Автобус, лязгнув дверьми, отгородил Свету от холода. Теперь её мысли перепрыгнули к дочке. Ох, Ниночка, Ниночка! С этими вселенскими запасами денег вечно в обрез, и тратить их надо разумно. Но что может быть разумнее, чем новый костюмчик для дочки? Нельзя, чтобы ребёнок рос без радости, это вредно для психики. Да и вообще, девочку надо одевать со вкусом, иначе как его в ней воспитаешь? А с денег, вырученных за перепродажу, как раз выкроится нужная сумма.
На минуту Света испытала досаду. Вот дожили — чтобы порадовать ребёнка, надо выдумывать оправдания. Ведь дочка, получив обновку, так смешно задирает светлые бровки, таращит серые глаза от восторга! Аж сердце щемит, словно тёплый лучик тянется от неё и щекочет, щекочет что-то внутри. Нужны ли ещё причины?
Успокоившись, Света переключилась на насущное. Что приготовить? Побаловать домашних рисом? Картошка надоела. Но она хуже хранится, рис практичная Света планировала расходовать после, к весне.
Дома никого не было. Должно быть, Дима ушёл за Ниночкой. Переодевшись в халат (зимний, байковый), Света поколебалась и всё-таки бросила в мойку пять картофелин, затем достала из морозильника пакет молока и разрезала упаковку. Параллелепипед из тонких и острых пластин льда, переслоенных желтоватым молочным жиром, не помещался в кастрюле, и она включила конфорку на чуть-чуть, чтобы молоко подтаивало снизу, но не пригорало. К моменту, когда стукнула входная дверь и в прихожей раздались баритон Димы и высокий радостный голосок Ниночки, картошка была почти готова.
Света, внутренне сияя, поставила на стол тарелки.
— Ты не представляешь, что я сегодня купила! Вот поужинаем — покажу!
И, пока Дима расправлялся с пюре, политым маслом, пока помогал Ниночке справиться с непослушной ложкой, пока сама Света разливала по чашкам горячий чай, в ней разрасталось предвкушение. Вот сейчас, сейчас семья закончит ужин, и она сможет похвастаться добычей.
Стоило составить посуду в мойку, Ниночка попросила:
— Мама, сделай мако́вки!
Это была задержка, но задержка приятная. Целый ритуал.
Сначала надо было почистить крупную морковину. Затем из ниши под полкой выдвигался и снаряжался требуемыми ножами кухонный комбайн.
И вот всё было готово. Света удерживала корнеплод, а Ниночка, забравшись на табуретку с ногами, нажала кнопку. Комбайн — детище конструкторского бюро НПО «Энергия»[13] — привычно взревел, как ракета на старте. Ниночка взвизгнула от восторга.
И только когда дочка доела наконец любимое лакомство, Света прошла в комнату и торжественно достала хрустящий целлофановый пакет. Вишнёвая ткань манила сквозь блестящую упаковку, но для Светы это был не халат, а символ нового детского костюмчика. Или платья, или даже комбинезона, какая разница! Главное — это будет детская одежда, нарядная, удобная. Ниночка радостно и широко раскроет глаза, а её бровки уедут так высоко, что выпуклый лобик пойдёт морщинками.
— Хороший цвет, — одобрил муж и попросил: — Разверни-ка!
Света вскрыла клапан с липким слоем. Достала халат осторожно, запоминая, как он был сложен, чтобы сдать в ларёк аккуратно упакованную вещь. Расправила на диване, сияя: Дима явно оценил её везение и добычливость.
— А оставь его себе, — предложил муж. Он сидел здесь же, на диване, сдвинувшись так, чтобы видеть покупку, и покачивая на коленке дочку. — Размер ведь твой?
— Мой, но… — Света аж задохнулась. — Ты что! Нет, это на продажу, — убеждая то ли мужа, то ли себя, твёрдо сказала она. — У меня же есть халат, зачем мне? Даже три.
— Ну и что? Он же тебе нравится! — удивился муж.
— Ничего подобного, — отрезала Света и едва удержалась, чтобы не ляпнуть: «Господи, какой ты непрактичный!». Разве не ясно, что важнее? — Просто его наверняка купят. Посмотри, как скроены рукава! А швы!
— Ну хотя бы примерь, — уступил Дима. — От него же не убудет.
«И правда, — подумала Света. — А потом сверну так, как в магазине!» Спорить не хотелось.
Она скинула линялый байковый халат и переоделась. «Костюмчик, — упрямо думала она. — Или комбинезончик…».
Вишнёвая ткань ладно и свободно окутала фигуру до щиколоток, скрыла воображаемую полноту. «Ну куда мне четвёртый?».
Она села рядом с Димой и придвинулась поближе. Ниночка слезла с папиных коленей, перебралась на диван.
— Тебе идёт! — сказал муж, обнимая за плечи. Но Света замерла: она почувствовала ещё одно, едва заметное, прикосновение. Она оглянулась.
— Мама… — это дочка, стоя на диване за Светиной спиной, осторожно водила ладошкой, едва касаясь шелковистой ткани. Её широко распахнутые глаза сияли, светлые бровки уехали вверх. — Мама… Класивая…
Света задохнулась от нежности. Сколько она уже не думала о себе? Запрещала думать… А сейчас вдруг — глазами дочки и мужа — увидела себя со стороны. Вместо привычного «двое взрослых и ребёнок» внутри разливалось «трое, вместе».
