От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышнее всех господ,
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Я скуп и расточителен во всем.
Я жду и ничего не ожидаю.
Я нищ, и я кичусь своим добром.
Трещит мороз — я вижу розы мая.
Долина слез мне радостнее рая.
Зажгут костер — и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
И для меня презрение — почет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не вижу я, кто бродит под окном,
Но звезды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр и засыпаю днем.
Я по земле с опаскою ступаю.
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
И для меня полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
И сколько истин? Потерял им счет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не знаю, что длиннее — час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Пристрастен я, с законами в ладу.
Что знаю я еще? Мне получить бы мзду.
Следов мзды нигде не обнаруживается, Вийон покидает Блуа скорее всего ни с чем. Теперь уже другие, более удачливые поэты будут вписывать свои стишки в альбом герцога Карла.
Карл Орлеанский — а вместе с ним и его поэзия — умрет 4 января 1465 года и не узнает, что в конце века его внук станет королем Франции.
Хорошо ли, плохо ли оплачиваемый, но Вийон не из тех людей, что умеют устраиваться.
«Выгнанный отовсюду», он пойдет искать лучшую долю.
Судьба бродяги, увы, чаще приводит его в тюрьму, чем к роскоши. Именно в тюрьме и застанем мы снова мэтра Франсуа: ему грозит потеря как звания, так и жизни.
Вийон не из тех, кто отчаивается от неудач. Не выгорело с Карлом, выгорит с другими. В трудную годину жизни, а иных он, по-видимому, не знает, нищему поэту не до чопорности. Летом 1460-го, когда он в очередной раз томится в тюрьме, Орлеан торжественно встречает молодую принцессу Марию, дочь короля Карла Орлеанского и Марии Клевской. В ожидании королевской амнистии поэт не жалеет лести, забывая о всякой сдержанности: поэт без зазрения совести уподобляет Марию Орлеанскую Деве Марии: когда человеку грозит опасность или есть шанс на помилование, слияние двух образов — небесного и земного — вполне оправданно.
Да будешь ты благословенна,
Небесной лилии росток,
Дар Иисуса драгоценный,
Мария, жалости исток,
Спасение от всех тревог,
Подмога и утеха сирым,
Любви и милости залог,
Что мирно правит нашим миром!
И пусть Вийон, заимствуя у Вергилия образ, говорит о Золотом веке, за ним, вышедшим из тюрьмы, по пятам следует нищета. Радостный приезд принцессы Марии вновь вывел Вийона на большую дорогу, кошелек его пуст. Освобожденный из орлеанской тюрьмы в июле 1460 года, годом позже он вновь оказывается в тюрьме в Мён-сюр-Луар. Снова ему грозит виселица.
Что же он опять совершил зимой кражу? Урожай 1460 года был посредственным, одних только продавцов устраивали цены. Возможно, о нем просто вспомнили и решили наказать за старое. Неважно. Потом будут говорить о краже в ризнице. Что ж, пусть.
Судя по всему, поэту довелось побывать не в одной тюрьме. Он считал себя жертвой — судебных ошибок, бесправия, крючкотворства, поклепа, но от этого горечь только усиливалась. Тюрьмы ломали его. Шутка, юмор, усмешка уходят в прошлое. Узник Мёна, «бедняга Вийон» — это уже износившийся человек, переполненный страданием. Его «плоть уже не пылает», а голод «отбивает любовные желания». Тем громче его стенания, его крики о помощи:
Живей, друзья минувших лет!
Пусть свиньи вам дадут совет:
Ведь, слыша поросенка стоны,
Они за ним бегут вослед.
Оставите ль вы здесь Вийона?
Ныне спасают его не друзья, а очередная амнистия. 22 июля 1461 года умер Карл VII и спасение пришло в облике нового короля Людовика XI, так никогда и не узнавшего, что среди амнистированных им свобода дарована великому поэту. Король этого не знал, но поэт этого не забыл и не поскупился на осанну:
Дай Бог Людовику всего,
Чем славен мудрый Соломон!
А впрочем, он и без того
Могуч, прославлен и умен.
Освобождение из темницы он называет вторым рождением. В «Завещании» он клянется новому королю в преданности до могилы — отсидка, видимо, была тяжелой…
Пишу в году шестьдесят первом,
В котором из тюрьмы постылой
Я королем был милосердным
Освобожден для жизни милой.
Покуда не иссякли силы,
Я буду преданно служить
Ему отныне… до могилы, —
Мне добрых дел не позабыть!
Франсуа Вийон умел взывать к помощи — на то и поэт. А помощь ему была необходима постоянно — в тюрьме, нищете, одиночестве. В одном из своих призывов из темницы он говорит, что счастье — это когда живешь, не замечая его. Счастье замечают, когда утрачивают. Два примера криков из темницы:
Ваганты, певуны и музыканты,
Молодчики с тугими кошельками,
Комедианты, ухари и франты,
Разумники в обнимку с дураками,
Он брошен вами, подыхает в яме.
