Николай (о, уже и без отчества могу его назвать!) нахмурился. Явно не такого ответа от меня ожидал. Пожал плечами и ответил:
— Не захотел переезжать в Италию на ПМЖ.
— А дочка с мамой осталась?
— Да. Хвастается всем друзьям и знакомым, что теперь у нее два отца. Вдвое больше подарков.
— Бывшая жена вышла замуж?
— Угу. Через два месяца после переезда. За своего одноклассника. У меня такое подозрение, что только ради него она и захотела переехать в Италию.
— Изменяла?
— Не знаю. С поличным не ловил.
— И ты так спокойно об этом говоришь.
Николай вновь пожал плечами и как-то грустно улыбнулся.
— У нас не было неземной или страстной любви. Поженились «по залету». Жили спокойно, обыденно, дружно. Скорее, как соседи, у которых раз в неделю случался секс, такой же спокойный, как и жизнь. Меня, в принципе, всё устраивало. Лику — видно, до определенного момента — тоже.
— И ты не жалеешь ни о чем?
— Жалею.
— И о чем?
— Что тебя, Соловьева, не взял в оборот года два назад.
— Думаешь, получилось бы?
— Думаю, что мы слишком много говорим не о том.
Я сделала моську типа «не понимаю, мил человек, о чем ты сейчас говоришь». Соколов тяжело вздохнул. Как-то обреченно покачал головой и, не тратя больше времени на пустые разговоры, заключил меня в объятья и поцеловал. Отвечая его напористости и страсти, поймала себя на мысли: мне безумно нравится находиться во власти этого мужчины. Поймала эту мысль, приняла, как данность и полностью отдалась во власть победителя. Убедил. Уговорил. Покорил…
Мы лежали в темной комнате на мягкой, удобной кровати и молчали. Николай ласково пропускал мои волосы через пальцы. Я млела от счастья и теснее прижималась к такому потрясающему мужчине. Моему мужчине. Так хорошо и комфортно мне, пожалуй, еще никогда в жизни не было. Вот что значит полностью отдаваться, растворяться и забываться в своих ощущениях и партнере.
— О чем думаешь? — тихо спросил Ник, нежно целуя меня.
— О том, что наши отношения начинаются банальной постелью, а не долгими ухаживаниями с цветами и конфетами.
— Банальной? Хм, я бы так не сказал…
— Не в том смысле, — я аж немного покраснела, благо в темноте не видно. — Просто для нашего времени банально. Сначала постель, а потом всё остальное, если повезет.
— Зато мы точно знаем, что отлично друг другу подходим в этом плане. А насчет конфетно-цветочного безобразия — не переживай. Устрою в лучшем виде.
— Только и остается, что довериться твоим словам.
— Верь. Всегда мне верь, — с придыханием шепчет Ник и вновь страстно целует меня. Я, не задумываясь, отвечаю и… нирвана.
В день моего увольнения я сделала для себя следующие умозаключения.
Если решили менять свою жизнь, меняйте её кардинально.
Не бойтесь перемен.
И никогда не бойтесь рисковать.
Я рискнула, и моя жизнь кардинально изменилась. Я-таки пошла обучаться на бариста. Ник ворчал, бурчал, но, в конечном счете, поддержал мое начинание. А после даже предложил открыть свою маленькую кофейню. Я подумала, подумала и отказалась. Он мужчина в нашей семье, вот пусть и зарабатывает деньги. А я, как примерная жена и мама, буду оберегать и обустраивать наш маленький семейный очаг.
Сказал бы мне кто года полтора назад, что я буду безумно счастливой домохозяйкой и мамой, прибила бы, к чертям собачим. Свою жизнь я всегда видела только в построении карьеры. А теперь… Теперь я не хочу жизни другой без своего маленького ангелочка-сыночка, и без его такого вредного, но любимого и романтичного отца. Я это к тому, что конфетно-букетное безобразие он всё же мне устроил. И оно — спасибо, Господи! — до сих пор продолжается.
В общем, мораль моей истории такова: рискуйте, любите и будьте любимы!
Алексей Калинин
Пишу в разных жанрах, люблю затрагивать социальные проблемы. Ссылка на ЛитРес: https://www.litres.ru/aleksey-vladimirovich-kalinin/
Лыцарь
— Здорово, бомжатина! Ты чего здесь развалился? Я тебе уже сто раз говорила, чтобы не маячил у ларька! — я сегодня не в духе, но пока сдерживаюсь. — А ну дергай отсюда, ушлепок вонючий!
Заросший недельной щетиной мужчина покорно встает и отступает на пару шагов от ступенек. Я поднимаюсь к двери, гневно звякаю ключами и натыкаюсь на взгляд бездомного. Тот сразу отворачивается. Весь его вид, грязная одежда, порванные ботинки — вызывают такое неприятие, что я брезгливо фыркаю и захожу в ларек.
Хлопает дверь, оставив мужчину за порогом. Снаружи шуршат листы картона — мужчина убирает свою «постель». Вроде не старый ещё, в грязной бороде почти не видно седины, а туда же. Ему бы на заводе пахать, недаром в плечах косая сажень, а он бродяжничает. Меня даже передергивает.
Сигареты, пиво, конфеты, деньги, сдача… Обычный день продавца из привокзального ларька.
Женька из школы прибегает. Я сажаю его в уголке и краем уха слушаю детские новости. Кто кого обозвал, кто с кем подрался, кто кому нравится, кто пару получил, а кого похвалили.
