– Я уже вылечилась, так что спасибо. – «Скорее умру, чем улыбнусь», – подумала Эммелина.
– Ну хорошо, я уйду, – Уэстон взял свой пиджак, лежавший на спинке кушетки, – но сперва я должен кое-что тебе сказать, и коли уж я согласился свалять дурака, то постараюсь изложить свои мысли как можно правильнее.
– Насколько я понимаю, ты уже… – Эммелина осеклась, пораженная выражением его глаз. Только сейчас она поняла, что Уэстон не шутит.
– Возможно, это звучит нелепо, – почти сердито начал он, – но до знакомства с тобой я не знал, что такое красота. Может, я считал красотой улыбку Синди Кроуфорд или то, как мчится по дороге «феррари». Не знаю… Но ты – ни то и ни другое. Ты излучаешь гордость и чистоту… И честность… Они и внутри и снаружи тебя. Твоя красота осеняет окружающий тебя мир, Эммелина. Большинство людей не обладает таким даром.
Она не решилась произнести ни слова. Похоже, Уэстон полностью раскрылся перед ней. И раскрыл ее, ее сущность. Даже птицы в магазине перестали петь.
– Мне всегда казалось, что все, что я умею в жизни делать, – это совершать всевозможные сделки, – продолжал Уэстон. – Но теперь я научился делать и понимать еще кое-что. И только благодаря тебе.
– Ты говоришь об идеалах? – прошептала Эммелина Прайс.
Из груди Уэстона вырвался тяжкий вздох сожаления.
– Я никогда не хотел обидеть тебя, Эммелина, – произнес он. – Мне лишь хотелось, чтобы у тебя был выбор.
Стиснув в кулаке пиджак, Джефф пятерней другой руки провел по взъерошенным волосам. Его глаза полыхнули неистовым огнем. Внезапно Эммелина поняла, что этот человек очень раним и чувствителен, а ведь раньше ей это и в голову не приходило.
– Я тоже кое-чего хочу, – сдержанно проговорила она.
– Знаю чего, – кивнул Уэстон. – Я ухожу.
Эммелина Прайс не промолвила ни слова, пока Джефф встряхивал пиджак и вынимал из кармана солнечные очки. Зато она начала расстегивать свои пуговицы – спокойно, одну за одной. Когда она подняла голову, то увидела, что он наблюдает за ней сквозь темные стекла, а уже через мгновение вопросительное выражение на его лице сменилось чисто мужским интересом.
– На это потребуется немало времени, – прошептала Эммелина.
– Если у меня что и есть, так это время, – хрипло проговорил Джефф.
«Ничего себе признание», – мелькнуло в голове у Эммелины Прайс, вспомнившей в это самое мгновение, как он впервые пришел в ее магазин со своей белокурой секретаршей, с сотовым телефоном, пейджером, факсом и всякой прочей электронной дребеденью.
Уэстон покачал головой с таким видом, словно слов не находил. Очков на нем уже не было, равно как и пиджака.
– Если у тебя устали руки, мы можем делать это по очереди, – предложил он, имея в виду ее пуговицы.
По лицу Эммелины пробежала быстрая, смущенная улыбка, ее руки упали. И еще по какой-то причине на ее глазах выступили слезы, и когда Уэстон, приблизившись к ней, заметил это, у него от волнения перехватило дыхание.
– Я никогда не обижу тебя, – шепнул он ей на ухо.
– Я сумею снести обиду, если ты будешь любить меня. – Эммелина никак не ожидала, что произнесет эти слова; не ждала она и того, что Джефф отреагирует на них, судорожно схватив ртом воздух. Впечатление было такое, словно кто-то ударил его. Взяв ее лицо в ладони, он привлек Эммелину к себе. Его глаза были полны сладкой боли.
– И я все смогу вынести, если ты будешь любить меня.
– Но мы же едва знаем друг друга, – со смущенным смехом произнесла она.
– Нет, мы знаем то, что должны знать, – возразил Уэстон.
Эммелина смахнула навернувшиеся на глаза слезы, смущенная своей внезапной чувствительностью. Несколько мгновений она не решалась поднять глаза на Уэстона, ведь он считал ее такой гордой, – так откуда же в ней подобная слабость? Плачет, опускает глаза…
– Эммелина, послушай, – заговорил Джефф. – Я люблю тебя. Никогда прежде я не говорил таких слов женщине. Я не горжусь этим, не хвастаюсь, просто это правда, вот и все.
Он поцеловал ее пышные волосы и заставил поднять голову. Сомнения оставили ее. Уэстон обхватил ее за талию, в его глазах вспыхнуло горячее желание. Оно обжигало ее, и это было великолепное ощущение.
Эммелина откинула назад голову и тут же ощутила тепло его губ на своей шее.
– Сначала вы должны освободить меня от платья, сэр, – прошептала она.
Он начал оттуда, где она остановилась, – с теплого уголка под подбородком. Только теперь Эммелина поняла: если прежде прикосновения ее собственных пальцев к коже вызывали в ней особые ощущения, то теперь она должна была признаться самой себе, что попросту не представляла, какими именно эти ощущения могли быть. Его руки были горячими и ловкими, однако Эммелина чувствовала, что двигались они немного неуверенно, и эта неуверенность раскрыла в ней какой-то потайной замок. В глубинах ее тела раскрывался бутон чудесного цветка с лепестками, нежными, как у лилии. От этого ощущения по ее телу пробежала трепетная дрожь, которая с каждым мгновением становилась все более чувственной. Уэстон только начал, а Эммелине уже казалось, что долго она не выдержит.
