Чихория прижимает к голове наушник, Сосна спрашивает, нельзя ли оказать помощь раненым на месте, ведь со взводом находится профессиональный врач. Взводный мнется, не зная, что ответить. Душа не пускает рассказать правду про медика.
«Стучать» на Джаканова Георгий не хочет.
– От него мало проку, – говорит он Сосне. – Ранения очень тяжелые…
Сосна, поразмыслив секунду-другую, отвечает, что сейчас послать за ранеными некого, пусть врач делает все возможное: «Продержитесь до утра».
– Есть продержаться до утра! – сдерживая эмоции, говорит Георгий и бросает микрофон с наушником на пол.
– Больно! – ворочает жерновами челюстей Рамазанов, кроша свои красивые зубы. – Больно!
Взводный на карачках ползет через всю комнату, мимо измученного страданиями Рамазанова, к лестнице. Добравшись до окаменевшего капитана-медика, толкает его скрюченное от шока тело.
– Джаканов, браток, я тебя умоляю – помоги ребятам! Помрут.
Джаканов всхлипывает.
– Я тебя понимаю, – Георгий садится рядом с ним на корточки. – У меня тоже жена и дети, родители старые и больные в городе. Даже не знаю, что с ними. Но я же не расплавился, держусь. А бойцы тем более.
Чихория закуривает.
– Я никому не скажу, что ты испугался. Дело житейское, с кем не бывает. Но мужики ведь к утру дойдут, кровью истекут. Нам с тобой отвечать. Приедут их родители, как мы с тобой будем в глаза матерям смотреть? Они же нас разорвут от горя. А?
Георгий замолкает, прислушивается к стонам Рамазанова и шепоту солдат у амбразур. Стрельбы нет.
– Дай курнуть, – поднимает голову Джаканов, забыв, что у самого есть в кармане курево.
Чихория сует в его трясущуюся руку недокуренный бычок.
Капитан затягивается шкворчащей сигаретой, и Георгий видит его мокрое лицо с запухшими глазами.
– Пойдем, дорогой! – берет под руку капитана и тащит. – Поднимайся! Соберись! Ребята тебя ждут, надеются…
Джаканов распрямляет затекшие ноги, хрустя суставами, и идет за взводным, цепко держа в кулаке мокрый край его бушлата…
Пока медик возится возле раненых, включается за пустырем движок «жигуля». Георгий старается высмотреть свет фар. Но машина, захлопав дверцами, уходит вдаль без огней. Урчание мотора растворяется в треске далекой перестрелки…
– Посветите мне! – просит медик, и Чихория начинает жечь спички над восковыми перекошенными лицами раненых солдат.
Мелкий дождь шуршит на крыше, заставляя пулеметчика и снайпера дрожать от холода. Но стылые их тела не тронуты пулями.
Солдаты понимают это и не жалуются. Впереди длинная дождливая ночь.
Раненых перетаскивают в подсобку старого здания, и Джаканов при электрическом свете до утра колдует над ними, пачкаясь чужой кровью.
Чихория до рассвета бегает со своего поста к врачу, интересуясь состоянием солдат.
– Джаканов, родной, не дай мужикам помереть! Я тебя в задницу поцелую, если выживут, – говорит он уже забывшему страх медику и снова уходит в пристройку…
Утром еще моросит, когда на смену Чихории и его людям приезжает на грузовике лейтенант Сергей Невестин со своим куцым вторым взводом.
У Невестина красивое молодое лицо и полный юношеского боевого азарта взгляд. Он видит, как в кузов грузят раненых солдат, и бледнеет:
– Живы?
– Живы, слава Богу и врачу, – говорит Георгий и трет усталые, красные глаза.
– Обслуживающий персонал подстанции есть? – спрашивает Невестин.
– Пока нет. Возможно, и не будет. Но там все на автоматике работает.
Георгий рассказывает Сергею о ночном бое и учит, как правильно обороняться.
Оба офицера бродят по пустырю в поисках следов нападавших.
Находят пустые гильзы и кусок окровавленного бинта. Они видят кровь врага. Георгий понимает, что это итог его выстрела из снайперской винтовки, и радуется своей меткости. Он впервые в жизни пролил чужую кровь. В бою. Георгий не думает об этом долго и остро. Он устал…
VI
В кузов «Урала» лезут продрогшие за ночь солдаты взвода Чихории с почерневшим от стрельбы оружием. Джаканов направляется к кабине, берется за ручку дверцы, но Невестин окликает его:
– Товарищ капитан, вам просили передать приказ – оставаться здесь с нашим взводом!
Врач поворачивает к офицерам удивленное лицо, вздыхает и опускает плечи. Он долго смотрит себе под ноги. Затем достает из кармана авторучку и блокнот, вырывает оттуда лист и садится на подножку машины, пристроившись писать.
Чихория и Невестин наблюдают за ним молча.
– Георгий! – зовет взводного Джаканов. – Эту бумажку передашь вместе с ранеными нашим ребятам в медбате. Здесь написано, что я им делал, и перечислены препараты, в которых я сейчас нуждаюсь. Пусть передадут мне при первой же возможности… Мало ли что тут еще будет.
Чихория берет листок и обнимает врача, прижавшись своим побитым, заросшим щетиной лицом к гладкой азиатской щеке капитана.
– Джаканов, спасибо тебе! – Голос Георгия дрожит. – Я всем расскажу, какой ты молодец.
– Да ладно! – вздыхает медик. – Извини, что я сдрейфил вначале.
