Двери в зал открываются в девятнадцать тридцать. Девушки бросаются в бой, каждой хочется сесть поближе к сцене и стать заметной. Капюсин не из тех, кто хлопает ушами. Она скорее из тех, кто бесцеремонно растолкает всех и вся, наступая на ноги и пропуская мимо ушей реплики вроде «ты, корова, куда прешь». В результате мы оказываемся в середине первого ряда и довольно улыбаемся: миссия «Шикарные места» выполнена.
– Не могу дождаться, когда они выйдут. Пьер написал, что они будут выступать последними.
– Очевидно, мадам Феррар хочет удержать полный аншлаг до конца вечера, – говорю я, наблюдая за тем, как наполняется зал.
Вначале мы смотрим смешную театральную пьесу девочек из премьера Л, простую и современную, о трех подружках, влюбившихся в одного и то же молодого человека, которого каждая считала своим парнем. Самое смешное, что в описании каждой девушки он выглядит совершенно по-разному, и когда одна из них рассказывала про «своего парня», другая, качая головой, заявляла, что «ее парень» совершенно другой. Потом выступают две девочки-азиатки, они поют песню на китайском. Мальчик-англичанин читает стихи Байрона, причем плохо и неумело – похоже, его заставили выступить, а он даже не стал стараться. Потом выходит парнишка-брейкдансер, и ему удается немного расшевелить зал; уж он-то был явно горд собой.
– Сейчас будут они, – восторженно восклицает Капюсин, и мое сердце выдает миллион ударов в секунду.
Выступление Делионов начинается с забористого гитарного соло, и атмосфера в зале меняется немедленно, превращаясь из сонной в живую. С первых секунд все вскакивают с мест, и начинается магия. Живая, текущая рекой, осязаемая магия, которая заряжает зал, заставляя его неистовствовать. Рафаэль просто потрясающе хорош, он стоит на сцене, периодически подпрыгивая и улыбаясь своей наглой улыбкой, этакий длинноволосый мове гарсон [21], и озорные огоньки, горящие в его глазах, воспламеняют мое сердце. Этот ритм, этот голос! Во мне все трепещет, я зачарованно смотрю на него, такого живого, настоящего, и вижу, что он тоже смотрит на меня. Он поет для меня, он стоит посередине сцены и не сводит с меня глаз. Чтобы там ни говорил Пьер, я точно знаю, для кого звучит эта музыка. Она звучит для меня. Она возрождает меня. Эта энергия наполняет меня, окрыляя. Я подключаюсь к ней, начинаю покачивать головой в такт мелодии, потом принимаюсь подтанцовывать и вижу, как его улыбка становится шире, а голос – громче. Ох, этот голос! Хрипловатый, глубокий, он проникает в каждую клеточку моего тела, и я мечтаю, чтобы это никогда не закончилось.
Он пел песню Kaleo – Hot Blood:
Они не знают кто мы такие,
Они не знают о нас с тобой,
Они не знают о звездах в твоих глазах,
О кипящая кровь любовь настигнет тебя…
Я впускаю в себя каждую строку, каждый аккорд. Слова огненной печатью ложатся на мою душу.
– Господи, – кричит Капюсин, – это невероятно!
И это действительно невероятно. После одной из песен Пьер берет микрофон и говорит:
– Я, может, и не додумался до цветов, но слушай внимательно, Капюсин Мишель, ты само очарование, сама нежность, сама спонтанность и само наказание. Ты! Именно ты – Капюсин Мишель, девушка, стоящая посреди зала в короткой юбке, которую я мечтаю снять.
И, подмигнув в своей мальчишеской манере, он начинает играть вступление следующей песни, завораживая зал, а потом на соло накладывается потрясающий голос Рафаэля. Капюсин, не веря своим ушам, смотрит на сцену, потом оборачивается ко мне, и на ее лице расцветает счастливая безумная улыбка. Мы обе смеемся. Я без устали прыгаю в такт музыке и не могу оторвать взгляда от Рафаэля. Его волосы взлетают в воздух в ритме его движений, а улыбка… его улыбка настолько невероятно хороша… Это самое прекрасное, что я когда-либо видела.
Он поет и улыбается своей наглой умопомрачительной улыбкой, обещая нечто нехорошее, но сногсшибательное. Он до краев полон энергии, чувств, эмоций, жизни. Он не отводит от меня взгляда, в котором столько страсти, и все внутри меня тает и плавится. О Рафаэль, кипящая кровь, бушующее море, ночное небо без звезд. Он такой живой, думаю я. Он так полон жизни. Настоящей, бурлящей, кипящей жизни. «Да, Леа», – соглашается со мной мое подсознание. Он живой. Живой.
Мадам Феррар лучезарно улыбается, разговаривая с высоким статным чернокожим мужчиной. Пьер беззастенчиво влезает в их разговор.
– Мадам, думаю, мы здесь больше не нужны, так что мы пойдем.
Она стреляет в него недовольным взглядом, но говорит:
– Месье Амаду, познакомьтесь: Пьер Делион, один из участников группы.
Капюсин весело обнимает Пьера и щебечет:
– Моя рок-звезда!
Месье Амаду смеется, губы мадам Феррар тоже слегка дергаются в легкой улыбке.
– Приятно познакомиться, – пожимая руку Пьеру, говорит Амаду.
– Взаимно, – отвечает Пьер.
– Ну так что, месье ле президент, может, вы уже решили в будущем поменять род деятельности? Звезда рока – Пьер Делион! Я прямо вижу ваши афиши, – подмигивает учительница.
Пьер ухмыляется.
– Без вариантов, мадам. Она хочет быть первой леди, – кивая в сторону Капюсин, весело отвечает он.