А смерть придет — поднимете вы чарки,
Но воскресят ли мертвого припарки?
Ответьте, баловни побед,
Танцор, искусник и поэт,
Ловкач лихой, фигляр холеный,
Нарядных дам блестящий цвет,
Оставите ль вы здесь Вийона?
Тюрьму в Мёне Вийон покидает 2 октября 1461 года. Поэт гол, как сокол, и вновь все надежды на покровительство сильных мира сего. Но его жизнь на свободе оказалась не намного лучше, чем в тюрьме — Вийону приходится прятаться в окрестностях Парижа, где, скрываясь от правосудия, он написал свое самое значительное произведение — «Большое завещание».
Я душу смутную мою,
Мою тоску, мою тревогу
По завещанию даю
Отныне и навеки Богу
И призываю на подмогу
Всех ангелов — они придут,
Сквозь облака найдут дорогу
И душу Богу отнесут.
Потерпев ранее фиаско в Анже и Блуа, он направляется в Мулен, где находится один из пышнейших дворов Франции — графа Клермонского, герцога Жана Бурбонского. Принц слывет не только славным воителем, но меценатом и поэтом, большим поклонником рондо. Без экивоков Вийон просит принца о вознаграждении:
Сеньор мой и принц благородный,
Лилии цветок, королевский отпрыск,
Франсуа Вийон, укрощенный работой,
Ее тычками позлащенными,
Умоляет вас этим скромным посланием
Дать ему милостиво вознаграждение.
Но… в очередной раз его ждет поражение. «Он не служит герцогу Бурбонскому так же, как не служил Анжуйскому или Орлеанскому». Повторение неудач на поприще придворного поэта, скорее всего, свидетельствует о том, что причина лежит в нем самом, а не в благодетелях-меценатах. Поэт не столько «всеми принят», сколько «изгнан отовсюду».
В конце 1461-го Вийон возвращается в Париж. Размышляя над своей злосчастной судьбой, он чувствует, что дошел до края, до ручки, до конца жизненного пути. В автодиалоге «Спор» — признание собственной немощи.
Сухой и черный — так характеризовал он себя недавно. Теперь мужество его покидает. Он слишком хотел жить.
Кто там стучится? — Я. — Кто это «я»?
— Я, Сердце скорбное Вийона-бедняка,
Что еле жив без пищи, без питья,
Как старый пес, скулит из уголка.
Гляжу — такая горечь и тоска!..
— Но отчего? — В страстях не знал предела!
— А ты при чем? — Я о тебе скорбело
Всю жизнь…
Вийон мыслит трезво. Вся его жизнь осталась позади, он мог бы прожить другую. Жизнь прошла напрасно. Он «бедняк Вийон», он похож на «старого пса» И главное — «скулит из уголка» Он одинок.
— Тебе за тридцать! — Не старик пока…
— И не дитя! Но до сих пор друзья
Тебя влекут к соблазнам кабака.
Что знаешь ты? — Что? Мух от молока
Я отличаю: черное на белом…
Через год после возвращения в Париж Вийон вновь в тюрьме. Грех невелик — мелкое воровство, но судьи вспоминают воровство крупное — ограбление Наваррского коллежа и каким-то образом принуждают заключенного к признанию вины. Поэт тяжко болен, надсадно кашляет, смотреть на него страшно. В ноябре 1462 года суд принимает решение в отношении Вийона: он обязан выплатить компенсацию за ущерб — сто двадцать экю в течение трех лет — сумма астрономическая. Это просто три года отсрочки от основательной отсидки. Или три года, чтобы исчезнуть бесповоротно и навсегда. Возможно, на это рассчитывал и сам суд: «Не держать неизвестно зачем в тюрьме поэта, но и не видеть его больше!».
Но, похоже, у Вийона иные планы — он не собирается прятаться или бежать. Более того, он не способен остепениться. Едва выйдя на свободу, он попадает в новую переделку. Набравшись у одного из друзей Робена Дожи, четыре бывших школяра пошли шататься по улицам ночного Парижа и вляпались в историю — через освещенное окно затеяли перебранку с писцами нотариуса. Дело кончается потасовкой и сабельным ударом, который Дожи нанес некому Франсуа Ферребуку. Ферребук не умер. Он доживет до восьмидесяти лет, но сейчас подал жалобу на зачинщиков драки. Несколькими днями позже веселая компания оказывается в тюрьме Шатле. Теперь всем участникам драки грозит виселица. Больше всех виновен Дожи, но он савояр и ему везет — в ноябре 1463 года Людовик Савойский приезжает в Париж к своему зятю королю, и Людовик XI в честь высокого гостя амнистирует заключенных савояров. Но Вийон не савояр и, хотя не он ранил Ферребука, учитывая его прошлое, трудно рассчитывать на милость.