Как отвечал Киркегор на грядущую объективацию жизни, на тотальность и рационализацию? —
«Моим тезисом было, что субъективность, внутреннее устремление есть истина.
Я должен найти истину, являющуюся истиной для меня».
Главное зло существования — «торжество истины», «великая правда», претензия на божественную объективность.
Гегель как никто понимал, что истина не есть только субстанция, но равным образом — и субъект, но, в отличие от Киркегора, видел в субъекте лишь стадию восхождения к абсолюту, этап несчастного сознания, подлежащий отрицанию в абсолютном. Для него высшей точкой самосознания было примирение единичного и всеобщего, поглощение первого вторым, то есть именно та тотальность, против которой поднял бунт Киркегор.
Киркегор объявил человеческую истину субъективной. Это означает не релятивность, но действенность, продуктивность: истина состоит «в самоактивности личного присвоения истины», страстности искания, обретении истины в страдании, как обрел ее Авраам. Авраам, говорит Киркегор, не размышлял, а верил, потому и стал отцом веры. Истина Киркегора — не абсолютна, а страстна, экзистенциальна, личностна: противоположна мышлению, при котором мыслящего не существует.
«Творческая экзистенция Гёте именно потому так высока, что свое существование как писателя он умел привести в соответствие с действительностью своей жизни».
Л. Шестов: «Свою философию Киркегор называл экзистенциальной — это значит: он мыслил, чтобы жить, а не жил, чтобы мыслить».
Не оспаривая нравственный долг, Киркегор придавал ему статус личного, индивидуального искания: человек должен пережить поступок как результат собственного выстраданного опыта. Вера, страдание, раскаяние, боль содеянного определяют высшее выражение нравственного.
…Страсть бесконечного есть истина. Но страсть бесконечного именно и является субъективностью, таким образом, субъективность приходит к истине.
Истина человеческого существования, экзистенция сама есть то, что мышление не в состоянии понять, она есть «брешь во всяком мышлении». Здесь мышление останавливается. Формой постижения истины-парадокса может быть только вера. При этом парадоксальному характеру истины в иррационалистической философии Киркегора соответствует вера посредством абсурда. Парадоксальность истины не только не позволяет на основе доводов разума убедить индивида верить в эту истину, но даже отталкивает индивида своей абсурдностью, и решившийся верить — верить вопреки очевидной невозможности подобной истины — идет на риск. Без риска, говорит Киркегор, веры не существует. Индивид, способный постичь Бога объективно, не имеет веры, но именно потому, что объективно Бога постичь нельзя, нужна вера. Задача такой веры — «заботиться в каждый момент о том, чтобы обнаруживать невозможное, парадокс, и затем крепко хранить его со страстью внутреннего».
Всякая система может быть построена только с позиции вечности и Бога. Но подлинное творчество неотторжимо от времени, места и личности творца.
Трудности умозрения растут по мере того, как приходится экзистенциально осуществлять то, о чем спекулируют. Но в общем в философии (и у Гегеля, и у других) дело обстоит так же, как и у всех людей в жизни: в своем повседневном существовании они пользуются совсем другими категориями, чем те, которые они выдвигают в своих умозрительных построениях, и утешаются совсем не тем, что они так торжественно возвещают.
В «Заключительном ненаучном постскриптуме» (1846), который многие считают наиболее значительным произведением Киркегора, автор с исключительным художественным мастерством описал разные жизненные позиции, последовательно показав, что христианский образ жизни достигается движением от эстетического через этический к религиозному. «Философские крохи» и «Окончательный ненаучный постскриптум» — два главных источника идеи «экзистенциального мышления». Они лежат в основе современной «философии существования». Фактически Киркегору принадлежит концепция «своего пути», без которой невозможно ни познание, ни духовная жизнь как таковая.
Киркегор пытался по возможности рельефно определить категории истины, веры, откровения, разума, ответственности, создать оригинальную и глубокую философию религии. П. Тиллих считал Киркегора психологическим писателем, описавшим такие основополагающие элементы человеческого существования, как «страх», «отчаяние», «индивидуальность», «меланхолия» и т. д. по его словам, конечность и греховность человека никогда прежде не подвергались столь глубокому психологическому анализу.
То, что «наши» именовали антигуманизмом Киркегора, было признанием абсолютной ценности человеческой жизни, его гневным протестом против умерщвления личности в системе и внутреннего мира во внешнем.
«Случай Киркегор» является для меня грандиозным символом восстания духа против беспробудной гражданской спячки, подземной слепоты, абсолютного небрежения, полной утраты эстетической и духовной чувствительности. Общество не просто не слышало человека, говоря по-испански, вопящего устами своей раны, но третировало визионера и пророка, не просто далеко упредившего свое время, но заложившего основы современной философии жизни, истины, веры.
