«Люба здесь, – думал он, – наверняка ей еще лечиться. Она знает, что я здесь? Возможно. Хорошо, если б узнала. Надо будет написать… Илья! – вдруг с досадой вспомнил Олег. – Пропадет, студент! Слишком увлекается в бою…»
Погруженный в эти размышления, он не обратил внимания на давешнюю медсестру, выказавшую ему знак внимания. Покрутившись у его койки, сестра недовольно нахмурилась и ушла. Олег этого даже не заметил…
Перед дверью в палату Люба нерешительно замерла. Некоторое время колебалась, затем отошла к окну. Замерла, наблюдая через стекло за суетой у входа.
«Он сразу заметит! – думала горько. – Такое не скрыть. Мало того, что некрасивая, так еще и калека. Зачем я ему? Вокруг столько молодых и здоровых!..»
Словно подтверждая ее слова, дверь в палату распахнулась. Две молоденькие медсестры в белых халатах вышли в коридор и притворили дверь.
– Ой, Вера, – сказала одна, – он мне подмигнул!
– А ты?
– А я ему… Я бы ему. – Она закатила глаза. Медсестры рассмеялись и подхватили друг дружку под локотки.
– Вот думаю: он не женат?
– Разведен. Я карточку смотрела.
Они уходили, и Люба двинулась следом, чтоб застать конец разговора.
– Это плохо?
– Хорошо, дура! Свободный мужик! Ты не смотри, что всего лишь лейтенант. Видно, что птица большого полета. Самолет за ним в Могилев посылали, генерал лично приедет орден вручать, журналисты… Так что хватай, пока здесь, и держи крепче, не то уведут!
– Думаешь?
– А то! – хмыкнула Вера.
Она была постарше юной медсестры и говорила с апломбом.
– Как удержать?
– Так ЗАГС за углом, – снисходительно пояснила Вера. – Фронтовика зарегистрируют сразу. Вместо Рихтиковой станешь Волковой.
«Это о нем!» – с замиранием сердца поняла Люба.
– Ой, не знаю! – растерянно сказала сестричка.
– Идем, научу! – Вера потянула подругу за рукав, и они скрылись за углом коридора.
Люба, помедлив, повернулась и пошла к выходу. «Вот и все! – думала горько. – Эта сестричка красивая, Вера ее научит, а он ей уже подмигивал. А я… Кому я нужна?»
Она спустилась по лестнице и вышла в сквер, разбитый у входа в госпиталь. Здесь села на лавочку и опустила голову. Ей следовало уйти и больше здесь не показываться, но она не могла. Он был совсем рядом, на расстоянии двух лестничных пролетов. Сильный, заботливый, нежный… Он носил ее на руках и называл «зайкой»…
Шум моторов и скрип тормозов привлек ее внимание. У входа в госпиталь остановилось несколько автомобилей. Из них выскочили и загомонили люди в штатском и в военной форме. Внезапно они притихли. К крыльцу подкатила черная «эмка». Из нее выбрался плечистый немолодой генерал.
«Федоренко! – узнала Люба. – Это к нему!»
К генералу подбежал врач в белом халате, наброшенном поверх военной формы, они поздоровались за руку и скрылись за дверью. Следом потянулись другие. Люба встала и пошла следом. Она не знала, почему делает это, ее повлекло, и она подчинилась желанию. В палату, однако, она не зашла. Остановилась у знакомого окна и стала ждать. Недолго. Дверь палаты распахнулась, из нее, весело переговариваясь, повалили журналисты и медики. Федоренко с ними не было. «Остался с ним!» – догадалась Люба и осталась на посту. Пробегавшие мимо медсестры косились на нее, но, разглядев васильковую тулью фуражки и малиновый околыш, испуганно притихали. Ожидание затянулось. Люба не знала, кого и зачем она ждет, она просто не могла уйти – вот так, шагнуть и скрыться, в то время как он здесь, совсем рядом, за этой крашенной коричневой краской дверью.
Погруженная в свои мысли, Люба едва не прозевала появление Федоренко. Генерал вышел в коридор, надевая фуражку. Люба шагнула навстречу.
– Вы? – Федоренко удивленно посмотрел на нее и понимающе кивнул. – Видите, я же говорил: надо верить и ждать!
– Как он? – жадно спросила Люба.
– Спрашивал о вас, – улыбнулся генерал.
– Правда?
Федоренко кивнул.
– Я… – Люба помедлила. – Я стесняюсь. Вот! – она подняла искалеченную руку. – С этой клешней…
– Как вас в НКВД взяли?! – покачал головой Федоренко. – Взрослая женщина, командир, а несете дичь. Какое это имеет значение?
Люба стояла в нерешительности.
– Да беги же! – рассердился генерал. – В самом деле! Или думаешь, я нанимался приветы вам носить?
Люба рванулась и влетела в палату. Олега она увидела сразу. Он полусидел, опираясь спиной на подушку, и смотрел в потолок. Лицо его было бледным, осунувшимся, но это был он, любимый, родной и самый дорогой ей человек. Живой!
С появлением Любы другие раненые, прежде оживленно болтавшие, умолкли и с любопытством уставились на нее. Не обращая внимания на их взгляды, Люба, стуча сапогами по паркету, побежала к нему. Он услышал и опустил взгляд.
– Ты?!
Люба упала на колени и зарылась лицом ему в грудь.
– Как раз вспоминал, – сказал он радостно. Снял с нее фуражку, бросил на тумбочку, после чего осторожно коснулся ее коротко остриженных волос.
