когда никто не придёт.
Мячик нужно вернуть!
Он выглянул в тёмный проём. Узорчатые дорожки паласа расходились в разные стороны, как тропки в лесу. Тихо. Под потолком светились продолговатые жёлтые лампы: в глубине коридора, из музыкального зала, раздавались звуки пианино. Он заслушался и сделал пару шагов… Нет! Сначала мячик, хотя эта мелодия была такой мягкой, и к ней невыносимо хотелось прикоснуться.
Сквозь узорчатые перила проглядывал кусок серо-бежевого коридора. И, кажется, — да! — за большим горшком с раскидистой пальмой спрятался мячик.
Он нерешительно посмотрел на ступени. Их много, а ещё можно упасть и удариться, и… Он упрямо нахмурился, лёг на пол и стал носочками нащупывать прохладную поверхность, потихоньку сползая. После первых трёх или четырёх ступенек дело пошло быстрее, и страх немного отступил.
Это было похоже на спуск с горы. Или крутой дорожки. Выглаженная прохожими земля норовила подхватить и отправить кубаремвниз, приходилось хвататься за острые стебли травы и кустарников, в сандалии постоянно попадали мелкие камушки, которые кололи стопы. Но голубое-голубое небо было таким нежным и успокаивало, заставляло мириться с трудностями.
Попался! Он прижал мячик к себе, радостно улыбаясь. Теперь всё будет хорошо. Надо вернуться, закрыть дверь — и всё будет хорошо.
— Здравствуй, малыш, — рядом с ним на корточки присела женщина, от неё пахло дождём и немножко — осенью. — Как тебя зовут?
Он медленно отошёл назад и спрятался за большим горшком. А потом выглянул из-за него: всё же было любопытно.
— Ольга Владимировна, вот вы где! Идёмте…
— Постойте, мы, кажется, играем, — она снова ему улыбнулась!
— Гоша! Гоша, ты как тут оказался! — он почти испугался, но вовремя узнал руки нянечки. — Малыш мой… Извините нас.
Его быстро-быстро понесли наверх, обратно в знакомую до мелочей комнату, где редко бывают другие люди. И уж конечно от них никогда не пахнет чем-то иным, кроме каши и круглых витаминок. А та женщина осталась внизу вместе с кем-то самым главным:
— Это особенные дети, если вы понимаете, с отклонениями в развитии, с нарушениями социальных контактов… Не думайте, что мы за ними плохо смотрим, но это же дети… это хорошо, что они находят путь наружу, это… даёт им больше шансов…
Пришло время занятий.
Утренний эпизод почти стёрся из памяти за ненадобностью; вообще всё лишнее растворялось быстро, как в чае сахар, чтобы потом не скрипел на зубах — не отвлекал от спокойного существования.
Фломастер со скрипом ездил по бумаге; он чихнул от резкого запаха одеколона: продлять жизнь нужно всеми возможными способами, даже если это жизнь какой-то вещи.
Он помнил, как дедушка красил сарай. Деревянные стены рассыхались, неприятно колола пальцы облупившаяся оранжевая краска. Новая — ярко-зелёная — вкусно пахла и блестела на солнце. Ему дали палку, и он, обхватив её двумя руками, перемешивал тягучую жидкость, пока дед искал новую пачку валиков.
Иногда ему казалось, что это всё было в какой-то другой жизни. Серый провал между той жизнью и этой не создавал цельную картину. Он долго был один, а потом его привели сюда, к нянечке. Его отдали или он потерялся, или его потеряли. Это давно не важно. Очень сложно понять мир, даже если он не двигается.
— Привет, — в этот раз дождливая женщина пришла с нянечкой, но он не боялся, она и в первый раз не показалась ему злой. — Можно мне с тобой порисовать?
— Нет, — он встал из-за стола и ушёл к шкафу, а через некоторое время вернулся с большой яркой книгой.
— Время чтения, — нянечка показала на закладку. — Порядок почти никогда не нарушается, всё по плану. Гоша не будет делать что-то другое, пока не почитает.
Как так оказалось, что Красная Шапочка выбрала не ту тропинку? Иногда им задавали такие сложные вопросы, на которые никак не ответить. Но он помнил длинную-длинную тропинку в лесу, по которой гулял с папой. Там были яркие голубые головки цветов, мохнатые шмели и сильно пахло хвоей… Наверное, всем известно, что самая длинная дорога — самая интересная? Тогда она глупая девочка, что пошла короткой.
Он незаметно для себя уснул на широкой юбке осенней женщины, и ему снился яркий листопад. И шелест листьев был похож на уютный шёпот.
Как он вдруг оказался в чужом доме?
Эти резкие скачки времени… Он слишком медленный для мира за окном, который всё бежит и бежит, перепрыгивая через препятствия. Хм. А если надо будет перепрыгнуть через гору? Или две горы? Может, ему это не по силам, и тогда бы он остановился, а Гоша смог бы его догнать?
Нянечка водила его по комнатам, показывала игрушки, аккуратно разложенные по полочкам, и идеально заправленную кровать, а ещё большую ванную, много цветов в коричневых горшках, которые расставили ровно по размеру.
— Как ты думаешь, малыш, тебе здесь понравится?
