Везде лишь соль пустынь да волны клонят выи
И в гибельную мглу уходят без следа,
Несет дыханье тьмы светила кочевые,
Но дух не обитал нигде и никогда.
Я ждал, что божий взор навстречу прояснится,
Но встретила меня лишь мертвая глазница,
Где набухала ночь, бездонна и темна, —
Воронка хаоса, зловещие ворота,
За смутной радугой спираль водоворота,
В который втянуты Миры и Времена!
III
Неумолимый Рок, бесстрастный сборщик дани,
Страж неизбежности в пылу слепой игры!
От поступи твоей бледнеет мирозданье
И втаптываешь в лед ты звездные костры.
Что безотчетнее тебя и первозданней!
Что слитки солнц тебе! Пустячней мишуры…
Но занесешь ли ты бессмертное дыханье
Из обреченного в рожденные миры?..
Отец мой, жив ли ты в отчаявшемся сыне?
Восторжествуешь ли над смертью, чтобы жить?
И ангел тьмы тебя не сможет сокрушить?
Готов ты выстоять и выстоишь ли ныне?
Мой жребий падает, и тяжек его гнет —
Ведь если я умру, то все тогда умрет!»
IV
Все обреченнее, все глуше и слабее
Звучала исповедь отверженной души.
И смолк он и к тому взмолился, кто в тиши
Единственный не спал под небом Иудеи.
«Иуда! — крикнул он, собою не владея. —
Ты знаешь цену мне и знают торгаши,
Так не раздумывай и дело пореши,
Ведь наделен же ты решимостью злодея!»
Но брел Иуда прочь, пока хватило сил,
В душе досадуя, что мало запросил,
То с угрызеньями борясь, то с опасеньем.
И лишь один Пилат к молениям в саду
Проникся жалостью и, бросив на ходу:
«Связать безумного!» — вернулся к донесеньям.
Как большинство гениев, Жерар де Нерваль был напрочь лишен практичности, не умел «подать себя» и не искал громкой славы. Поэтому его многочисленные произведения (стихи, пьесы, новеллы и др.) были «рассыпаны» по разным случайным изданиям.
В литературном наследии Жерара де Нерваля лирика занимает скромное место — он больше известен как переводчик, очеркист, драматург. За перевод девятнадцатилетним поэтом первой части «Фауста» он удостоился похвалы самого автора (вторая часть была переведена лишь в 1840 году). Нерваль познакомил французскую публику со многими немецкими писателями — Шиллер, Уланд, Кёрнер, Бюргер, Клопшток, Гейне, Гофман, Жан Поль…
Нерваль пробовал силы и в драматургии: хотя его пьесы при жизни не увидели сцены, он стал соавтором нескольких постановок Александра Дюма и театральным критиком.
К Нервалю вполне можно вполне отнести мысль Л. Селье, высказанную, правда, по другому адресу: «Готье сложнее, чем легенда о нем». Жизнь Нерваля в литературе является ярким воплощением поэтической свободы, которая не служит никому и ничему, кроме как самовыражению творческой личности, развитию и реализации индивидуального ви, дения поэтом мира и себя в нем.
Ранние поэтические опыты Нерваля подражательны и риторичны, однако с начала тридцатых годов он публикует в периодике зрелые стихи, и среди них настоящий шедевр — «Фантазию».
Фантазия Есть песня, за которую отдам
Всего Россини, Вебера и Гайдна,
Так дороги мне скорбь ее и тайна
И чары, неподвластные годам.
Душа на два столетья молодеет,
Едва дохнет та песня стариной…
Век Ришелье. Я вижу, как желтеет
Вечерний свет на отмели речной.
В кирпичном замке с цоколем из камня
Оранжевые отсветы стекла,
В пустынном парке каменные скамьи,
Среди цветов речные зеркала.
А в завитках оконной филиграни
Льняная прядь и темный женский взор —
И, может быть, в ином существованьи
Я видел их… и вижу до сих пор…
Увы, судьба оказалась немилосердной к большому поэту, работал он урывками, ему приходилось много колесить по миру — вся Западная Европа, Египет, Сирия, Константинополь. Путешествия Нерваля по Востоку и Германии описаны в ряде его книг: «Сцены восточной жизни» (1848), «Путешествие на Восток» (1851), «Лорелей» (1852). Журналистика кормила его, но забирала все силы.
В тридцатые годы поэт-путешественник познакомился с актрисой Женни Колон, и эта встреча резко изменила всю его жизнь. Его любовь была весьма трагична, и несмотря на то, что она решила выйти замуж за оркестранта своей труппы, любовь к ней он сохранил на всю жизнь.
В феврале 1841 года — в возрасте Иисуса Христа — на поэта обрушилась большая беда, приступ тяжелого душевного заболевания, однако после длительного лечения он вернулся к литературной деятельности. Через год с небольшим поэт потерял самое дорогое, что у него было в жизни, — любимую женщину, Женни Колон, образ которой стал центральным в его творчестве. С ней поэт связывал свою мечту о неземной, возвышенной любви и неутоленную тоску по Идеалу.