Пока никого нет, надо подкрасить губы. Глаза и губы — вот что видит покупатель в небольшом окошке, поэтому их надо держать в постоянном тонусе. Телом и лицом мало напоминаю тех сногсшибательных красавиц, которые переставляют ходули по очередному модному подиуму. Пухленькая хохотушка — самое точное мое определение, вот если бы ещё поводов для смеха было больше.
— Выйду замуж за Светку! — уверенно говорит Женька.
Я автоматически поправляю, что не выйдет замуж, а женится. За обслуживанием клиентов и проверкой домашней работы пролетает день. Мда, задают же теперь задачки, и это всего лишь второй класс…
Сын приносит из столовой два пластиковых контейнера с супом. Сегодня повариха Катя расщедрилась на отменные куски мяса, нужно будет подкинуть ей пару пачек гламурных сигарет.
Я на выходе с рынка снова натыкаюсь взглядом на оборванного мужчину. Тот сидит у ржавой изгороди и курит один за другим подобранные окурки. «Работать бы шел, а не побирался!», — вспыхивает мысль, и я вновь отвлекаюсь на житейские проблемы.
Дома нас никто не ждет, но нужно что-нибудь приготовить на ужин. И я не вижу, как мужчина провожает нас взглядом, тяжело поднимается и уходит устраиваться на ночь.
На следующий день настроение у меня тоже далеко от определения «хорошее». Впрочем, такое настроение у меня почти всегда.
— Вставай, бомжара! Новый день пришел, пора искать работу! — сегодня я проспала, и от этого готова кусать себя за локти.
Ну и что, что хозяйка ларька? Я опоздала на утренний проход пассажиров к станции, а это треть дневной выручки. Вот же засада! А этот бездомный ещё валяется на ступеньках и щурится на солнце, будто котяра, обожравшийся сметаной.
Вот уж у кого ни забот, ни хлопот, а я верчусь целыми днями, как белка в колесе.
Мужчина вскакивает, словно подброшенный мощной пружиной, скользит взглядом по красным пятнам на моих щеках и спешит убраться подальше. И правильно!
Сегодня я планировала провести еженедельную инвентаризацию, так что нечего «всяким» мешаться под ногами. Дверь хлопает так, что чуть не слетает с петель. Я не обращаю никакого внимания на шуршание картона. Пусть убирается, здесь не приют для бездомных бродяг!
Ещё раз даю себе зарок поговорить с охраной рынка по поводу этого «бомжа». Открывается окошечко и начинается рабочий день.
— Мам, а мам? Можно я пойду погулять? — днем в окошечко влезает растрепанная Женькина голова.
— А уроки кто будет делать? Пушкин, что ли? — не отрываясь от тетради с собственными записями, бурчу в ответ.
— Мам, так мы с Петром уже сделали. Ну, ма-а-ам, — ноет сын и пытается засунуть ранец в окошечко. Не тут-то было, приходится заходить через дверь.
— С каким Петром? — удивленно поднимаю голову, когда сын возникает на пороге.
— Да вон он, на плите сидит. Умный очень, он мне с математикой помог, а я ему пирожок отдал, — Женька показывает на улицу.
— Нельзя показывать пальцем, — я смотрю по направлению руки сына и вижу сидящего на бетонной плите «бомжару». — И Жень… с этим дядей я запрещаю тебе разговаривать. В следующий раз сам доедай пирожок.
— Хорошо, мам. Так я пойду, погуляю?
Я вздыхаю. Не хочется отпускать сына, но инвентаризация только-только перевалила через половину. Я наказываю Женьке далеко не убегать и грозно смотрю на курящего бродягу. Тот отвечает виноватой улыбкой и пожимает плечами. Надкушенный пирожок лежит рядом на клочке газеты. Я хмыкаю и отворачиваюсь. Цифры терпеливо ждут.
Вечером мы вновь видим сидящего на корточках бродягу, но у меня, измученной подсчетами, не остается сил на гневные мысли. Я прохожу рядом с домиком охраны и решаю зайти завтра — всё-таки он помог сыну.
Следующий день начинается с мелкого дождика и паршивого настроения. А тут ещё это…
— Ты что, обосрался, что ли? Пошел на хрен, скунс вонючий! — от громкого крика бродягу сносит со ступенек, словно перышко от дыхания урагана.
Я ещё за десять метров учуяла запах дерьма. Пахнет так, что на глаза наворачиваются слезы. Мужчина качает отрицательно головой и открывает рот, но я уже поднимаю с земли осколок кирпича.
Бродяга выставляет вперед руки, как делают дети, когда на них кто-то нападает. Ладони неожиданно чистые для бомжа. Мне почему-то казалось, что они у него чернее, чем у негра. Этот жест беспомощности выводит из себя ещё больше. Такой же жалкий, бесполезный козел, как и мой бывший муж…
— Проваливай отсюда, сволота позорная! Чтобы ноги твоей здесь больше не было! — кричу на присевшего мужчину.
Тот покорно кивает и начинает подниматься с земли, не отрывая от неё глаз. Этот виновато-собачий взгляд переполняет чашу терпения, и я со злостью бросаю оружие пролетариата. Острый край кирпича вонзается в скулу, заставляет голову мотнуться назад. На грязной коже выступает алая кровь. Мужчина прижимает ладонь к щеке и быстрыми шагами скрывается между палаток.