– К тому же президент-рок-н-рольщик – это будет нечто новенькое, – встревает в разговор Квантан.
– Да, – соглашается мадам Феррар, – Пьер Делион, разрушитель стереотипов, русский президент рок-н-рольщик… боюсь даже представить, какой будет ажиотаж вокруг его персоны…
– Он – француз, – твердо произносит Рафаэль, заметив хмурое выражение лица Пьера. – Он – Делион. Львиная кровь. – Рафаэль хлопает его по плечу, и на лицо Пьера возвращается его мальчишеская улыбка.
– Спел? Смог? – приподнимая брови, ехидно интересуется у Рафаэля мадам Феррар.
Я думаю, что Рафаэль разозлится, но он никак не комментирует ее слова, поворачивается ко мне, удивленно поднимает брови и смеется в голос. Я непонимающе спрашиваю:
– Что такое?
– Ты похожа на жертву зомби-апокалипсиса, – улыбаясь, говорит он.
Все поворачиваются в мою сторону, и Капюсин в ужасе восклицает:
– Господи, у меня тоже все растеклось?
Квантан заглядывает ей в лицо и хохочет.
– Ты тоже жертва, – весело заявляет он.
– Пьер, – с упреком шипит Капюсин, – минуту назад ты сказал, что я прекрасно выгляжу.
Пьер пожимает плечами и все с той же улыбкой отвечает:
– Для меня ты всегда прекрасно выглядишь. Старина Квен, сфоткай нас!
Капюсин начинает ныть и хныкать, объясняя, что в таком виде ей фотографироваться не хочется. Пьер уговаривает, говоря что-то о живых кадрах, Квен приглушенно посмеивается, а я смотрю на Рафаэля, который играет с прядью моих волос. Его лицо освещает такая потрясающая улыбка, что я просто не могу оторвать от нее взгляда.
– Тебе понравилось? – тихо спрашивает он, наклоняясь к моему уху.
– Да, – коротко отвечаю я, судорожно ловя воздух. Рафаэль стоит так близко, что я ощущаю тепло его тела и совершенно перестаю соображать. Он ловит меня за талию и прижимает к себе, положив подбородок мне на макушку.
– Мне нравилось смотреть, как ты танцуешь, – хрипло говорит он.
– Танцую? – с усмешкой переспрашиваю я. – Ты о моих прыжках в стиле раненого бегемотика?
Я чувствую, как он улыбается, а потом горячо целует мои волосы.
– Я устал и хочу есть, – закидывая в багажник гитару, ноет Пьер.
– Я позвонил Этьену, он заберет мою машину, давай ключи от своей, я поведу, – говорит Квен.
– А почему Рафаэлю нельзя водить? – спрашивает Капюсин, вспоминая наш давний разговор.
– Рафаэль, он… – неуверенно начинает Пьер.
– Я разбил машину в свой день рождения, – заканчивает за него Рафаэль, надевая черную бейсболку. Увидев мое ошарашенное лицо, он добавляет: – Я был в ней один, и никто не пострадал…
– Кроме машины. Новенький «Астон Мартин» повезли на свалку… Груда помятого металла, вот что от нее осталось, – недовольно хмурясь, рассказывает Пьер. – Права Рафаэля забрали родители, и теперь он на испытательном сроке. Думаю, машина не светит ему до конца жизни, – с кривой ухмылкой заканчивает он.
– Ничего себе, как же ты не пострадал, если машину пришлось на свалку везти? – широко раскрыв глаза, спрашивает Капюсин.
– Я был пристегнут, сработала подушка безопасности, – не желая развивать тему, сухо отвечает Рафаэль.
– Я тоже голодный, – вмешивается Квантан, – поехали в бургерную?
– Да, я готов продать душу дьяволу за сочный чизбургер с картошкой, – весело говорит Пьер, вручая Квантану ключи.
– Сочный чизбургер – звучит отлично, – говорит Капюсин, ныряя на заднее сиденье.
Я смотрю на Рафаэля, он хмур, задумчив и словно бы не здесь. Я беру его за руку. Он резко поворачивает голову и словно только сейчас замечает мое присутствие. Его мрачный взгляд говорит: не спрашивай, пожалуйста, ни о чем меня не спрашивай. Я содрогаюсь при одной мысли об аварии и смятой машине, и все это – в день рождения… Попытка самоубийства? Я смотрю на Рафаэля; его темные глаза под козырьком черной кепки кажутся еще более пугающими, чем обычно. Он тоже смотрит на меня, пытаясь понять, что будет дальше, но я молчу. Я разглядываю красивого, сильного, широкоплечего парня и понимаю, что нет, он не пытался себя убить, потому что в противном случае его уже не было бы на этой земле. Как и тебя, Мика. Возможно, это был его первый день рождения без тебя. Да, скорее всего, так все и было. Я начинаю потихоньку понимать чувства Рафаэля. Я ощущаю злость и боль, что живут в его душе, не отпуская ни на секунду. И если я могу забыть о тебе, Мика, то он не может. Каждый раз, видя себя в зеркале, он видит и тебя. Ты постоянно стоишь перед его мысленным взором, напоминая о том, что ты мертв, а он жив. И из-за этого его пожирает чувство вины. Головой он понимает, что ни в чем не виноват, но чувства кричат другое. Каждый раз, глядя в зеркало, он спрашивает себя: «Почему я жив, а Мика нет?» Я понимаю его злость, его желание уловить тайную суть всего, что произошло с вами, разгадать загадку бытия. Ему отчаянно хотелось понять смысл твоей болезни, твоей смерти, смысл своего собственного существования. Я понимаю, почему эти черные гл