Отломив ветку вечнозеленого дерева, растущего возле входа, я привязала к ней свое стихотворение и послала монахиням. Ответных стихов они не прислали, но тотчас же позвали назад и оставили ночевать. С этой ночи мы подружились.
По прошествии семи дней я собралась ко Внутреннему святилищу. Цунэёси, жрец, сопровождавший меня в Исэ, прислал мне стихотворение:
Ненадолго в сей храм
заглянули вы гостьей случайной —
но едины сердца,
коль пленила их прелесть песен,
скорбна мысль о скорой разлуке!
Я ответила:
Пусть бы даже была
я здесь не случайной гостьей —
что печалиться зря!
Ведь ничто в этом бренном мире
неизменным не остается…
Жрецы Внутреннего святилища отличались особым пристрастием к поэзии. Они уже прослышали, что во Внешнем храме остановилась на богомолье поэтесса, и ждали меня – со временем, дескать, эта поэтесса обязательно придет на поклонение и во Внутреннее святилище… Я немного смутилась, узнав об этом, но делать было нечего, и я распростилась с Внешним храмом.
Я поселилась в местности, которая зовется Ямадой. Рядом находилось жилище одной благородной дамы. В один прекрасный день молодая служанка принесла мне от нее послание:
Довелось мне узнать,
что прибыли вы из столицы, —
и от вести такой
стало вдруг отрадно и грустно,
на рукав слезинка упала…
Эта дама была вдовой Нобунари, жреца второго ранга. В письме говорилось, что она непременно навестит меня. Я ответила:
О минувших годах
вы, должно быть, хотите услышать,
но лишь вспомню тот мир,
как от боли сжимается сердце, —
я ответить, увы, не в силах…
Летней ночью я пошла во Внутреннее святилище, когда луна еще не показалась на небосводе. Сюда тоже не допускали паломников в черных буддийских рясах, я смотрела на храм издали, с берега священной речки Мимосусо.
Вокруг святилища богини были во множестве расставлены деревья сакаки, и, кроме того, его окружала ограда в несколько рядов, так что оно казалось далеким и неприступным, но, когда я увидела горизонтально срезанные концы балок, скрещенных на фронтоне святилища в знак того, что здесь, именно в этом храме, охраняется благополучие императора, я невольно была взволнована, и молитва: «Да пребудет здравым и невредимым драгоценное тело!..» – сама собой невольно слетела с уст.
Не иссякла любовь,
чье начало сокрыто во мраке!
Пусть на веки веков
драгоценная жизнь продлится —
о тебе я молюсь, как и прежде…
Вея прохладой, пронесся порыв божественного ветра, плавно струились воды реки Мимосусо. Из-за Горы богов – Камидзи, позади храма, взошла луна, мне казалось, она сияет здесь особенно ярко и свет ее виден далеко окрест, даже за пределами нашей страны…
Благополучно завершив поклонение богине, я пошла прочь и, проходя мимо строений, в которых жили жрецы, увидела, что в покоях главного жреца Хисаёси все ставни закрыты, – в ярком лунном свете его жилище выглядело удивительно печальным. «А ведь считается, что Внешний храм посвящен богу Луны…» – подумала я и сложила:
Отчего же луну вы
в жилище впустить не хотите,
ставни плотно прикрыв?
Знаю, что в святилище солнца
службу правите вы, – и все же!..
Я написала стихотворение на священной бумаге, привязала к ветке дерева сакаки, оставила на веранде дома и вернулась к себе. Не знаю, сам ли Хисаёси нашел моё послание, но его ответ, тоже привязанный к ветке сакаки, гласил:
Мог ли я хоть на миг
пренебречь сиянием лунным,
путь лучам преградив?
Оттого не открылись ставни,
что у старца сон слишком крепок…
Я провела здесь семь дней, а когда собралась уходить, спросила, где находится бухта Футами, которая некогда пришлась по сердцу богине. «Хорошо, мы вас туда проводим», – гласил ответ, и мне любезно дали в провожатые младшего жреца Мунэнобу.
Мы пошли вместе, и я увидела все прославленные места – Чистое взморье, где совершают очищение паломники, знаменитые сосны Макиэ на берегу бухты Футами, огромную скалу, которую бог Грома расколол пополам одним пинком, увидела храм на побережье, посвященный богам-супругам Саби, – здесь они приветствовали богиню Ямато-химэ. Дальнейший путь мы продолжили по воде, в лодке, по дороге осмотрели острова Тоси, Госэн и Тору. У острова Госэн во множестве добывают съедобные водоросли, жрецы храмов Исэ приезжают сюда собирать эти водоросли, которые подносят затем как ритуальное угощение великой богине Аматэрасу… Отсюда произошло и название острова – Госэн – «Подношение». А остров Тору – «Проезжай!» – получил свое название оттого, что представляет собой гигантскую скалу, часть которой размыло море, так что посреди острова образовался пролив. Лодка плывет по этому проливу, а сверху, наподобие кровли, нависает скала.
