твенное же могущество есть самая что ни на есть (ipsissima) сущность Бога.
Вот мнение об «атеизме» Спинозы других мыслителей. Гегель считал, что единая субстанция Спинозы — это философски загримированный бог Яхве, а спинозизм в целом — философски перевоплощенный иудейский монотеизм. Шлейермахер видел в учении Спинозы «святую невинность и глубокое смирение», искру «святого духа». Г. Льюис усмотрел в спинозизме «религию духа и религию человечества», а С. Дунин-Борковский, называя Спинозу великим собирателем иудаизма, писал: «Нет ни одного критического толкования в «Богословско-политическом трактате», которое не было бы внушено тем или другим из старых учителей Талмуда или одним из его экзегетов».
Такие вот «пантеизм», «атеизм»…
Излишек рационализма подвел Спинозу лишь в одном: обвиняя господствующую религию в подавлении человеческой свободы, утверждая, что цель религиозных обрядов в том, «чтобы люди ничего не делали по собственному решению», Спиноза сам лишает природу степеней свободы, превращает детерминизм и внутреннюю необходимость в «механистический фатализм»: в природе всё предопределено Божественной необходимостью, она всегда «сохраняет законы и правила, содержащие в себе вечную необходимость и истину», мир абсолютно упорядочен, и свобода — это непринужденная необходимость: «Абсурдным и противным разуму кажется мне утверждение о том, что необходимое и свободное суть противоположности».
Спиноза многократно отвергал обвинения в атеизме, подчеркивая, что вся его философия не подрывает, а, наоборот, укрепляет «истинную религию».
Ведь атеисты обыкновенно отличаются тем, что превыше всякой меры ищут почестей и богатств, каковые я презирал, как это известно всем, кто меня знает.
Между религией и суеверием я признаю главным образом то различие, что суеверие имеет своей основой невежество, а религия — мудрость».
В теологии Спиноза встал на путь двух истин — веры и разума. Цель философии — истина, цель религии — благочестие. В отличие от Отцов Церкви, он отказался от мистификации Писания, лишив его эзотеризма и тайного смысла, доступного только посвященным. Библия содержит не возвышенные умозрения, но вещи самые простые и общедоступные. В рационализации святых книг он пошел дальше, чем требует мудрость, а именно снизился до анализа противоречий, несообразностей, повторов, пропусков, разночтений в текстах разных книг Ветхого Завета.
В родословной Спинозы религиозный иудаизм уживался с картезианством, генетическая связь с которым повсеместно просвечивает то в виде высшего блага служения Богу, то в виде закона абсолютной необходимости. Иудаизмом пропитаны его гуманизм, этика, вера в массу. Хотя Спиноза и ниспровергал Декарта с его противоречивым дуализмом, как заметил Гейне, великий гений образуется при пособии другого гения не столько путем ассимиляции, сколько путем трения. Алмаз полирует алмаз. Философия Декарта не произвела философию Спинозы, но содействовала ее возникновению. Будучи учеником Декарта, скажет Гёте, он с помощью математической и раввинской культуры поднялся до вершин мышления.
Система Спинозы есть объективация картезианской системы в форме абсолютной истины. Простая идея идеализма Спинозы заключается в следующем: всё, что есть истина, есть исключительно единая субстанция, атрибуты которой суть мышление и протяжение или природа; только это абсолютное единство есть действительность, только оно есть Бог.
Впрочем, влияние Декарта и Бэкона на духовное становление Спинозы сильно преувеличено. Уже в первом своем письме к Ольденбургу 29-летний еретик, формулируя свою философскую программу, открещивается от них. Значительно большее влияние оказывали на него идеи Маймонида и других средневековых еврейских мыслителей, а также оригинальные тексты Ветхого Завета. В «Кратком трактате о Боге» витает дух Д. Бруно, а в богостроительстве — Дакосты.
Один из горячих последователей экуменической религии Баруха Спинозы, понявший, что этот человек всегда был средоточием святого духа, писал:
Не тот религиозен, кто верит в Св. Писание, а тот, кому Св. Писание не нужно, который мог бы сам создать Св. Писание. Из всего того, что я ценю и ищу в религии, мало что находится в Св. Писании.
Спиноза и был тем, кто сам писал свое Святое Писание, и хотя Шестов боролся с ним, как с разрушителем откровения, он любил его как человека и — подсознательно — как богостроителя.
И еще обман: «Бог Спинозы и есть мир». Вот подлинный текст Спинозы: «Бог не есть мир и мир не есть Бог». Всё в мире предопределено решениями и велениями Бога. Или ничего не существует, или существует также и существо бесконечное.
Это позже, как все истые последователи, Гердер придаст мистицизму Спинозы вид пантеизма, упразднив внемирового Бога и слив его с миром: Бог и мир суть единое в мировом процессе. Но это для Гердера Бог — Деятельное Единое: «не во всех вещах, а посредством всех вещей».
