– То есть ты взял ее под контроль?
– Нет, под контроль ее взяла ты, когда разбила нос той сучке. Я просто не хотел, чтобы моему доблестному кузену подпортили личико.
Я хмурюсь.
– Но личико могли подпортить и тебе.
– Меня не трогают такие, как твой бывший, – последнее слово он произносит с особым отвращением.
– Почему?
Он пожимает плечами.
– Не знаю, но факт остается фактом, он ведь меня не тронул.
– Но он бы тронул Квантана?
– Сто процентов, причем именно Квена, а не Пьера.
– Почему?
– Потому что для Квена это было бы очень личным, по крайней мере, так решил бы твой бывший.
– Не называй его так, – морщусь я.
– Я не знаю его имени.
– Кусок дерьма, – серьезно отвечаю я.
Легкая усмешка появляется на его лице.
– Подходит идеально.
Но я не в настроении шутить.
– Почему бы он решил, что для Квена это личное?
– Потому что он повел себя так, будто для него это личное.
– То есть тебе и Пьеру на меня плевать, а Квантану – нет?
– Я не могу отвечать за Пьера или за Квантана, что касается меня, ответ – да.
Я резко разворачиваюсь. Его лицо так близко! Я ощущаю кожей его горячее дыхание, а он все смотрит мне в глаза взглядом, от которого внутри у меня все плавится.
– Ты защитил меня, потому что знал, что драться тебе не придется. Ты защитил меня, чтобы Квантану не пришлось ввязываться в драку. Тебе на меня плевать, но у Лор ты ясно дал понять всем окружающим, что в случае чего им придется иметь дело с тобой. И наконец, ты оттолкнул от меня кусок дерьма. При этом, повторюсь, тебе на меня плевать. Я просто подвожу итог. Я все правильно поняла? – шепчу я, опуская взгляд на его губы и вижу, как он сглатывает и его адамово яблоко дергается.
– Правильнее не бывает, – отвечает Раф.
– Мне кажется, ты обманываешь. Причем не меня, а самого себя.
Он некоторое время молчит, а потом поднимет руку и убирает прядь с моего лица.
– А как насчет тебя? Почему ты не бросила избитого парня на улице и не убежала?
Я поеживаюсь, занервничав. Я могла бы сказать: «Потому что ты – брат Микаэля Делиона. Потому что земля поплыла у меня под ногами, когда я тебя увидела. Потому что я засыпала и просыпалась с мыслями о твоих губах и глазах последние несколько месяцев своей жизни, с тех самых пор, как мне на Фейсбук пришла твоя фотография». Разумеется, я этого не говорю, а опускаю глаза и отхожу от Рафаэля, но не замечаю железный поручень, предназначенный для инвалидов, и врезаюсь в него боком, которым ударилась о журнальный столик.
– А ну, покажи, – командует Рафаэль, задирая мне толстовку. На боку огромная царапина. Очевидно, я задела острый угол. Рафаэль молча разглядывает порез.
– Ты вообще ешь?
– Что?
– Тебе ребра можно пересчитать, – поднимая глаза, сообщает он.
Я ничего не отвечаю.
Он качает головой.
– Подожди тут, я попрошу аптечку.
– У кого?
Он молча открывает дверь и выходит, а я вновь смотрю на себя в зеркало. Из-за огромной мешковатой толстовки моя талия кажется еще тоньше, чем она есть на самом деле. Я со злостью опускаю толстовку.
«Тебе ребра можно пересчитать…»
Рафаэль довольно быстро возвращается с круглой красной сумочкой первой помощи. Достав антисептик и два больших пластыря, он выжидающе смотрит на меня. Потом спрашивает, приподняв бровь:
– Что, теперь ты стесняешься?
– Нет, просто это, наверное, лишнее. Где ты ее взял?
– Попросил у официанта. – Он снова поднимает мою толстовку и просит: – Придержи, чтобы не падала.
Он обрабатывает рану, касаясь теплыми пальцами моей кожи. Я покрываюсь мурашками, он, конечно, это замечает и продолжает медицинские манипуляции медленно, растягивая пытку.
– Все.
Я опускаю толстовку и спрашиваю, отворачиваясь:
– Как думаешь, десять минут уже прошло?
– Возможно, – отвечает он.
Дойдя до станции метро, мы сразу замечаем припаркованный неподалеку огромный джип. Квантан сидит там один, постукивая пальцами в ритм песни.
– Они до сих пор в магазине? – спрашиваю я, садясь в машину. – Сколько прошло времени?
– Семнадцать минут, если быть предельно точным, – скучающим голосом отвечает Квантан. – Вы тоже опоздали.
– Ты единственный, кто, как всегда, пришел вовремя, – усмехается Рафаэль.
В этот миг из дверей магазина выходят Пьер и Капюсин. В руках у Пьера пакеты, из которых торчат длинные багеты. Капю что-то рассказывает ему, смешно размахивая руками.
– Я положу все это в багажник, – говорит Пьер, подходя к машине. – В салоне будет тесновато.
– Конечно, – отвечает Капюсин. – Только аккуратно, чтобы бутылки не разбились. Постой, я сама их поставлю. Какой огромный багажник! Ой, а что это?
– Просто несколько пледов и спальный мешок, эта машина предназначена для походов.
После того как они положили покупки, Капюсин забирается на заднее сиденье, а Пьер подходит к Квену.
– Сгинь с моего места, – говорит он.
– Нет, вести буду я, садись.
На удивление, Пьер не спорит, и Квантан заводит машину.
