Тогда по гостиным поползли перешептывания и грязные инсинуации. «Вирджиния вынесла всё — и эту травлю, и затяжные депрессии, охватывавшие мужа с каждой неудачей, и нищету».
Вирджиния была ослепительно красивой, очень нежной и абсолютно преданной мужу и ко всему этому образованной и музыкальной, хотя до самой смерти сохраняла детские повадки, как, впрочем, и родная сестра Эдгара, с которой они продолжали играть в куклы. Тем не менее женитьба на Вирджинии оказала на Эдгара По самое благотворное влияние.
Греза смешалась с действительностью, и в жизни Эдгара По была истинная Элеонора-Морелла-Лигейя[83]. И если не она его, а он ее учил, воспитывал и передавал ей свои знания, тогда как Лигейя и Морелла учат возлюбленного своего, — что можно нам знать о двух любивших, скрытно любивших и вместе бывших? Красивая, живая, нежно любящая и страстно влюбленная, большеглазая девочка-женщина, которой Судьба предназначила в двадцать пять лет умереть от чахотки, с лицом, напоминающим создания Берн-Джонса и Данте Россетти, Вирджиния слишком совпадала со всеми основными духовными чертами Эдгара По, чтобы не входить глубоко в его душу и не возбуждать в нем те сложные мысли и те изысканно-редкие настроения, которые проходят перед нами на озаренных страницах его сказок, поэм и философских диалогов.
Годы жизни в Балтиморе были ужасными: Эдгар По бедствовал, жил в каморке на чердаке, постоянно одалживая деньги, выглядел, как последний бедняк. Посетители его дома-музея говорят, что в крохотной комнате, куда ведет узкая винтовая лестница, всегда стоит необъяснимый холод. Люди верят в то, что именно здесь и поныне обитает неприкаянный дух Эдгара По. С начала 60-х годов ХХ века стали распространяться слухи, что в этом доме живет нечистая сила. Работники дома-музея засвидетельствовали наличие в доме странных голосов, прикосновение невидимых рук, другие проявления полстергейста.
С 1835 года после переезда из Балтимора в Ричмонд Эдгар получил постоянное место в «Сазерн литерери мессенджер», издававшемся в Ричмонде Томасом Уайтом. Впервые у него была стабильная зарплата в 520 долларов в год, которая вскоре увеличилась до 800 долларов. Для многих американцев того времени эти деньги и обретение почвы под ногами стали бы вехой на жизненном пути, но не для Эдгара По: все его жизненные успехи неизменно сопровождались душевным упадком и приступами паники (черной меланхолии, говоря на языке того времени).
За 1835 год По опубликовал только в журнале Уайта 9 рассказов, 37 рецензий, 4 стихотворения и отрывки из драмы «Полициан». За год сотрудничества с этим журналом тираж последнего вырос более чем в 7 раз! В дальнейшем то же повторилось и с другими изданиями, с которыми он сотрудничал.
В 1834–1835 годах были опубликованы поэмы По «К одной из тех, которая в раю» и «Колизей», а также рассказы «Береника», «Свидание», «Ганс Пфаалль», «Король-Чума» и «Тень». Эдгар По работал как проклятый, фактически на износ. Но он принадлежал к тому человеческому типу, который органически не способен извлекать коммерческого успеха из своих предприятий. Поэзия Эдгара По мало волновала его соотечественников и издателей, поэтому на жизнь ему приходилось зарабатывать литературной поденщиной — журналистским или редакторским трудом.
Вспыльчивый и неуживчивый, Э. По не мог долго задерживаться на одном месте, он служил редактором в пяти журналах и печатался в тридцати. Фактически вся его жизнь состояла из череды духовных и физических кризисов, перемежаемых короткими взлетами, причем каждый уход из очередного журнала становился для него очередным провалом в нищету. Несколько раз в жизни ему удавалось работой редактора добиться стабилизации своей жизни и финансовой устойчивости, но на пике успеха словно какой-то бес срывал поэта с места и снова швырял в неопределенность и нищету с бесконечными бегствами, переездами и началами жизни с нуля. Свидетельствует Герви Аллен:
«Большинству других писателей его времени удавалось тем или иным образом избегнуть бедности: Лонгфелло преподавал в университете, Эмерсон был священником, Готорна выручала какая-то мелкая чиновничья должность — такой же долго и тщетно добивался По, Лоуэлл спасался сразу несколькими путями. Из всего этого поколения литераторов лишь По был почти напрочь лишен житейского практицизма, всю жизнь оставаясь поэтом и мечтателем, чьим единственным и весьма ненадежным средством к существованию было его перо. Среди американских писателей той эпохи он являл собой яркий пример отрешенного от окружающей суеты художника, извечного голодающего поэта, на нищету которого не раз указывали презрительными перстами его более практичные соотечественники. И по сей еще день многие американские школьные учебники характеризуют По как гениального писателя, но ужасающе безнравственного человека. Так посредственность утверждается в своем недоверии ко всему необычному, а невежество тщится облагородить себя респектабельностью».
