Только крупные ученые способны в полной мере определить значимость и важность для науки перечисленных работ Генри Кавендиша, повторение которых потребовало бы огромных совокупных усилий многих ученых, работавших в разных странах. Это лишь подтверждает известную истину, что в науке результаты одного человека зачастую превышают достижения больших исследовательских коллективов.
Возможно, именно понимание значимости его исследований позволило коллегам принять в Королевскую академию наук (Лондонское королевское общество) 29-летнего молодого человека, почти не имевшего публикаций и без ученой степени. В 1802 году он был избран также и в Парижскую академию наук.
Не имея присущих людям безграничных потребностей, страстей и привязанностей, Г. Кавендиш огромные суммы денег тратил на благотворительность. Например, он выписал своему библиотекарю чек на 10 тысяч фунтов — сумму по тем временам громаднейшую, — узнав, что тот оказался в трудной финансовой ситуации. Его пожертвования были столь велики, что даже возникла легенда, будто бы он обладал «неразменным рублем» — алхимическим золотом.
За Кавендишем замечено большое количество странностей: он не только редко публиковался, но не любил бытового общения. Он был воплощенной сосредоточенностью, став в глазах современников неисправимым чудаком. Но это же сделало его исследователем мирового масштаба…
Выдающийся английский физик и химик Дэви писал о Кавендише, что его основной страстью было бескорыстное служение истине и что известность и слава отпугивали ученого.
Даже если многочисленные притчи о нем являются возникшими позже легендами, имеет смысл привести некоторые из них для более сочной характеристики неординарной личности этого человека.
Поговорить с ним было совершенно невозможно: на вопросы он, как правило, не отвечал и немедленно ретировался. Если с ним заговаривал на улице незнакомец, то он тут же подзывал кэб и немедленно возвращался домой.
С домашними и прислугой Кавендиш объяснялся исключительно знаками, раз и навсегда выработанными, дабы не терять напрасно времени и слов. Беседовал только с коллегами по науке.
С управителем своего дома отшельник и молчальник предпочитал объясняться посредством коротких записок. Сохранился один из такого рода меморандумов, обращенный к мажордому: «Я пригласил на обед нескольких джентльменов и хотел бы, чтобы каждому из них была подана баранья отбивная. А поскольку я не знаю, сколько отбивных получается из барана, попрошу Вас самого разобраться с этим вопросом». По слухам, у него было несколько друзей, но никакой информации о них не сохранилось.
В течение всей своей жизни он выходил на прогулку в одно и то же время дня. Решив свести к нулю вероятность встречи с кем-нибудь из знакомых лондонцев, Кавендиш усвоил обыкновение ходить только посередине мостовой. Уклоняться от лошадей было легче, чем от человеческого пустословия.
Кавендиш был абсолютно безразличен к окружающему миру и абсолютно далек от происходящих в нем событий — даже столь значительных, как Французская революция или наполеоновские войны.
Деньги его тоже мало интересовали. Когда банк предложил Кавендишу самые выгодные условия размещения капиталов, тот с негодованием отверг это предложение[70].
Трудно сказать, был ли он женоненавистником, но до конца жизни остался холостяком и вообще избегал представительниц слабого пола. Женская прислуга в доме Кавендиша не рисковала попадаться ему на глаза, страшась отказа от места.
Однажды, когда Кавендиш ужинал в клубе Королевского научного общества, в окне соседнего дома появилась красавица, рассматривавшая проезжающие экипажи. Присутствующие бросились к окнам, чтобы получше разглядеть красотку. Не зная причин ажиотажа и решив, что академики любуются полной луной, Кавендиш было к ним присоединился, но поняв свою ошибку, немедленно покинул клуб, выразив свое негодование по поводу произошедшего.
Тем не менее легенда сохранила пример смелости и благородства ученого, когда он, не задумываясь, бросился на защиту женщины, пытавшейся убежать от разъяренного быка. Он мгновенно оказался между женщиной и животным и сумел его отогнать. Затем, не ожидая благодарности, повернулся и, даже не раскланявшись, молча ушел.
Кавендиш был чрезвычайно стеснительным человеком и часто выглядел чудаком в глазах окружающих. Домашним Кавендиш не разрешал пользоваться внутренней лестницей, приказав пристроить к дому наружную и велел слугам пользоваться только ею. За нарушение приказа немедленно увольнял ослушников.
Говорят, что он мог определять силу тока по относительной силе удара, просто касаясь электрического провода рукой, то есть пользуясь собственным телом как гальванометром.
Будучи крайне замкнутым аутистом, Кавендиш вел жизнь, подробности которой по сей день почти неизвестны. Он носил фиолетовый, совершенно выцветший костюм, парик в стиле XVII века и прятал лицо. Раз в году в дом приглашали портного, шившего точно такой же костюм по вновь снятым меркам. Никаких вопросов о материале и фасоне нового платья не допускалось: костюм должен был быть копией прежнего с необходимой поправкой на естественное изменение параметров хозяина. Очень выразительно говаривал о нем Дж. Дж. Томсон: «Он всегда делал то, что делал прежде».