Так вот что они чувствовали – все те женщины в эротических романах, которые она читала. Теперь Эммелина понимала, почему они стонали и кричали, только она еще не знала, что они чувствовали себя абсолютно беспомощными, а ведь человек, доведший ее до такого состояния, пока всего лишь расстегивал пуговицы на ее блузке. Джефф не прикасался к ее коже, хотя ей так хотелось, чтобы он это сделал. Ее груди изнывали в ожидании его ласки, но он лишь ненароком задел их, занимаясь пуговицами. Господи, он приближался лишь к талии, а ведь ее юбка застегнута на пуговицы до колен! Ей этого не выдержать!
Эммелина была уверена, что что-нибудь пойдет не так, как надо. И тут она вспомнила, что были некоторые вещи, которыми особенно восторгались викторианские кавалеры из ее книг. Она схватила Джеффа за руки.
– Почему ты остановила меня? – спросил он.
– Ты забыл связать меня, – ответила женщина. – Если, конечно, ты не предпочитаешь смотреть, как я сама сниму с себя платье. Я знаю, что мужчинам это очень нравится, во всяком случае, тебе нравилось. – Эммелина слегка покраснела – она ждала, чтобы Уэстон сделал хоть что-то, а не просто наблюдал за ней из-под нахмуренных бровей.
– Связать тебя? – недоуменно переспросил он.
– Да, – кивнула она. – В шкафу, в уголке, есть шелковые шарфы. На полочке ты найдешь перья, лошадь-качалка в углу. Кажется, у меня есть все, что может тебе понадобиться, если только… – Она слегка смутилась, но договорила: – Если только ты не предпочтешь отшлепать меня за сопротивление.
– Отшлепать? – оторопело повторил Уэстон, невольно взглянув на то место, куда он бы мог приложить руки для этого дела. – Что ж, вообще-то я бы не против, но… Эммелина, послушай, поверь, что мне нужна только ты.
– Я? – Эммелина засветилась от радости. – Ты уверен? Дело в том, что, судя по моим книгам, мужчины возбуждаются только от таких вещей, да и прошлой ночью…
– Думаю, ты слишком много читаешь, – заметил Уэстон. Он поднялся во всю высоту своего роста и крепко взял Эммелину за запястья. – Уж не знаю, зачем могут понадобиться шарфы, ведь я и так в состоянии удержать тебя. Ты весишь не более сотни фунтов, и когда я окажусь сверху, тебе уже не убежать.
– Разве что в рай, – прошептала женщина.
Голова у нее пошла кругом. По телу разливалось приятное тепло, сердце неистово колотилось в груди. Мужчины из ее книг так много не разговаривали, лишь отдавали короткие приказания, поэтому она и представить себе не могла, каким образом действуют на ее кавалера долгие пререкания.
Тем временем глаза Уэстона странно потемнели, а вместо языка говорили руки: скользнув вниз по ее бедрам, они прижали их к его естеству.
– Боже мой! – сорвалось с уст Эммелины, которая вот уже во второй раз ощутила твердость загадочного органа, прячущегося под брюками Джеффа.
– Что? – Он вопросительно заглянул в ее расширившиеся глаза.
– Ты… – Ее пальцы осторожно прикоснулись к таинственному бугру. – Об этом в книгах пишут как о «пылающих чреслах»?
Его сдавленный смех прозвучал скорее как стон.
– Если ты не уберешь руки, то они действительно запылают.
– Тебе больно? – встревожилась Эммелина Прайс. – Я читала, что, когда мужчина возбуждается, ему необходимо получить удовлетворение, иначе он испытывает боль. – Она облизнула пересохшие губы. – Как ты считаешь…
– Думаю, ты можешь удостовериться, так это или нет, – сквозь стиснутые зубы процедил он.
– Нет, если только ты полагаешь, что все в порядке, – неуверенно проговорила женщина.
Эммелина робко прикоснулась к его поясу, но Уэстон схватил ее руку, поднес к своим губам и стал игриво покусывать костяшки пальцев. А затем, будто бы для того, чтобы немного успокоить ее, подул ей на ладонь и несколько раз прикоснулся к ней языком, оставляя на коже влажные пятна, которые тут же принялись невыносимо пульсировать. Эммелина схватила ртом воздух.
– Это был язык, если тебя интересует, – усмехнулся Джефф.
Однако Эммелину в данный момент интересовало другое: если язык мужчины так нежен, трепетен и ласков, то зачем книжным героям нужны были перья?
– Язык – это замечательно, – пролепетала она.
– В таких делах вообще много всего замечательного, – промолвил Уэстон.
– Ох, я знаю… То есть я читала об этом, – вымолвила мисс Прайс. – Кажется, это называют…
– Господи, – перебил ее Джефф Уэстон, – ты так много всего знаешь, что становишься опасной. – Он уже почти справился с пуговицами на юбке, обтягивающей бедра Эммелины. Уэстон слегка приподнял ее подбородок. – Я хочу поцеловать этот нежный ротик до того, как из него понесутся сладострастные стоны. До того, как твои губы раскраснеются, а рот будет жаждать встречи с моим языком.
– С твоим языком… – эхом отозвалась она.
Глаза Уэстона потемнели от желания. Он привлек к себе Эммелину и своими губами приоткрыл ее губы. Его горячее дыхание опалило ее и бла