Лирика По ошеломляет размахом творческой фантазии, мечты, духовного простора. Э. По никогда не стремился подражать косной природе: достоверность для него — категория духовная, а не фотографическая, фантастическая, а не бытовая. Трезвость — характеристика не формы, а глубины. Поэзия Эдгара По раскрывает драму личности, переживающей муку и счастье бытия с предельной чуткостью и остротой. Символика и метафорика его стихов способствует выражению умонастроений, вызывавших метания духа человеческого, разлад мечты и действительности, рушащиеся иллюзии, порывы к иным мирам, болезненные конфликты лирического героя с невзрачностью эпохи.
Вместе с тем можно говорить о разных Эдгарах По, о великом поэте, творце нетленных произведений и сочинителе развлекательных историй, о различии и борьбе начал, сосуществующих в его творческом мире, о вынужденных уступках гения вкусам и потребностям своего читателя, но всё это — просто ограничение масштабов «явления По» или попытка рационализации его гениального дара. Своим творчеством он ярко продемонстрировал, что художественная идея не сводима ни к одному философскому понятию и ее до конца не выразить ни одним языком, кроме аллегорического. В этом отношении ошибался даже он сам, когда в статье «Философия творчества» пытался бесстрастно объяснить создание «Ворона» «ступень за ступенью… с точностью и жесткой последовательностью, с какими решают математические задачи». Это — не более чем литературная игра, литературная провокация, литературный миф — один из множества сотворенных поэтом. Возможно, в данном случае Э. По имел в виду следующее: насколько неустроен и бесприютен писатель в реальной жизни, настолько же велика у него тяга к упорядоченности и симметрии в искусстве.
На самом деле — и об этом он сам признается в конце той же статьи — «Ворон» ценен не продуманностью, а глубиной символов и «подводным течением смысла», которые предельно далеки от рационализации и обыденности. В поэзии, считал он, нет места для рифмоплетов — искусством ее делает интуиция, глубина, музыкальность, аллегоричность, божественность — способность поэта проникать за горизонт логического мышления.
Я не хочу и не буду упрощать трактовку «Ворона» подменой реальной любви мечтой, извечной темой страдания и отчаяния любви. Для понимания глубин поэзии необходимы не столько интимные переживания, сколько бессознательные импульсы, рождающиеся от всей совокупности чувств или, лучше сказать, — идущие от Бога. Нельзя сводить творчество поэта к «психологической автобиографии», ибо поэзия, как сказано в начале этой книги, является «непосредственной мудростью», идущей из «иных миров».
Самое знаменитое стихотворение Эдгара По, «Ворон», построено на повторяющихся обращениях лирического героя к птице, залетевшей в бурную ночь в его комнату. На все вопросы ворон отвечает одним и тем же словом «Nevermore» — «никогда».
Поначалу это кажется механическим повторением зазубренного слова, но повторяющийся рефрен звучит пугающе уместно в ответ на слова скорбящего об умершей возлюбленной героя стихотворения. Наконец, он хочет узнать, суждено ли ему хотя бы на небесах вновь встретиться с той, что покинула его на земле. Но и здесь приговором звучит «Nevermore». В финале стихотворения черный ворон из ученой говорящей птицы превращается в символ скорби, тоски и безнадежности: невозможно вернуть любимую или избавиться от мучительной памяти.
И воскликнул я, вставая: «Прочь отсюда, птица злая!
Ты из царства тьмы и бури, — уходи опять туда,
Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
Удались же, дух упорный! Быть хочу — один всегда!
Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь — всегда!»
Каркнул Ворон: «Никогда».
И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
Свет струится, тень ложится, — на полу дрожит всегда.
И душа моя из тени, что волнуется всегда.
Не восстанет — никогда!
«Ворон» — это, наверное, лучшее в мировой поэзии стихотворение о «черной ночи души», выраженной в виртуозной и изысканной музыкальной форме: лучшие слова в абсолютном ритме. Даже далекие от поэзии современники сразу оценили «зловещее очарование» этого поэтического шедевра, назвав его «литературным деликатесом». Кто-то даже писал, что «Ворон» «грозил прогнать орла с национального герба». Став самым знаменитым в Америке, это стихотворение принесло автору известность, но никак не повлияло на материальное положение автора.
Ужас, тоска, самоистязание, перебиваемое безумными надеждами одолеть власть смерти и страстной нежностью к той «святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор», — всё это сливается в прославленном «Nevermore», оттого и не дающемся переводчикам, что «свет звуков» составляет истинную поэтическую идею стихотворения. Ведь «Ворон» — это больше чем плач над умершей возлюбленной, это прежде всего стихи, где созвучиями слов сближены понятия, для обыденного восприятия несовместимые, а тем самым заявлено некое единство мира. Открывается родственность там, где сознание «человека толпы» не найдет ни близости, ни отдаленной переклички, и рушатся межевые столбы, разделившие будничное и воображаемое, действительное и грезящееся, бытие и небытие.