Перед нами уникальный пример безвестности величайшего мыслителя, не замеченного или проигнорированного современниками, творца новой философской и религиозной парадигмы, оказавшей огромное влияние на духовную и интеллектуальную жизнь нашего времени. Мало кто из известных мыслителей Нового времени может сравниться с С. Киркегором по глубине и силе духовного воздействия, актуальности, количеству комментариев, трактовок, дешифрованных символов и метафор — я уж не говорю о его литературном блеске, прекрасном стиле, афористичности и отточенности мысли.
Идеи Киркегора были несвоевременными и стали востребованными лишь в ХХ веке, когда их антигегелевская, антирационалистическая и антигуманистическая направленность вошла в резонанс с «веяниями времени», с утратой «объективного» мира как осмысленной реальности. Можно без преувеличения сказать, что пророческий дар позволил Датскому Сократу не только предугадать пути новой мысли, но во многом сформировать духовную ситуацию XX столетия.
Труды и идеи Кьеркегора оказали значительное влияние на современную европейскую и мировую философию и литературу. Ему многим обязаны Г. Ибсен, К. Гамсун, А. Ю. Стриндберг, М. Унамуно, И. Бергман, К. Барт, М. Хайдеггер, К. Ясперс, Г. Марсель, А. Камю, Ж. П. Сартр, П. Тиллих, Э. Ади, Р. Дарио, Ф. Феллини, С. Поллак, Ф. Трюффо, Ф. Коппола, М. Антониони, Х. А. Сильва, Б. Поульсен, Р. Гвардини, Г. Брандес, П. П. Роде, Л. Шестов, Н. А. Бердяев, В. В. Розанов, А. П. Чехов, Л. Н. Толстой, Д. С. Мережковский, П. А. Флоренский, Л. П. Карсавин… — да разве возможно перечислить всех?..
Книги Киркегора «Или… или» (1843) и «Стадии жизненного пути» (1845) нередко сравнивают с «Фаустом» или «Годами странствий Вильгельма Мейстера» И. В. Гёте, что, как минимум, означает их высочайшую художественную ценность, виртуозную стилистику, равно как и глубину психологического проникновения. Без преувеличения можно сказать, что именно Киркегор и Шеллинг стали первыми мыслителями Нового времени, обратившими мудрость в художественность и афористичность.
По словам Р. Касснера, Киркегор как писатель исполнен невероятной прозрачности, и нет ни одной строки в многочисленных его сочинениях, которая была бы зряшна или пуста.
В заключение — некоторые афоризмы Сёрена Киркегора.
Я счастлив, только когда творю. Тогда я забываю все житейские страдания и неприятности, всецело ухожу в свои мысли. Стоит же мне сделать перерыв хоть на несколько дней, и я болен, угнетен душою, голова моя тяжелеет. Чем объяснить такое неудержимое влечение к работе мысли?..
«Вечное» таинственно-нераздельно с человеком во все возрасты жизни, но внимание смертного отвлечено временным, и он не видит того, что около него.
Если задуматься о вечности, то, конечно, незачем особенно спешить здесь, на земле, но я все-таки буду работать изо всех сил, буду состязаться в прилежании с самым прилежным, буду дрожать над каждой минутой, как нищий над грошем. Всякая мелочь станет для меня важной и будет обработана самым тщательным образом…
Будучи людьми, мы часто оказываемся в ситуациях, в которых мы должны выбирать из несовместимых альтернатив.
Святое Писание — проводник, Христос — путь.
Испытывая нашу веру, Бог может поместить нас в парадоксальную, с религиозной точки зрения, ситуацию мучительного выбора.
Говорят: «Глас народа — глас Божий». И тогда, когда евреи кричали: распни Его?
Объективные проблемы существуют, однако личность не может ответить на них объективно, ибо ей приходится принимать решение о своем субъективном к ним отношении.
Наша эстетическая жизнь свободна от обязательств, но этические ситуации требуют от нас решающих решений.
Индивидуальное важнее универсального.
Человеческая жизнь пронизана неопределенностью, преодолеваемой только человеческой решительностью.
Всякое человеческое существование по сути своей парадоксально.
Жизнь внутреннего «я» не поддается полному внешнему выражению.
Главное несовершенство человеческой природы состоит в том, что цели наших желаний — всегда в противоположном.
Старость, как известно, осуществляет мечты юности; пример — Свифт: в молодости он построил дом для умалишенных, а на старости лет и сам поселился в нем.
Удивительно! С каким страхом цепляется человек за жизнь, одинаково боясь и утратить ее, и удержать за собою.
Я одинок, я всегда был одинок; я покинут не людьми, — это меня не огорчило бы, — а гениями веселья.
Моя печаль — моя крепость…
Жизнь превратилась для меня в горький напиток, а мне еще приходится принимать его медленно, по счету, как капли…
Двери счастья отворяются, к сожалению, не внутрь тогда их можно было бы растворить бурным напором, а изнутри, и потому ничего не поделаешь!
Моя душа, моя мысль бесплодны, и все же их терзают беспрерывные бессмысленные, полные желания родовые муки. Неужели же мне никогда не сообщится дар духа, который бы развязал мой язык, неужели я навеки осужден лепетать?