«А костюмчик я всё равно куплю, — упрямо подумала она, крепко прижимая к себе дочь. — Не сейчас, так потом!»
Вероника Князева
Сетевой ник — Нерея, писатель и критик Синего сайта. Участник и призёр сетевых конкурсов. Рассказы опубликованы в сборнике «Синяя Книга» (2014, издательство «Дятловы горы»).
Пишу прозу, в основном повседневность, иногда с нотами мистики, горячо люблю фантастику и фэнтези.
Профиль на Синем сайте: https://ficwriter.info/component/comprofiler/userprofile/Нерея. html
Раскрасить слово
Ему часто снился один и тот же хороший сон.
Там на лицо падали солнечные лучи, в носу от них щекотало, и он сильнее жмурился, закрываясь ладонями. Порывы ветра на секунду охлаждали кожу, но всё же жара ужасно давила. В кронах деревьев звенели голоса птиц. Его укачивали на руках, словно маленького ребёнка. Щекой он ощущал прикосновение грубого льняного халата, а ещё нестерпимо пахло горячими сладкими яблоками — лёгкая кислинка таяла на языке.
Иногда ему удавалось понять, что это сон, сосредоточиться и ухватить взглядом сквозь слепящий свет седую прядь или пёстрый цветочный узор…
Но чем больше проходило времени, тем меньше оставалось деталей.
Одно он знал точно: это бабушка. Та бабушка, которая не смогла удержать его в семье, и которую он всё равно очень любил.
День всегда подчинялся расписанию. Для ребёнка, который навсегда остался в прошлом, это особенно важно. Ведь как иначе удержаться в мире, который постоянно меняется? Крутится, как мячик, и скачет вперёд, не замечая никаких препятствий. Он не мог его ухватить; оказалось, что, если остановиться самому, на мир это подействует не сильнее, чем ласкающая берег морская пена, которая растает к утру.
Проснуться. Оставить сны в сторонке, раскинуть руки и ноги, потягиваясь, стремясь почувствовать всё тело сразу. Нянечка улыбалась в приятном полумраке и ласково тормошила каждого, ровно по очереди. С лязгом железных колец по карнизу раздвигались шторы, подчиняясь её уверенным движениям, а он лежал и пытался почувствовать запах нового дня — да, подсолнухи и соль.
Умыться. Стоя на маленьком стульчике, как остальные, завороженно наблюдать за водяной воронкой, стремительно уносящейся вниз, с увлечением хлопать ладонью по поверхности и смеяться от получающейся тысячи брызг. Нянечка помогала чистить зубы и расчесывала, вдевала пуговицы в петли… Упрямая ладонь не могла уверенно сжиматься иловко двигатьмелкие вещи, избавиться же от них никак нельзя — это ещё больше всё запутает.
Сделать зарядку. Вправо-влево, раз-два, прыжок, раз-два, раз-два. Ему нравилось прыгать, а ещё, пожалуй, ходить по мокрым дорожкам и камешкам. Он немного помнил, что это также приятно, как ходить босиком по траве после дождя.
Позавтракать. С удовольствием съесть кашу и кусочек — или два — батона с маслом. Обязательно перевернуть стакан с противным молоком. Белые ручейки моментально разбегались в разные стороны, а пенка оставалась на столе кляксой-медузой; они видели такую в фильме — ужасно странное существо.
Он не мог сказать, что его мир стал хуже, когда его отдали. И всё же скучал. Раз за разом рисовал дом и толстыми разноцветными карандашами выводил слово «мама»: он её не помнил, но раскрашивал и пытался представить.
Играть с другими детьми он не любил, хотя они были похожи на него, конечно.
На первый взгляд, ребята выглядели совсем разными, — кто малышами, кто взрослыми, — но год за годом оставались в одном отрезке времени. Это не обязательно был счастливыймиг или печальный, не обязательно значимый или торжественный. Но когда он случался… они протягивали руку, и время замирало. Когда он протянул свою?
Сложно распознать, с кем можно попытаться услышать друг друга через это застывшее время. Да и зачем? Что они могли спросить или сказать? Чего они о себе не знали? Только нянечка как-то понимала всех и сразу, и с ней он любил играть.
В окне друг на друга наползали тучи. Переваливались с боку на бок, как пухлые свинки, и медленно брели вдаль.
Трёхцветный мячик-попрыгунчик отскакивал от стены и попадал ровно в коробку. Он подходил, доставал его и кидал снова. И тот опять попадал ровно в коробку. Невероятно!
На очередном броске что-то пошло не так: он пошатнулся и испуганно вздрогнул, а в коробку врезалась чья-то машинка… мячик, как положено, отскочил от стены и бодро попрыгал из комнаты: через порог и куда-то к лестнице.
Это была катастрофа! Он моментально, словно летний ливень, горько заплакал, размазывая слёзы по щекам — мячик должен быть в коробке! Дверь в комнату должна быть закрыта! Это… катастрофа!
В его застывшем мире должен быть идеальный порядок и распорядок. Иначе он потеряется и не сможет найти всё остальное. Потерялся мячик, а следом — что? Потеряются его игрушки, его нянечка, его любимая кроватка. И он останется один где-то во времени,