– Еще в той войне возник, как говорят англичане, «снайпинг». Охота лучших стрелков на солдат противника. Германцы применяли снайперов на всех фронтах, сильно досаждая. И сейчас, я уверен, на нас ведется охота, она будет сильно досаждать. Еще как сильно, потери не просто большие будут, огромные, и с этим считаться надо, причем серьезно воспринимать данную угрозу. А в ротах по два снайпера всего – даже не смешно, а грустно!
– Что вы предлагаете, Николай Михайлович? Учтите, если хороших стрелков у нас достаточно, есть и охотники, и «ворошиловцы», но нет оптики для винтовок. – Полковник привычно положил перед собою лист бумаги прямо на расстеленную карту и взял карандаш.
– Кольцевые прицелы в любой мастерской сделать легко, превратив обычные железные трубки в «расчески». Не оптика, согласен, но немного повышает точность стрельбы, на них учат. Отобрать самые лучшие винтовки и привести к нормальному бою не проблема. Со снайперами еще проще – они в каждой роте. Четвертые отделения сделать чисто стрелковыми, отобрать в них двух хороших стрелков, пусть ведут свободную охоту на вражеских вояк, ничем другим не занимаются. В первую очередь истреблять офицеров, снайперов, расчеты пулеметов и орудий. Вообще пусть стреляют во всех, кто в прицел попадется. Других стрелков СВТ вооружить, надо же хоть как-то компенсировать отсутствие Дегтяря. И пусть берегут эти самозарядки – отобрать их у всех косоруких, кто мало заботится о ней, называет капризной «Светкой». Плохому танцору, как всем известно, всегда что-то мешает! При полках сформировать отдельные снайперские взводы – многого нет в штате, значит, дополним неофициально. Их учить надо, времени нет, сами кровью опыт оплатят. Но кое-что набросаю сегодня, коротенькую такую инструкцию в дополнение, с учетом… кхм… жизненного опыта.
Николай Михайлович в задумчивости потер лоб: действительно, ведь хорошо обученный снайпер может держать вражеский взвод, в Чечне эта охота широко практиковалась, урон страшный. Вот пусть немцы и воюют с русскими «кукушками» до посинения, тут любые наши потери оправданны…
Помкомвзвода 82-го пулеметного батальона старший сержант Власьев Островский УР
«Почему там генерал распорядился никаких окопов не рыть и даже близко не копать? Почему? Немцы ведь в тыл к нам скоро выйдут, аккурат к самому колхозному стану», – мысли в голове проносились галопом, Власьев, не отрываясь, смотрел в узкую щель наблюдательной башенки. Место в ней он занял двадцать минут назад, капитан так и сказал: «Лезь наверх, сержант, твое дело командовать».
После подбития броневика немецкий танк остановился, люк на башне открылся, и там появился танкист. Он часто прикладывал к глазам бинокль и внимательно осматривал гребень и дорогу. Видно, определял, занята ли такая позиция, искал ДОТы, возможно. Определенно ничего не увидел, раз скоро из-за брони появилось с дюжину мотоциклов с колясками, по трое немцев на каждом – двое верхом, третий в люльке с пулеметом. Промчались мимо затаившихся в ДОТах бойцов и ушли дальше по проселочной дороге, только пыль вилась вослед.
Через версту, как знал Власьев, будет небольшой подъем, тот самый, совсем не укрепленный, и фашисты, сделав крюк, выйдут прямо к тыловой позиции у дощатых бараков. А там открыта дорога на Остров, до которого совсем чуть-чуть. А в городе мосты, что ведут к его родному Ленинграду, к Смольному и Петропавловской крепости, к Исаакию и Медному всаднику, к Неве, что несет тяжелые свинцовые воды к Финскому заливу, к гранитным набережным и каналам, к Зимнему дворцу и Нарвским воротам. Нельзя врага к Северной столице пропускать, никак нельзя.
За мотоциклистами последовало два маленьких броневика, борта в сильных скосах, а вот вооружение несерьезное, в отличие от погибшего БА‑10 – тоненькая пушечка, спаренная с пулеметом. За ними два грузовика с пехотой – рослые парни в расстегнутых кителях с засученными рукавами держали винтовки и автоматы на изготовку.
Сейчас двинулся вперед большой танк, от вида которого у Власьева от ненависти сводило скулы. За ним потянулись три поменьше, а из леса стала выползать, подобно змее, колонна странных машин на узких гусеницах, но с передними колесиками, похожими на угловатые ящики. Ровно полдесятка, за ними пылили уже самые обычные грузовики, открытые с пехотинцами и с жестяными коробами кузовов, выкрашенными в защитный цвет с желтыми и коричневыми пятнами для лучшей маскировки. За некоторыми прицеплены маленькие противотанковые орудия, сколько их, Власьев не мог увидеть из-за поднявшейся пыли.
– Товарищ помкомвзвода, сигнал идет! Да возьмите же скорее трубку! Товарищ комбат на проводе!
Из-под ноги на лестнице появилась рука с телефоном, Власьев прижал мембрану к уху.
– Сержант, как зенитки начнут, сразу открывай огонь по пехоте! Сразу! Не жалей патронов!
Голос майора был крайне возбужденным и отчего-то радостный. Отдав приказ, командир батальона сразу отключился, Власьев секунду пребывал в откровенно ошарашенном состоянии, а потом его пробила одна догадка. Он припал к левой щели, с нее были прекрасно видны те два сарая на взгорке. И успел вовремя – стенки, выходящие на дорогу, разом упали, и сержант увидел вытянутые хоботки орудий, выплеснувших длинные языки пламени.