Став членом Лондонского Королевского общества, Кавендиш волей случая оказался на обеде в академическом клубе. Обеды происходили по четвергам и начинались в 5 часов вечера. С того дня каждый четверг ровно в пять он приходил на обед, но лишь немногие из завсегдатаев клуба знали, как звучит его голос. За сорок лет его шляпа ни разу не переменила своего места на полке в клубном гардеробе.
На лето Кавендиш переезжал в свою виллу, где также была устроена лаборатория и астрономическая обсерватория. В деревню же он ездил на экипаже, оборудованном счетчиком собственной конструкции, напоминающим современные таксометры.
Г. Дэви писал о нем: «Голос его похож был на какой-то писк, обращение его было нервное. Он пугался чужих людей, и когда смущался, то ему трудно было говорить. Он одевался, как наши деды, был очень богат, но не пользовался своим богатством».
Необычность, непонятность и неординарность личности Кавендиша порой вызывали негативные оценки. Один из современников, некто Ловекрафт, выразился о нем так: «Его облик — это всего лишь маска. Скрывающееся под ней существо не является человеком».
Когда наследники ознакомились с оставленными Генри Кавендишем документами, оказалось, что ученый владел огромным количеством акций Английского банка — очень странно для человека, мало интересовавшегося деньгами и не заработавшего в жизни ни гроша, но в то же время щедро сорившего деньгами.
Незадолго до кончины сэр Генри вызвал слугу и объявил: «Слушай внимательно, что я тебе скажу. Я намерен в скором времени умереть. Когда это произойдет, поезжай к лорду Джорджу Кавендишу и сообщи ему о случившемся». Испуганный лакей пробормотал, что в таком случае не худо бы исповедоваться и причаститься. «Понятия не имею, что это такое, — отвечал Кавендиш. — Принеси-ка лучше лавандовой воды и больше здесь не появляйся, пока я не умру».
Умер Кавендиш в Лондоне 24 февраля 1810 года.
Завещание гения содержало категорическое требование наглухо замуровать склеп с его гробом сразу после похорон, не делая никаких надписей, указывающих на то, кто в этом склепе похоронен. Это требование было выполнено. Кавендиша похоронили 12 марта 1810 года в соборе в Дерби. Ни осмотра тела, ни вскрытия трупа не производили. Ни одного достоверного портрета Кавендиша не сохранилось.
В 1869–1874 годах потомки Кавендиша в память о своем гениальном предке построили в Кембридже лабораторию, которая до сих пор носит его имя[71]. Лаборатория стала первым самостоятельным физическим институтом Британии. На церемонии открытия Кавендишской лаборатории, сыгравшей выдающуюся роль в становлении и развитии современной физики, герцог Девонширский вручил Максвеллу рукописи Кавендиша, хранившиеся в архиве семьи. Максвелл согласился их просмотреть. Уже первое знакомство с наследием Кавендиша поразило его. Он писал одному из друзей: «В своих рукописях он [Кавендиш] обнаруживает знакомство с законами параллельного и последовательного соединения проводников… Он провел весьма обширные исследования в области проводимости соляных растворов в трубах, которые можно уподобить проволокам из разных металлов. Создается впечатление, что он достоин еще больших почестей, так как превзошел Ома задолго до того, как были открыты постоянные токи. Его измерения емкости заставят нас попотеть в Кавендишской лаборатории, прежде чем мы достигнем точки, где он остановился…» Как мы уже знаем, Джеймс Кларк Максвелл предпринял первое издание рукописей сэра Генри Кавендиша. После Максвелла традиции лаборатории развивали не менее выдающиеся преемники — Джон Уильямс, Джон Уильям Рэлей, Джозеф Джон Томсон, Эрнест Резерфорд, Уильям Лоуренс Брэгг, Чарлз Вильсон, Джеймс Чедвик, Джордж Паджет Томсон, Невилл Франсис Мотт и др. Духовная иррадиация и память о Генри Кавендише всегда играли вдохновляющую роль в жизни этой знаменитой лаборатории. Именно поэтому в стенах Кавендишской лаборатории выросла большая плеяда выдающихся физиков, среди них — российский академик Петр Леонидович Капица.
Уильям Блейк (1757–1827)
Я живу только чудом.
В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир — в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность
И небо — в чашечке цветка.
Ты замечаешь, что цветы льют запах
драгоценный.
Но непонятно, как из центра столь малого
кружка
Исходит столько аромата. Должно быть, мы
забыли,
Что в этом центре — бесконечность, чьи
тайные врата
Хранит невидимая стража бессменно день