– Почему вы так долго? – спрашивает он. – Ты же сама сказала: десять минут.
– Женщин даже в продуктовый магазин пускать нельзя, – фыркает Пьер, – особенно со своей кредитной картой.
Мы все прыскаем со смеху.
– Подожди, Пьер, вот станешь президентом – и съедят тебя наши феминистки за твой шовинизм, – не оставаясь в долгу, шутит Капюсин.
Тем временем мы едем около Сены, мимо статуи Свободы, а впереди горит во всем своем великолепии Эйфелева башня. Такой типичный парижский вид, который покоряет всех. Туристов, парижан. Всех. Каждый раз, вновь и вновь, ты влюбляешься в то, что видишь.
– А куда мы вообще едем?
– К нам. Мы купили вино, сыр, багеты и прочие радости, – отвечает Пьер, – будем пировать.
– А давайте устроим ночной пикник на набережной? – предлагаю я. – Выберем место, откуда видно башню, разложим еду.
– Да, – подхватывает Капюсин, – возьмем твои пледы, Пьер! Леа, ты гений!
Квантан и Пьер переглядываются.
– Что скажешь, Раф?
– А почему нет? – отвечает он.
Мы паркуемся. Капюсин радуется как ребенок.
– За весь год в Париже я еще ни разу не была на пикнике.
– Так ты не из Парижа? – спрашивает Квен, помогая ей вытаскивать пледы из багажника.
– Нет, я переехала сюда с родителями только в конце прошлого августа. Я из Руана, это город в Нормандии, в котором…
– Сожгли Жанну д’Арк, – заканчивает за нее Раф.
– Ты там был?
– Да, однажды мы все туда приезжали.
– Бабушка нам показывала готический собор и огромный крест, который, как я понял, поставили именно там, где тело Жанны предали огню, аминь, – в очередной раз театрально провозглашает Пьер.
– Там красиво, – вставляет Квантан, не реагируя на его реплику, – мы были там на рождественские каникулы, весь город разукрасили, и центр мне очень понравился: маленький, уютный, нарядный.
– Да, – довольно улыбается Капюсин, – я тоже очень любила гулять там в Рождество. А почему бабушка повезла вас именно туда?
– Она живет с дедом в Нормандии, в Довиле, и мы приехали к ней на каникулы, вот она и решила устроить тур, – объясняет Пьер.
– А тебе там понравилось, Рафаэль? – спрашивает Капюсин.
– Красивый городок, – коротко отвечает он, расстилая самое толстое одеяло вдоль каменной стены. Я начинаю раскладывать покупки.
– А как мы будем пить вино? У нас нет ни бокалов, ни штопора, – вдруг спохватывается Капюсин.
– В машине есть походный нож и одноразовые стаканы, я мигом, – говорит Пьер.
– А что насчет тебя, Леа? Ты – коренная парижанка? – спрашивает Квен.
– Нет, до четырнадцати лет я жила с бабушкой в Этре. Вы там, скорее всего, не были. Это очень маленький городишко. Но мне там нравилось, наш сосед научил меня водить свой старый грузовик, так что в выходные дни у меня было развлечение. – Я улыбаюсь, проникаясь воспоминаниями.
– А почему вы переехали? – спрашивает Капюсин.
– Переехала я одна, бабушка умерла, и меня привезли к маме.
Возникает неловкая тишина.
– Я не очень люблю об этом говорить, – признаюсь я. – Давайте сменим тему?
Возвращается Пьер.
– Вуаля, ма шери,[10] – говорит он, вручая Капюсин стаканчики и забирая у нее вино. Потом деловито заявляет, раскрывая походный нож: —Нужно нарезать пармезан.
Мы все садимся на плед, подобрав под себя ноги, и вдыхаем прохладный вечерний воздух. Вокруг сравнительно тихо, только легкий ветерок шелестит листьями деревьев.
– Как же красиво, – шепчет Капюсин, глядя на блестящие огоньки в отражении Сены.
– Да, – шепотом соглашаемся мы.
Рафаэль достает пачку сигарет и спрашивает:
– Кто-нибудь будет?
Квантан, Пьер и Капюсин берут по сигарете и закуривают.
– Давай бутылку, я открою, – говорит Раф. Он сидит с самого края одеяла, я – рядом с ним. С другой стороны от меня садится Квантан, а рядом с ним Пьер. Капюсин кладет голову ему на плечо. Рафаэль открыл вино и налил в пять стаканчиков насыщенную бордовую жидкость. Мы подняли их вверх и со смехом чокнулись.
– Santé!
Есть в этом мире одно великое наслаждение – коротать ночи за трапезой на набережной. Сидеть в компании друзей и смотреть на загадочного прекрасного парня, который расположился так близко, что ваши ноги соприкасаются, и вы ощущаете тепло, исходящее друг от друга. Я кладу голову ему на плечо, расслабленно, спокойно, будто знаю его всю жизнь. Что-то теплое растет в моей душе. Это благодарность. Благодарность Вселенной или Богу, кому угодно. Мне хочется сказать спасибо за этот замечательный момент моей жизни, мне хочется сказать спасибо Густаву Эйфелю за великолепную башню, которая в этот вечер кажется даже прекраснее, чем обычно. Мне хочется сказать спасибо Сене, которая ночью выглядит так романтично и таинственно… и ночи – за ту особую атмосферу, которую она привносит в наши души своим приходом. Мне хочется сказать спасибо людям, с которыми я разделяю этот момент. Людям, которые смеются рядом со мной, пьют вино, едят пармезан и тоже наслаждаются этим мгновением.