Это был настоящий литературный гладиатор, чьи резенции могли вызвать изумление, страх и ненависть: огромный дар прозорливого критика соединялся в нем с широтой взглядов проницательного литератора. Литературная критика помогла По значительно расширить свой кругозор и усовершенствовать художественное мастерство. Поскольку литература была средой его обитания и душевной страстью, он органически не выносил ханжества, дилетантизма, бездарности и снобизма. Благодаря уникальному художественному чутью, литературные приговоры По-критика были, как правило, визионерскими: за исключением Лонгфелло, все, кого он критиковал, канули со временем в небытие. Впрочем, порой он был тенденциозен, в частности, совершенно не переносил творчество Ральфа Уолдо Эмерсона и Генри Торо, хотя и разделял некоторые их взгляды.
Всю жизнь По вынашивал идею создать собственный журнал, даже придумал его название — сначала «Пенн мэгэзин» и позже «Стайлус». Он предпринимал огромные усилия для сбора подписчиков, заручался поддержкой влиятельных лиц, но, казалось, сама судьба препятствовала его замыслам, насылая неотложные дела, неразрешимые финансовые проблемы, нервные расстройства.
В феврале 1837 года семья переехала в Нью-Йорк, где годом позже отдельным изданнием вышла «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима». Хотя известность По со временем продолжала расти, многие издательства отклоняли предложения о публикации его новых книг. Когда же издатели принимали такие предложения, книги Эдгара По выходили малыми тиражами и не приносили дохода автору. Ему приходилось соглашаться на отказ от авторского вознаграждения в случае неуспеха издания.
Работая у Джорджа Грэхэма, создавшего первый общенациональный журнал «Грэхэмс мэгэзин», Э. По привлек в журнал лучших авторов (В. Ирвинг, Ф. Купер, М. Рид, Н. Уиллис, Т. Инглиш) и во многом способствовал увеличению тиража с 5 до 40 тысяч за год, получая при этом незначительные гонорары. Он имел все основания говорить, что поэтов вдохновляет голод и что песни тем прекраснее, чем легче наш карман.
До дна испивший чашу нищеты и несчастья горемыка-поэт Эдгар По писал своему другу, что то, чем дорожит гений, нельзя купить ни за какие деньги — любовь, ощущение собственной силы, упоительное чувство прекрасного, вольный простор небес… Поэт ищет золотые россыпи не в Эльдорадо, а в собственной душе и в собственном вдохновении.
С 1838-го по лето 1844 года семья жила в Филадельфии, где Эдгар редактировал журналы «Бэртонс джентльменс мэгэзин» (1839–1840) и «Грэхэмс мэгэзин» (1841–1842). Тогда же был опубликован двухтомный сборник «Гротески и арабески», в который вошли 25 новелл, написанных По к тому времени. Здесь действительно появились первые шаткие признаки благополучия, даже крошечный садик при доме, но, видимо, счастье не входило в замысел «проекта Эдгар По». Каждый раз, когда обстоятельства благоприятствовали писателю в его дерзновенных начинаниях, какая-то злая сила препятствовала достойной или безбедной жизни. Возможно, это была саморазрушительность, какое-то самоедство, которое извечно обрекает гения на страдание, гонимость и нищету. Приведу лишь один из многих примеров самодеструктивности Эдгара По. В марте 1843 года друзьям поэта удалось добиться его приема в Белом Доме, что позволило бы заручиться поддержкой высокопоставленных лиц и добиться осуществления грандиозных литературных замыслов. Эдгар По сорвал лекцию и встречу с Президентом США, перепив накануне портвейна и решив предстать перед президентом США Джоном Тайлером непременно в вывернутом наизнанку плаще.
У него было несколько реальных шансов выбиться из нищеты, но полное отсутствие деловой хватки превращало подарки судьбы в кладбище надежд. Даже став в 1845 году владельцем «Бродвей джорнел», он претерпел полный финансовый крах… Как поэт и писатель он, бесспорно, превосходил самых знаменитых соотечественников — Лонгфелло, Готорна, Эмерсона, Брайэнта, Ирвинга, — но слава была у них, а не у него.
Он испытывал приблизительно такие же чувства к более удачливым собратьям по перу, которые столетие спустя будут переживать Франц Кафка и Роберт Музиль: смесь зависти с ясным пониманием собственного литературного превосходства. Знакомый библиотекарь Эдгара По Сандерс позже писал: «Он твердил о заговоре среди американских писателей, желавших принизить его гений… но считал, что потомки их рассудят. Будущие поколения сумеют отделить золото от песка, и тогда «Ворон» воссияет надо всем и вся, как алмаз чистейшей воды».
Эдгару По довелось испытать много клеветы со стороны собратьев по перу, он даже выиграл несколько судебных процессов, но, по словам К. Бальмонта, литературные зверушки — самая злокачественная раса из живущих на земле и, всегда ужаленные собственною бесталанностью, они умеют жалить других, талантом не обиженных, — заставлять страдать уже одним своим противным прикосновением. Даже после смерти поэта один недоброжелатель умудрился неисповедимыми путями поместить в посмертном издании произведений Эдгара По отвратительный памфлет на него под видом биографии, что дало Шарлю Бодлеру основание язвительно заявить: «Смотрите, в Америке собакам дозволено гадить на кладбищах».