Он задумчиво вышел в коридор, осторожно заглядывая в комнаты и прокладывая свою собственную тропинку. Так и наткнулся на зеркало. Огромное зеркало на огромном шкафу. Этого мальчика он знал — можно сказать, даже дружил с ним.
— Что, — прислонился носом к его носу, заглядывая в глаза: нужен был ответ на десяток вопросов сразу: «что мне делать?», «что ты там делаешь, не скучно?», «что они будут делать, если я соглашусь?»… «что со мной происходит?». И иногда, очень редко, казалось, что мальчик отвечает взглядом, как сейчас: всё хорошо, оставайся, пора смотреть телевизор.
Он нажал круглую чёрную кнопку и устроился на диване, рядом лежала газета и не хватало только медведя — но один был на полке, они подружатся и будут смотреть телевизор вместе.
— Мне кажется, всё в порядке, — нянечка ерошила ему волосы и улыбалась — он это чувствовал.
От осенней женщины опять пахло дождём, солёным дождём, — это было немножко странно, конечно. Телевизор показывал разноцветные картинки, а ещё люди говорили много-много, так много, что давно должны были запутаться в своих словах. Он собирал эти слова, как прозрачные камешки на море, над ними потом нужно будет подумать. Тяжело вздохнув, он слез с дивана и выключил телевизор; вот почему его нельзя смотреть долго: ещё один лёгкий способ потеряться.
Он подошёл к женщине и взял её за руку:
— Гулять.
Красный шарф волочился по снегу, но ему не хватало сил закинуть его назад, как это делала мама. Мама. Он сжал руки в кулачки, чтобы не кричать: в прошлый раз другие люди испугались, что его бьют, но он просто радовался. Мама. Она сама сказала называть её так — время помогло привыкнуть к этому побыстрее. И всё же…
Он ходил взад-вперёд, туда-обратно — шаг — взад-вперёд, туда-обратно — шаг…
Мама работала дома, к ней часто приходили разные дети: обычные, не такие, как он. Чтобы не пугать, она водила их на кухню, но всегда оставляла дверь приоткрытой, на тот случай, если ему нужно будет её позвать. Правда, если в расписании вдруг случалось «окно», он любил просто подглядывать за ними и слушать — мама интересно рассказывала о разных сказках, о разных историях и разных людях.
Иногда ему казалось, что он помнит что-то знакомое в этих людях. Может, они когда-то встречались в его застывшем времени?
Ему стало жарко, и он остановился отдышаться; по всему двору — а у них перед домом оказался чудесный двор-сад! — было вытоптано слово «мама», серое на белом, чёрно-белое. Нянечка любила играть со снегом и показывала много любопытных вещей. А ещё ему больше не нужно было раскрашивать это слово: мама сама раскрасила его лучше любых фломастеров.
Татьяна Абиссин
Юшманова Татьяна (псевдоним — Татьяна Абиссин). Выросла и родилась в Архангельской области. С отличием закончила курсы журналистики ЕШКО, печаталась в газете «Северный рабочий», участвовала в Летней школе писателей имени Чингиза Айтматова, закончила литературные курсы «Мастер текста». Мои первые шаги и в поэзии — публикация в сборнике стихов «Ветер вдохновения». Сейчас работаю над книгами в жанре фэнтези, есть собственный сайт abyssian.ru и писательская группа в контакте: https://vk.com/abyknigi. Приглашаю к себе на книжную страничку ЛитРес: https://www.litres.ru/tatyana-abissin/.
Отражение
В офисе разливался еловый аромат, который всем и каждому напоминал о предстоящем новогоднем торжестве. При свете ламп переливалась разноцветная мишура, на пушистых еловых ветвях покачивались блестящие шарики. Бумажные и серебристые снежинки, дутые шары парили над потолком, прикрепленные за яркие ниточки булавками. Елка была высокой, и чтобы украсить её верхушку, Катя из отдела по работе с населением попросила рабочих принести из мастерской стремянку. Торжественно водрузив сначала блестящую «звезду», и прикрепив на соседних ветках двух игрушечных ангелов-трубачей, Катя отошла в сторону, пропустив к елке Надю и Лесю с серебристым «дождиком» в руках.
Повсюду звучал смех, словно серьезные и ответственные коллеги на минуту вернулись в детство. Юра Корякин, подражая Верке Сердючке, нацепил на шею широкую ленту золотистой мишуры. Он потряс коробкой со старыми карнавальными масками, и прогудел, привлекая внимание:
— Давайте праздновать уже начнем? Зачем ждать завтрашнего дня? Только гляньте, какие маски! Спорим, я напугаю шефа в этой?
Марина, неслышно появившаяся на пороге комнаты для совещаний, с удивлением смотрела на воодушевленную компанию. Минина казалась на фоне принарядившихся к празднику коллег серой мышкой: пуховик, теплый шарф, обвивавший горло, темные брюки. Сжимая в руках сумочку, она не знала, что делать: то ли пройти к своему рабочему месту, то ли присоединиться к коллегам.
Нет, Марина не опоздала на работу. Она всегда приходила за десять минут до начала. Но сегодня, похоже, не помешало бы явиться за час — удалось бы в неформальной обстановке пообщаться с коллегами и попросить прощения за свое невольное отсутствие.