– Огонь!!!
Свирепый выкрик сержанта не успел отразиться от бетонных стен, как оба Максима запели свою смертельную песню. Запах сгоревшего пороха ударил в ноздри, но Власьев не обращал на это внимания, рыча от радости свирепым волком, что дорвался наконец до свежего парного мяса.
– Так, мать их! Так!!!
На дороге творилось самое настоящее побоище, удивительное зрелище. Только сейчас сержант понял, какова умело подготовленная артиллерийская засада, о которой он раньше и не слышал, хотя знал, насколько смертоносен кинжальный огонь из станковых пулеметов. Так вот почему нервничал майор и почему был так радостен!
Немцы, уничтожив наш броневик, видя разбежавшийся во все стороны заслон, решили, что впереди советских частей нет, и поперли дальше, пустив вперед разведку. А мотоциклистов взяли и пропустили в тыл без выстрелов, в ловушку, не спугнув. Вот вражеская колонна и втянулась на дорогу, а тут ей подготовили горячую встречу.
Власьев повернулся назад, решая проверить свои мысли – в башне был круговой обзор. Так и есть, по мотоциклистам там стреляли со всех сторон, коляски смешно кувыркались вместе с седоками. Один броневик уже пылал костром, а по второму стреляли сразу два Т‑26, которые, оказывается, тоже прятали раньше в сараях. Досталось и грузовикам с пехотой: один из них горел с чадным дымом, другой перевернулся, рядом недвижимо лежали тела в серой униформе. Но кое-кто из немцев уже вышел из боя по собственному желанию, он видел двоих солдат, что подняли вверх руки в знак сдачи, и по ним никто не стрелял.
– Ну что, получили, сволочи?!
Сержант припал к фронтальной щели башенки, задыхаясь от едкого дыма и пороховой гари, глаза слезились, и он вытер их рукавом гимнастерки. Колонна немцев встала, передний танк и задние машины горели – гигантская «пробка», совершенно недвижимая, расстреливалась из пушек практически в упор, с каких-то жалких трехсот метров.
Кровавый, дымящийся и горящий ад, самый настоящий, сотворился на этой обычной русской дороге для зарвавшихся захватчиков, пошедших в очередной крестовый поход потомков псов-рыцарей!
Сержант снова вытер глаза. Несмотря на дым, он разглядел, как немцы, попрыгав с машин в канаву за обочиной, падали на землю, но не залегали, а почему-то вскакивали, как укушенные в задницу. Вставали на ноги и тут же падали мертвыми на пожухшую от жара траву, скошенные летящими со всех сторон пулями. Нет, многие из них еще пытались отстреливаться, но боя уже не было, вдоль дороги пошло самое настоящее избиение, при виде которого заходилась в ликовании русская душа.
Задыхаясь от гари, постоянно вытирая глаза, сержант пытался хоть что-то разглядеть. Все тело было мокрым, немилосердно жег горячий пот, стекавший ручейками. Дрожащими пальцами он отчаянно рванул воротник гимнастерки, надеясь, что это принесет частичное облегчение. Стало еще хуже, ноги ослабли, и пальцы, бывшие прежде крепкими, ведь в кузнечном цехе работал, безвольно разжались.
Он упал с лестницы, но не на бетон, а на что-то мягкое, застонавшее под ним. Здесь был тоже ад, ничего не видно от гари, лишь светлый проем открытой нараспашку толстой броневой двери. От бетонных стен отражался непрерывный грохот пулеметов, от которого Власьев окончательно оглох и уже ничего не слышал, совсем ничего.
Сержант хотел прикоснуться лбом к холодному бетону, что принес бы хоть некоторое избавление от терзающей боли, но кожу мгновенно обожгло. Он отдернулся, провел рукою и зашипел – пол был плотно усыпан горячими гильзами. Его бойцы продолжали беспрерывно стрелять, совершенно забыв, что нет системы охлаждения пулеметов и в любой момент Максимы может заклинить, ибо кипящую в кожухах воду пока не заменить. Они стреляли, задыхаясь в чаду, ведь вентиляции в этих бетонных коробках не было, не установили ее. Но люди продолжали сражаться, с помутненным рассудком и со слезящимися глазами, теряя сознание, обжигая до волдырей свои ладони, выплевывая кровь из горла и легких.
Тех, кто падал без сил на пол, выносили наружу, на живительный воздух, а их место занимали другие, те, кто уже отдышался, пришел в себя и был готов снова занять свое место. И хоть скоротечен бой, но минута, в ДОТе проведенная, теперь казалась им чудовищно долгим часом и той чертой, что окончательно отделила их от жизни, что была до войны…
Глава 4«Главное – выбить танки»
5–6 июля 1941 года
Командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор Гловацкий Псков
– Имейте в виду, оборона Псковско-Островского рубежа возлагается персонально на вас, под вашу личную ответственность. Если враг войдет в Остров, вы ответите за это своей собственной головой!
Гловацкий опешил: вот те на – сразу «наезд», вместо того чтобы его спросить, как идут дела, где противник. Голос генерал-лейтенанта Ватутина, нового начальника штаба СЗФ, был резок, видно, тот держался на нервах. А это плохо, если бывший начальник оперативного управления Генштаба так говорит с подчиненными. Даже самый тупой из них махом сообразит, что на всем протяжении фронта, от Балтики до Черного моря, произошла катастрофа огромного масштаба. Ему бы промолчать, сказать «так точно», но в груди закипела веселая ярость, бесшабашная, вернее, безбашенная.