Безбрежное море простирается вдаль, вид чудесный!
В храме Коасакума, одном из двадцати четырех, подведомственных храмам Исэ, хранилось священное зеркало, изготовленное богом Литейщиком для великой богини Аматэрасу, дабы богиня видела в нем свой отраженный облик, но злоумышленники похитили зеркало и погрузили его на дно пучины. Но зеркало отыскали и снова вернули в храм. Тогда богиня возвестила через оракула: «Даю обет спасти все живущее в этом мире, вплоть до существ, одетых в чешую!» Как только она это сказала, зеркало само вышло из храма и явилось на вершине скалы. На этой скале растет одинокое дерево сакуры. Когда волны прилива вздымаются чересчур высоко, зеркало переходит с земли на верхушку дерева, в остальное же время пребывает на скале. У меня стало отрадно на сердце, когда я услышала о клятве богини спасти все живые существа в нашем мире, захотелось остаться здесь на день-другой, помолиться в тишине и покое, и я осталась в местечке Сиоай, найдя приют в доме главного жреца храма.
Ко мне отнеслись очень приветливо, на душе у меня было хорошо и спокойно, я провела здесь несколько дней. Мне сказали, что бухта Футами особенно прекрасна при лунном свете, и вместе с несколькими женщинами я отправилась на морской берег. Поистине слова бессильны передать прекрасное зрелище, исполненное очарования! Мы провели на побережье всю ночь и вернулись только с рассветом.
Не забыть мне вовек
этой ночи в бухте Футами —
предрассветной порой
неизбывной луны сиянье
озаряет берег и волны…
Я никак не ожидала, что о моем пребывании в этих местах стало известно во дворце государя. Очевидно, это случилось потому, что одна из придворных дам по имени Тэрудзуки, служившая при трапезной, доводилась родственницей главному жрецу храма Исэ. И вот я неожиданно получила от нее письмо. Удивленная, я развернула послание – оказалось, что эта Тэрудзуки подробно передает мне чувства и слова государя: «Пристрастившись к луне, сияющей над бухтой Футами, ты, конечно, совсем забыла о дворце… Мне хотелось бы вновь побеседовать с тобой, как в прошлый раз…» Волнение переполнило мою душу, я была сама не своя.
Как могу я забыть
лик луны, что мне воссияла
там, в покоях дворца!
В чужедальних краях повсюду
предо мною твой светлый образ… —
ответила я.
Оставаться здесь бесконечно было нельзя, я вернулась во Внешний храм и решила возвратиться оттуда в храм Ацута, чтобы продолжить мой труд – переписку сутры, ибо суматоха, вызванная пожаром, там, конечно, давно уже улеглась. Мне было грустно расставаться с храмами Исэ, и я сложила:
На божественный путь
направь меня, храм Ватараи!
До конца моих дней
буду я к тебе обращаться
в жизни суетной, многотрудной…
В день, когда я уже собралась в путь, рано утром мне принесли из Внутреннего храма письмо от главного жреца Хисаёси: «Я глубоко сожалею о вашем отъезде. Непременно снова посетите нас на праздниках в девятой луне!» Тронутая его вниманием, я ответила:
Я надеюсь, что вас
смогу в долголетье счастливом
с государем сравнить —
и когда-нибудь снова мы будем
любоваться полной луною…
Поздним вечером мне опять принесли от него письмо. «Не знаю, о чем ваши заветные думы и мольбы, другим это знать не дано, но не могу не ответить на ваше стихотворение, в котором, прославляя государя, вы желаете счастья также и мне», – писал он. К письму был приложен подарок: два куска шелка, которым славится местность Исэ, и стихотворение:
Новых встреч под луной
буду ждать я, терпенья исполнясь,
ваши строки храня, —
вместе с соснами вековыми
за священной оградой храма…
Чтобы поспеть к первой лодке, отплывающей ранним утром, я еще накануне пришла в селение, именуемое Оминато – Большая Гавань. Я прилегла ненадолго вздремнуть в убогой хижине солевара, и мне невольно вспомнились слова песни:
Пусть меня ожидает
Простор морской
Или кручи, где гнезда бакланы вьют,
Только бы быть с тобой!
Острова, куда кит заплывает порой,
Или степи,
Где тигры свирепые ждут,
Только бы быть с тобой!
А я?.. Сколько бы я ни ждала, не будет мне утешения, в какую бы даль ни забрела – нет надежды на встречу…
Еще не рассвело, когда я покинула хижину, и тут мне принесли письмо от жреца Цунэёси. Посылаю письмо, которое написал еще тогда, когда вы пребывали во Внутреннем святилище, но вовремя не отправил:
О, как горько теперь