Эдгар По был бескомпромиссен в вопросах творчества. «Поэзия для меня, — заявлял он, — не профессия, а страсть, к страстям же надлежит относиться с почтением — их не должно, да и невозможно пробуждать в себе по желанию, думая лишь о жалком вознаграждении или еще более жалких похвалах толпы».
Одним из первых он задумался о взаимосвязи принципов и сущности поэзии с восприятием, психологией, человеческими эмоциями. Это был не просто высокоинтеллектуальный писатель, но исключительно проницательный человек, обогативший эстетику, литературу и науку выдающимися открытиями.
Свои взгляды на литературное творчество Эдгар По изложил в замечательных и содержательных статьях «Философия обстановки» (1840), «Философия творчества» (1846), «Поэтический принцип» (опубл. 1850), «Новеллистика Натаниела Готорна», заметках «Marginalia» (1844), а также в многочисленных рецензиях, в которых обосновывал теорию художественного ремесла как страстного поиска истины и гармонии. Еще раньше, в авторском предисловии к третьему поэтическому сборнику стихов, Эдгар По писал:
«Вам известно, сколь велики преграды, воздвигнутые на пути американского писателя. Его читают, если читают вообще, постоянно сравнивая с выдающимися умами, признанными всем человечеством… Наши любители старины предпочитают далекие страны далеким временам. Даже наши светские щеголи первым делом ищут взглядом на обложке или титульном листе название города, где издана книга — Лондон, Париж или Женева, — каждая буква в котором стоит целой хвалебной рецензии».
Поэтическое творение, по моему мнению, отличается от научного тем, что имеет непосредственной своей целью удовольствие, а не истину, от прозаического — тем, что стремится к удовольствию неопределенному, в то время как цель прозы — удовольствие определенное. Поэзия является таковой в той мере, в какой достигает своей цели. В прозе доступные восприятию образы возникают из определенных, в поэзии же — из неопределенных ощущений, в которых существенное место принадлежит музыке, ибо постижение красоты звуков есть самое неопределенное из наших чувствований. Музыка, соединенная с доставляющей удовольствие идеей, есть поэзия, без таковой идеи — просто музыка; идея же без музыки есть проза в силу самой своей определенности.
Небольшой объем поэзии Эдгара По является свидетельством его высочайшей требовательности к себе — отсюда столько поэтических шедевров — «Ворон», «Аннабель Ли», «Улялюм», «Колокола», «К Анни», «Линор», «Эльдорадо», «Звон», «Страна сновидений». Почти все они тематически связаны с гибелью прекрасной возлюбленной, но на самом деле бессюжетны и не поддаются однозначной трактовке. Многие из них написаны в конце жизни, в самый тяжелый ее период, и воплощают в себе идею Э. По о родстве поэзии и музыки — не случайно его стихи вдохновляли Равеля, Дебюсси, Рахманинова и многих других композиторов.
Огромную роль в поэзии По играет звуковая организация стиха, версификация, органическое слияние мелодики и смысла, напряженная внутренняя динамика и живописная экспрессия стиля. Особой музыкальностью, кроме «Ворона», отличаются «Улялюм», «Колокола», «Спящая», «Аннабель Ли», где звукопись достигает предела изощрености, а в звоне колоколов символически воплощен трагический удел человека.
Символистов прельщала именно редкостная музыкальность стихов По, их мелодика, просодия, звукопись, богатство внутренних рифм-ассонансов. Эдгар По уделял большое внимание звучанию написанного и систематически проверял свои творения «на слух» — его любимым занятием было чтение собственных произведений, что совпало с модой времени, заложенной Ч. Диккенсом.
По его мнению, поэзия и поэтическая техника рождаются из музыки. Говоря о поэзии, По нередко использует музыкальную терминологию, например, он сравнивает время звучания строки с музыкальным тактом. Смысловые и звуковые структуры в стихах По сливаются, образуя единое целое, так что музыка стиха несет смысловую нагрузку. Поэт считал, что метр сам по себе допускает немного вариаций, а возможности ритмического и строфического характера абсолютно бесконечны.
И действительно, По демонстрирует настоящую магию стиха, доводя до совершенства мелодику, технику внутренних рифм, аллитераций и ассонансов, параллелизмов и повторов, ритмических перебоев и рефренов-заклинаний. Он виртуозно, как никто до него в мировой поэзии, использует звуковую организацию поэтической речи. Реализация связи «звук и смысл» происходит как на уровне ономатопеи — имитации звуковых особенностей явлений, так и на уровне звукового символизма (когда тот или иной звук независимо от смысла слов воспринимается как «светлый», «радостный», или «темный», «печальный»). Многочисленные повторы слов и целых строк также напоминают вариацию музыкальной фразы.