пол. Наплевав, как это будет смотреться со стороны, разуваюсь и с наслаждением мурчу:
— М-м-м, — спина, ноги… мой скелет устал, даже косточки благодарно похрустывают от того, как выгибаюсь. А в ступнях блаженный холод от кафельной плитки.
Так погружаюсь в экстаз от ощущений свободы без боли, что реагирую только на щелчок замка.
— Селиверстов, — смахивает на невменяемый ик, — это женский туалет!
Да! Я — сама очевидность. Но, во-первых, шок, во-вторых, испуг, в-третьих… может, правда дверью ошибся?
— Ты одна? — злой взгляд, в глазах свирепствует непогода.
Вопрос тупейший, отзываюсь после небольшой заминки:
— Нет… — сердце выписывает невообразимые фигуры, до боли прыгая в груди.
Теперь недоуменный взгляд Селиверстова пробегается по уборной, пустующим кабинкам и возвращается ко мне.
— Я имела в виду себя и тебя, — поясняю для непонятливых. — И ты, кстати, тут лишний, — беру себя в руки и с напускным равнодушием включаю кран.
— Нарика куда дела?
— Кого? — то ли на ухо туга, то ли Селиверстов сегодня решил меня убить шоком.
— Хера, говорю, куда дела? — цедит сквозь зубы.
— Если ты про Родиона, — легкая заминка, — то он в мужском, куда и стремился, и в отличие от тебя, не промахнулся.
— Если ты одна, то почему стонешь… — шаг в мою сторону.
— Мне было ТАК хорошо… — нисколько не лгу, — я откровенно получала удовольствие. Он был сродни экстазу!
— У тебя ломка от недотраха? — еще шаг.
— Я тебя умоляю, — фыркаю негодующе.
— Удовлетворенная женщина не ублажает себя.
— А я что-то про ублажение себя говорила? — возмущению нет предела. — Я наслаждалась тишиной и покоем… О-о-о, — перекашивает от мерзости догадки, — так ты ворвался потому, что думал, что я тут… — не в силах озвучить маразм домысла, лишь трясу потрясенного головой.
— Я не врывался, пришел поговорить.
— На тему? — вскидываю брови.
— Нас…
— Не поздновато? — с наигранной скукой.
— Лучше поздно, чем никогда…
— Фраза ненадежного человека, которому хоть как-то нужно оправдать свои слабости.
— Признание слабости — уже признак силы.
— Ну, если ты себя этим успокаиваешь…
— Объясни, с какого перепугу муда-Шляхер стал твоим парнем? — не ведется на мою язвительность Игнат.
— С того, что вакантное место пустовало, — меня так просто не расшатать на более глубокие эмоции. — Мы подумали, и я решила.
— Это шутка такая? — чуть склоняет голову, брови съезжаются на переносицу.
— Нет, — держусь на частоте отчужденность, словно ведем банальный разговор о погоде.
— А если… — пауза. Селиверстов сглатывает, будто ему жутко сушит горло, — я претендую на эту роль? — если бы только что не услышала, не поверила в его способность это сказать.
Издевается? На дуру играет? Разводит…
Ведь разводит?..
Взгляд решительный, лицо непроницаемо мрачное.
Прямо обухом по голове. Не лжет…
Прикусываю губу, заглушая позорный всхлип разочарования.
Он не смеет сейчас это говорить!!!
— Как я уже сказала — поздно, — хорошо, что яду не добавила в тональность, а так бы выдала, как мне НЕПОЗДНО.
— Давай обсудим выход из положения, — поражаюсь выдержке Селиверстова.
— Нет.
— Порви с ним и…
— Нет.
— В вас еб*** стрела девиантного амура?
— Даже знать не желаю, что это за монстр, но мы с Родионом вместе!
— А твой монгол?..
— Он не мой, — чуть веду плечом, хотя по позвоночнику морозец прогуливается, и жест слегка нервным получается.
— Ир, бл***, ты себя слышишь? — а вот и цунами в голосе Игната оживает. — Шляхер в одночасье — твой парень! — не без злой иронии. — Казах на оху*** муле прискакал «не про тебя», но при этом ты с ним ссосешься в лаборатории! — на последних словах повышает интонацию, а в конце припечатывает правдой, от которой сердце ухает в печенку и испуганно подпрыгивает до горла.
Значит, это он был… отметину на стене оставил. Но тогда, почему ушел, если имеет на меня виды, претензии на которые сейчас изображает? Мог бы ворваться! Потребовать объяснений!..