Он поворачивается к Невестину, делает к нему пару шагов и протягивает руку:
– Ну что, будем знакомиться? Я Джаканов, из медбата…
Чихория садится за руль, хлопает дверцей и запускает двигатель. Водитель с перевязанной шеей лежит в кузове, смотрит в сочащееся влагой небо и начинает засыпать. В его раскрытый рот падают мелкие капельки дождя…
Чихория рулит к медбату. В кузове раненые, уставшие от боли, стонут в беспамятстве. Черный дым пожаров стелется над крышами поселков. Воют и скулят во дворах недобитые собаки. Георгий не слышит этого звериного плача. «Урал» с запотевшим от дождинок лобовым стеклом глушит своим ревом все живое. Только автоматная трескотня царапает слух.
Возле КПП своей части он притормаживает. Перед воротами огромная толпа осетин – мужчин и женщин – с горящими глазами.
Они машут кулаками и требуют оружия. Заплаканные, онемевшие дети сидят у матерей на руках, сгорбившись от рева людей. Осатаневший от диалога с народом майор Савинов, заместитель командира полка по воспитательной работе, стоит на горбатой спине бронетранспортера и, воздев руки к простуженному небу, хрипит:
– Братья и сестры! Мы не можем вам дать оружие!.. Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вас и ваших детей от ингушских экстремистов!.. Наши офицеры и солдаты…
Объяснения его тонут в гуле. Две сотни распахнутых темных ртов обстреливают Савинова. Высохшая, как мертвое дерево, женщина в черном платке взбирается к нему по борту бронетранспортера. Чихория пришпоривает своего железного коня и едет в медбат…
– Старлей, золотой мой! – говорит Георгию хирург с воспаленными от бессонной ночи глазами. – Что я с ними буду делать?! У нас ни врачей нет, ни места в палатах. Операционная загружена под завязку. Гони своих ребят сразу в гарнизонный госпиталь!
Он становится на колесо и заглядывает в кузов. Продрогшие солдаты сидят на скамейках, держа над ранеными тяжелое от небесной влаги фиолетовое одеяло, конфискованное на подстанции.
– У тебя тут места полно. Возьми еще несколько человек! Я распоряжусь, чтоб раненых сюда загрузили.
– Я не имею права… – начал было Чихория, но вспоминает, что через толпу у ворот в полк все равно не прорваться. – Ладно. Несите людей сюда!
– Мы мигом! – Врач, пошатываясь от усталости, идет в хирургический корпус.
Выезжая из военного городка, Георгий оглядывается на свой дом. Он на окраине. Возле подъезда стоит танк с закрытыми люками. Окна в доме целы. Чихория облегченно вздыхает.
«Урал» мчится по шоссе, прижимаясь к обочине. Навстречу с дымом и свистом летят боевые машины пехоты, кроша гусеницами асфальт.
– Господи! Что тут творится? – спрашивает он нового пассажира – молодого русоголового прапорщика из медбата, сопровождающего раненых.
– Кударцы, – отвечает сосед с печальными глазами, выдыхая едкий дым «Примы». – Вы не гоните так, товарищ старший лейтенант, не дрова везете…
– Какие еще кударцы? – удивляется Чихория, сбавляя скорость.
– Кударцы – южные осетины. Ополчение из Цхинвала. За два с половиной часа через перевалы пришли. Опытные боевики. С грузинами воевали, – и косится на грузинский нос Георгия.
– Звиздежь! Не может быть, – качает головой Чихория. – Это же почти двести километров, да через гору, да на гусеницах!..
– Мало того, они шли ночью. – Прапорщик выбрасывает окурок в окно.
– Тем более звиздежь, – говорит Чихория. – Ты же военный человек: должен понимать, что такого быть не может.
– По чем купил – по тому и продаю… Не верите – как хотите. Но они уже вчера утром тут были. Сутки воюют… А вы что, ничего не знаете?
– Я подстанцию охранял. Не в курсе.
– Ясно… Так вот, говорят, кударцы и наши десантники ингушей из города выбили. Теперь в поселках бои идут.
– А десантники откуда взялись?
– Ясно, откуда – с неба… А вам кто облицовку отрихтовал? – спрашивает прапорщик, рассматривая побитое лицо офицера.
– «Враги народа», – без долгих объяснений отвечает Георгий.
– Понятно. – Сосед отворачивается, чтобы спрятать улыбку.
Из госпиталя Чихория едет к родителям по затаившемуся городу. Только бронетранспортеры да грузовики с вооруженными людьми шныряют по вымершим улицам. Сырой воздух тяжел от дыма пожарищ – горят ингушские дома. Сердце Георгия бухтит от волнения…
Двое солдат и прапорщиков из медбата остаются сторожить разгоряченный беготней «Урал». Остальные поднимаются со своим взводным в квартиру. Они молча наблюдают, как мать при виде измочаленного лица сына мужественно сдерживает крик и не падает в обморок. Она ведет солдат на кухню, кормит их домашними пирогами и ставит чайник.
Георгий, не раздеваясь, усаживается рядом с постелью скошенного радикулитом отца. Мать, обеспечив работой голодные солдатские рты, приходит слушать сына. Светлана подпирает стену уже сформировавшимися женскими плечами и смотрит на брата. В школе отменены занятия, и она скучает по мальчику-кударцу. Но сейчас любовь отодвигается на второй план. Она вместе с родителями слушает, как ингуши расписали лицо Георгию и воткнули в бок спицу. Чихория-младший рассказывает, что сторожил подстанцию, но о ночном бое не говорит. Рассказ его короток и скуп на прилагательные и ругательства. Тем не менее мать плачет выцветшими глазами и сморкается. Отец насмерть душит подушку сильны