Спасение от обрушившихся бед Нерваль искал в работе и путешествиях, у него были необъятные литературные планы, но в 1851-м его сразил новый приступ болезни. Однако и на сей раз он пытался противопоставить безумию все свои интеллектуальные силы, даже сами его (безумия) плоды…
За оставшиеся ему четыре года он успевает опубликовать сборник прозаических миниатюр «Октябрьские ночи» (1852), книгу очерков о различных персонажах из французской истории «Иллюминаты» (1852), «Сказки и шуточные истории» (1852), автобиографическую книгу о молодости «Маленькие замки Богемы» (1853), сборник новелл «Дочери огня» (1854), цикл из 12 сонетов «Химеры» (1854) и, наконец, книгу «Аврелия, или Греза и Жизнь» (1855); последняя поражает той ясностью ума и трезвым аналитизмом, с которыми Нерваль описывает свои собственные галлюцинаторные состояния, вызванные болезнью («Разум, под чью диктовку Безумие пишет свои мемуары», — так определил «Аврелию» Т. Готье).
Болезнь обострила интерес поэта к таинству жизни, к связям жизни и смерти, к родству человека со всем бытием — ко всему тому, что немецкие романтики именовали «стремлением к бесконечности». Нерваля интересовали восточная и древняя эзотерика, египетский оккультизм, восточные и средневековые культы, философия пифагорейцев, алхимия, астрология, демонология, животный магнетизм, учение о переселении душ. Возможно, интерес ко всему «потустороннему» лишь приблизил трагическую развязку: утром 26 января 1855 года прохожие обнаружили бездыханное тело поэта, повесившегося на садовой решетке в самом центре Парижа… Александр Дюма был одним из последних, кто видел его в живых.
Он прожил жизнь свою то весел, как скворец,
То грустен и влюблен, то странно беззаботен,
То — как никто другой, то — как и сотни сотен…
и постучалась Смерть у двери, наконец.
И попросил ее он обождать немного,
Поспешно дописал последний свой сонет,
И после в темный гроб он лег, задувши свет
И на груди своей сложивши руки строго.
Ах, часто леностью его душа грешна,
Он сохнуть оставлял в чернильнице чернила,
Он мало что узнал, хоть увлекался всем,
Но в тихий зимний день, когда от жизни бренной
Он позван был к иной, как говорят, нетленной,
Он, уходя, шепнул: «Я приходил — зачем?»
Согласно одной из версий, самоубийство Жерара де Нерваля связано с прогрессированием той же болезни, что и у Шарля Бодлера (сифилиса). В письмах последнего есть фраза, которую можно интерпретировать именно таким образом: «Я почувствовал себя больным той самой болезнью, которой страдал Жерар, а именно — страхом, что не смогу больше ни думать, ни писать». Речь, по-видимому, идет о страхе распада личности в результате поражения мозга. Ш. Бодлер не имел приятельских отношений с Нервалем, но периодически они встречались, и он мог знать то, что Нерваль так тщательно скрывал…
Мечтой жизни Нерваля стало торжество жизни над судьбой. Он жаждал стать всемогущим, но не в смысле преодоления жизненных невзгод, но — в сфере духовной, творческой. В «Парадоксах и истине» (1844) Нерваль писал:
«Я не прошу у Бога менять что-нибудь в событиях, но изменить меня относительно вещей: даровать мне способность сотворить вселенную, которой бы я сам распоряжался, власть повелевать моей вечной грезой вместо того, чтобы ее претерпевать. И тогда я буду поистине богом».
Судя по всему, эту мечту ему удалось осуществить в поэзии. Марсель Пруст, явно предпочитавший Нерваля Бодлеру, по этому поводу сказал следующее:
«Если писатель пытался себя самого определить, уловить и осветить смутные нюансы, глубокие законы, почти неуловимые впечатления души, так это Жерар де Нерваль… Он нашел способ не только лишь рисовать и придать картине цвета своей мечты».
Нерваль оставил несколько сборников стихотворений «Немецкие стихотворения» (1830) и «Галантная богема» (1855), ряд исторических драм и оперных либретто («Осуждение Фауста», 1846), несколько повестей (сборник «Дочери огня», 1854). Поэтическое наследие Нерваля состоит из двух циклов: «Оделетты» и «Химер», опубликованных в приложениях к другим его книгам. Иногда к его лирике относят повести «Сильвия» и «Аурелия», насыщенные сновидческими фантазиями и народными поверьями.
«Оделетты», или «малые оды», немного напоминают — содержанием и строфико-метрическими приемами — лирику вагантов:
Пройдут, как грезы,
Здесь час и год!
Утихнут грозы,
И грусть уйдет,
Как след угрозы
С затихших вод.
Впасть на мгновенье
В блаженный бред!