Лихтенберг и немецкие романтики впервые в полную меру оценили богоискательство и богостроительство Спинозы, основополагающий его вклад в самую великую плюралистическую и универсальную религию, создание которой продолжается и сегодня. Если до Б. Спинозы мистика была жаждой Бога, то после него формулой религии стала двойная потребность ума и души — «жажда познания и Бога». Способ мышления Баруха Спинозы, писал Гёте, «сделал меня его страстным учеником, его самым решительным почитателем». Свидетельствует Г. Гейне:
«При чтении Спинозы нас охватывает то же чувство, что и при созерцании великой природы в ее живейшем покое. Лес восходящих до неба мыслей, цветущие вершины которых волнуются в движении, между тем как непоколебимые стволы деревьев коренятся в вечной земле. Какое-то дуновение проносится в творениях Спинозы… Как бы веяние грядущего обвевает нас».
Это была подлинная революция в мистике, ее плюрализация знанием, отвержение обветшалых атрибутов и максимальная устремленность к вожделенному абсолюту — разве что без иконы и топора.
В речи по поводу двухсотлетней годовщины смерти величайшего из богостроителей Эрнест Ренан говорил: «Спиноза не подрывал религии, а учреждал «естественную религию», не нуждающуюся ни в чудесах, ни в догматах, ни в молитвах. Он был предшественником либеральных теологов наших дней, показывающих, что религию во всем ее блеске можно сохранить и без сверхъестественного.
Владимир Соловьев, полемизируя с Александром Введенским, тоже доказывал, что нет пантеизма — есть «религия абсолюта»; он и сам был близок к экуменической религии, свободной от суеверия, фанатизма, примитивизма и легко гармонирующей с наукой.
В полную меру сущность «светской религии» Спинозы была раскрыта Карлом Гебхардтом и затем Марсиалем Геру, увидевших в великом космополите выразителя двух фундаментальных черт западного человека — жажды познания и любви к свободе, выражавших двойную потребность ума и сердца. Мистика и рационализация — не парадокс, а сущность плюралистического мировидения, в котором наука существует не вместо веры, а наряду с ней — как рациональная вера. Символично, что Эйнштейн тоже видел в Спинозе творца «космической религиозности», призванной заменить «моральную религию», подобно тому, как последняя в свое время заменила «религию страха». «Космическая религиозность», отвергая сверхъестественного Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа и признавая естественность рациональной компоненты мира, удовлетворяет религиозное чувство без «темных учений», чудес и всех иных атрибутов низших форм религии, берущих свое начало от тотемизма. Это — мистика без тайны, вера без суеверия, благодать без Всеблагого. Космическая религия космической эпохи.
Барух Спиноза никогда не прекращал напряженно размышлять, каким образом вещи начали существовать и в какого рода зависимости находятся они от первопричины.
Бог — единственная свободная причина.
Бог действует единственно по законам своей природы и без чьего-либо принуждения.
Хотя это находится в известном противоречии с тем, что Бог суть имманентная причина всех вещей, а не действующая извне сила, здесь более важно подчеркнуть отказ от персонификации Бога, от его образного представления.
Разобщив природу и Бога, Спиноза исходил из того, что мир не исчерпывается ими и искал места человеческому. Человеческий феномен у Спинозы есть постижение божественного начала в человеке, прорыв сквозь унылое тупое бытие, отрыв от природы и, следовательно, дух. Поэтому даже в знаменитом «усмирении страстей посредством их анализа» нет ничего языческого или материалистического — так же, как и в мотиве «самоотречения» Спинозы.
Не будучи в состоянии объяснить, каким образом материальные мозговые процессы производят нематериальные душевные, Спиноза поступал достойно своей логике: душа и тело — это одна и та же вещь, выступающая то под атрибутом мышления, то под атрибутом притяжения. (Не первое ли выражение дуализма частицы и волны?)
(Это сегодня мы знаем, что душа и тело не разное, как считал Платон, и не одно, как думал Спиноза, — а бесконечное множество состояний. И удивляемся, как этого не понимал тот, для кого вечность была заключена в каждом мгновении жизни.)
Куда важней, чем придуманный за него пантеизм, мысль Спинозы о том, что не следует злоупотреблять природой, обращать ее в свою веру. Спиноза понял это до Канта и, может быть, глубже него. В сущности, это неявное предостережение от рационализации, материализации и догматизации, и не только вовне себя — в себе тоже…
Попытка Спинозы построить универсальную систему, обходящуюся без сверхприродных санкций, оказалась особенно привлекательной для людей науки, например Эйнштейна, а также таких поэтов, как поэтов Гёте и Вордсворт, искавших единения с природой.
В заключение — несколько афоризмов Баруха Спинозы, полезных для понимания его духовных исканий:
Вещь не перестает быть истинной оттого, что она не признана многими.
В желании выражается сущность человека.
Всё прекрасное так же трудно, как и редко.