– Я… Я… – Люба всхлипнула.
– Ну что ты, зайка! – Он погладил ее по спинке. – Обещал ведь… Только ты сама нашлась.
Люба оторвала от его груди мокрое лицо.
– Вот… – Она показала забинтованную руку.
– А у меня дырки в теле – спереди и сзади, – хмыкнул он. – Но мы ведь живы, не так ли?
Она торопливо закивала.
– Значит, плакать незачем! Вставай с колен, бери табурет и присаживайся ближе.
Сколько она просидела у его койки, Люба не запомнила. Он держал ее руку в своей, она рассказывала о маме и братьях, которые еще маленькие, но рвутся на фронт, он кивал в ответ и улыбался. Улучив момент, Люба наклонилась и шепнула ему на ухо:
– Я молилась за тебя! В церкви!
– Спасибо! – сказал он серьезно. После чего склонился к ее уху и зашептал: – Ставка формирует специальные танковые части, меня направят в одну из них, просись, чтоб вместе! Федоренко тебя знает, поговори с ним. Я тоже попрошу.
Люба энергично закивала в знак согласия. Он угадал ее желание, он хочет, чтоб они были вместе. А она сомневалась…
– Товарищ младший лейтенант! – раздалось за спиной Любы. – Вы утомляете раненого! К тому же вы без халата…
Оглянувшись, Люба увидела давешнюю медсестру. Та смотрела на нее со злобой во взоре.
– Ухожу! – усмехнулась Люба, наклонилась и по-хозяйски поцеловала Олега в губы. – До завтра, милый!
Она взяла с тумбочки фуражку, надела и вышла, гордо подняв голову. Сестра двинулась следом. После их ухода в палате наступила тишина. Первым не утерпел капитан-летчик, лежавший справа от Олега. Его привезли в госпиталь со сломанной ногой: капитан неудачно посадил истребитель на подмосковный аэродром, разбив машину в хлам и едва уцелев в летном происшествии. Капитана корежило с утра. Непонятное, необъяснимое внимание к этому лейтенанту, из-за чего их временно переселили в другие палаты, его новенький орден на пижаме (у самого капитана наград не было) – все это не давало «летуну» покоя. Из-за чего все? Теперь эта девушка в военной форме и тоже с наградой. Не слишком ли много одному?
– Ну и кралю нашел танкист! – сказал капитан, ухмыльнувшись. – Мало того, что из НКВД, так еще и беспалая! Враги народа пальчики откусили? За это ей медальку дали?
В палате повисло тяжелое молчание.
– Она действительно из НКВД, – подтвердил Олег после паузы. Он говорил тяжело, ворочая слова, как камни во рту. – Ее забросили к немцам в тыл, где ее выдали, и Любу повели расстреливать. Она зарубила конвоира лопатой, я видел это собственными глазами… – Он помолчал. – Потом мы воевали вместе. Ранило ее при штурме немецкого аэродрома. Пока наши доблестные соколы разбивают собственные истребители вместо того, чтоб сбивать немецкие, фашисты господствуют в воздухе. Поэтому уничтожать их самолеты приходится нам. На том аэродроме было девятнадцать бомбардировщиков, и ни один из них больше не взлетит… Скольких ты сбил, капитан?
Летчик не ответил.
– Эх! – Майор-пехотинец, лежавший с другой стороны летчика, сел на койке. – Что молчишь, пернатый? Ты ответь! Где ты был, когда фашистские пикировщики по нашим головам ползали и батальон мой землю жрал, боясь пошевелиться? И сколько раз жрал! Почему? Да потому что, сколько воюю, ни одного краснозвездного в небе не видел – одни кресты. Так чем ты занимался? Норму свою пятую жрал да официанток щупал? Девчонка гада лопатой… Да у меня здоровенные мужики дристали, когда немцы в атаку шли! Я «наганом» их в штыковую поднимал… Ты кого здесь позоришь, сволочь?! – Майор потянул костыль. – Разреши мне, танкист!
– Не надо! – остановил Олег. – Я сам. Обещаю, что придушу любого, кто впредь плохо скажет о моей невесте! Лично! Вопросы есть?
Вопросов не последовало.
Череда госпиталей закончилась только через неделю. После операции Ильяса перевозили из одного лазарета в другой. Сначала в полковой, потом дивизионный, а после и вовсе отправили в тыл.
После недели «тух-тух», отдававшейся тупой болью в контуженой голове, телу наконец дали передышку. Их выгрузили на маленькой станции где-то у Волги. «Сталинград рядом!» – пролетело по эшелону. Замотанную грудь Ильяса покалывало, под плотными бинтами нестерпимо чесалось. Тело шло на поправку, но самого еще мутило.
Два часа тряски на телеге, и над головой поплыли потолки очередного госпиталя. Ильяс уснул, а когда открыл глаза, то заметил у койки знакомую фигуру.
– Думал, не найду? – осклабился Олег.
Он был в новенькой форме защитного цвета и со сверкающим орденом на груди. Левая рука подвешена на косынке, лицо осунулось и похудело, но выглядел напарник браво.
– Ты?
– Я.
Рыжий сощурился, только лучики у глаз показывали, что бывшему сержанту весело.
– Не всех кровников отправил на тот свет?
Ильяс отвернулся к стене. Шутить не хотелось.
– Я из госпиталя сбежал, – как ни в чем не бывало продолжил Олег. – Хотели в резерв отправить, но я до самого Федоренко достучался. Разрешили в Прудой, к Катукову.