Если только, его эго настолько не пострадало, что он… отступил, в страхе оказаться еще большим посмешищем, коим себя представил в тот момент. Уязвленная гордость… и самовнушенное предубеждение.
Я бы именно так себя и ощутила!
— Ты… нас видел?.. — от мыслей, что бьются в голове, будто птицы, пойманные в силки, больно становится. Слишком много всего, неожиданно и неорганизованно. Я не знаю, что ответить. Не готова…
Селиверстов молча буравит грозовой серостью глаз.
Кивок как выстрел.
Черт! Черт! Черт!!!
Игнат нас с Лиангом видел!
Увидел и проглотил обиду. А потом дома. Опять промолчал. Не кричал, не скандалил. Блин! А лучше бы!!! Это ведь в его духе. Еще и меня потрясти, так, чтобы мозги последние растеряла. А он смотрел!
Так смотрел… Душу выворачивал.
Он ждал! Терпеливо ждал от меня шага. Признания, а я… ему нагрубила и…
— Все сложно, поэтому у нас пока все вот так… — лепечу бессмыслицу. Ничего более умного, прозрачного и логические обоснованного не придумываю.
— Любишь его?
Глотку сдавливает. Рот не разлепляется.
Боже! Всего кивок, пусть нервный и невнятный, но кивок. Или оброненное «да».
Черт! Как выдавить???
Мышцы позвоночника, шеи и лица сводит от напряжения.
Я должна ответить. Не имею права сомнение показать!!!
Что-то изображаю — ни то «да», ни то «нет» и вроде больше в сторону «да», но по тому, как усмехается сосед, а его глаза затапливаются постельными оттенками светло-серого, горько осознаю, что секунды убедительности упущены.
— Так сильно, — ерничает уличительно. — Обнадеживает.
— Зря, — едва слышно, но слава богу, голос прорезается.
— Тогда объясни, что за ху*** происходит? — ничуть не мягко. Игнат выжидательно сощуривается.
Он правда выглядит человеком, желающим прояснить ситуацию, но я не могу… теперь уже поздно — признания чреваты. Да и наметила план действий и некий ход войны без непосредственного участия Селиверстова. Выбрала другого героя своего романа.
А довериться Игнату…
Доверие и Игнат — даже не звучит.
Какой-то оксюморон, ведь Селиверстов — по определению неверный, а доверять неверному, это как… акуле в пасть руку засунуть и наивно полагать, что она ее не откусит.
Не дорос он еще до мужских разборок и поступков. Кусает, достает, паясничает, обижается, капризничает. Ребенок! А мне сейчас не до детского сада и игры в воспитательница-сложный подопечный.
— Если бы хотел — не сбегал, а говорил. Не пугал маниакальностью в туалете, а приехал…
— И ты бы спокойно пустила и поговорила?
Ответ режет губы, и чтобы не сболтнуть лишнего, поглубже воздуха глотаю:
— После того, как ты сбежал? Вряд ли, — с кивком отвожу взгляд.
— Я не сбегал. Ты озвучила свою претензию, и я ушел. Но ты так и не сняла заявку, — смена разговора вызывает нервный смешок.
— Я не обещала!
— Я выполнил твое желание, а ты проигнорировала мое, — еще приближается Игнат.
Не поддамся истерике, не буду метаться или пытаться удрать! Не покажу свою уязвимость! Страх… смятение… возбуждение.
Черт! А оно откуда? С чего?
— Ты… ты сделал это с такой легкостью, что у меня закралось подозрение, будто именно этого и желал! — тщательно мою руки, молясь, чтобы Селиверстов остановился и больше не будоражил мою кровь. И так перегрев уже… Душно, жарко, вот-вот в обморок хлопнусь.
— Не путай свои мечты и мои! — останавливается за спиной и обвиняюще смотрит на меня через зеркало на стене перед нами. Порывисто выключаю кран и вытираю ладони салфеткой. — Я… ты… не должна участвовать. Это опасно!
Так, пора заканчивать балаган.
И бежать! Пора бежать!..
— Тебе не кажется, — ловко попадаю комком в открытую урну, — что женский туалет — не место для этих разговоров?
Нервы все же сдают, когда красноречивый взгляд Игната прогуливается по моей спине, тормозя где-то в области «оголенный участок талия-копчик», да так, что мурашки выдрессированным стадом несутся, прокладывая дорожку холодному поту. Ноги подкашиваются, благо, успеваю руками упереться в раковину.