– Они никому не по душе. Весь вечер нам придется танцевать с внучками подруг нашей ма́ми, рассказывать о своих великих планах на будущее всем, кому не лень, и слушать, как мы выросли, – ехидно замечает Пьер.
– Ни с какими внучками танцевать ты не будешь, – возмущенно вставляет Капю, и мы все смеемся.
– Не буду, котенок, не буду, – счастливо улыбаясь, соглашается Пьер.
Глава 20
В двенадцать часов мы приезжаем в Довиль. Пьера просят припарковать машину у отеля, так как она слишком высока для их подземной парковки, портье забирает наши сумки, и мы идем в сторону отеля. Это здание в нормандском стиле с зелеными полосами по белому фасаду и треугольной коричневой крышей. Над дверями отеля полукругом написано «Нормандия», и несколько девочек в ярко-желтых дождевиках фотографируются на фоне вывески. Мы заходим в отель, и я опять переглядываюсь с Капюсин при виде окружающей роскоши. Рафаэль уверенным шагом направляется к столику регистрации.
– Мы можем присесть, пока он разбирается с номерами, – предлагает Квантан, и мы идем за ним в уголок к дивану и двум креслам. В холле на удивление малолюдно, лишь несколько гостей тихо беседуют в креслах. – Удачно приехали, – довольно отмечает Квен.
– Почему? – интересуюсь я.
Он улыбается.
– Потому что пока почти никто сюда не добрался. Вот увидишь, часа в четыре здесь будет не протолкнуться.
Возвращается Рафаэль.
– Гаспар зарезервировал нам комнаты на втором этаже, – сообщает он.
Мы идем к лифту, сопровождаемые портье, который аккуратно катит тележку с нашими сумками. При виде его старательности мне становится смешно. Мой потрепанный рюкзак и представить себе не мог, что окажется в таком месте! Мы выходим на втором этаже и оказываемся в длинном широком коридоре. Рафаэль подает нам с Капюсин черные пластиковые карточки.
– Вот ваш номер, – говорит он, останавливаясь у белой двери. – Пьер будет в соседнем справа, а я слева, Квен за мной.
Капюсин прикладывает карточку к замку, и дверь открывается.
– Вы сейчас будете заняты? – спрашиваю я у парней. – Во сколько вообще начинается вечер?
– В восемь часов. До этого времени мы абсолютно свободны, хочешь чем-нибудь заняться? – интересуется Рафаэль.
– Давайте погуляем по городку? – прошу я.
– Хорошо, – он улыбается и поправляет мне волосы.
– Месье, – говорит портье, – вам что-нибудь еще нужно?
– Нет, спасибо, – отвечает Рафаэль, вручая ему из бумажника чаевые. – Так ты хочешь прямо сейчас пойти погулять, Леа?
– Как раз пообедаем где-нибудь в городе, – предлагает Квантан.
– Только вначале я рассмотрю наш номер и отправлю маме фотки, – восклицает Капюсин. – Для вас, избалованных мальчишек, это, конечно же, норма жизни, но дайте мне пять минут насладиться новым ощущением.
– И что же это за ощущение? – с усмешкой в голосе спрашивает Пьер.
– Восторг вперемешку с удивлением, – отвечаю я.
– В яблочко, Леа, – подмигивает Капюсин, хватая меня за руку и закрывая за нами дверь. – Для начала попрыгаем на кровати, – весело заявляет она.
И мы прыгаем! Сначала в ее комнате, потом в моей. Окна нашего номера выходят на море, и мы, раздвинув занавески, минут пять зачарованно смотрим на него. Потом Капюсин включает музыку, мы опять некоторое время прыгаем на кровати и, тяжело дыша, валимся на мягкую постель. Номер состоит из двух спален и маленькой общей гостиной, он просторный, светлый, роскошный. Капюсин громко пищит, увидев огромную ванную комнату.
– Мы в раю, Леа, – нараспев произносит она, в очередной раз вытаскивая платья из сумки и аккуратно развешивая их в шкафу. – Все, миссия выполнена, теперь с чистой совестью можно и погулять, – запихивая телефон в карман, улыбается подруга, а потом лукаво добавляет: – Мама просто кипит от зависти.
Решив поесть устриц с картошкой фри, мы обедаем в обычном уличном кафе. Пьер бесконечно что-то рассказывает, Квантан наполняет наши бокалы, а Рафаэль просто сидит рядом со мной, и мне так хорошо от этого!
– Давайте погуляем у моря? – предлагает он после обеда, и мы идем по выложенной плиткой дорожке в сторону довильского пляжа. Знаменитые разноцветные зонтики выставлены в ряд, привлекая внимание туристов.
– Вы знали, что здесь у многих звезд есть свои пляжные кабинки? – спрашивает Капюсин. Парни кивают, а я качаю головой и признаюсь:
– Я тут в первый раз.
Рафаэль кивает в сторону маленьких построек, которые тянутся вдоль пляжа, и говорит:
– Видишь имена?
– Сэр Ридли Скотт, Стивен Спилберг, Жорж Лукас? – с усмешкой читаю я.
– Тут тоже проводят фестиваль, конечно, не такой масштабный, как в Каннах, но все же, – пожав плечами, объясняет мне Квантан.
– Когда я была маленькой, я мечтала, чтобы и мое имя тут написали, – делится с нами Капюсин.
– Ты хотела быть актрисой? – спрашиваю я.
– Нет, просто хотела кабинку со своим именем! – фыркает она. – Помню, мечтала, как стану гулять по пляжу и перед одной из кабинок будет написано: «Капюсин Мишель».
Мы улыбаемся. Несмотря на прекрасную погоду, вблизи моря дует прохладный ветер. Он играет моими волосами, заставляет щуриться и натягивать рукава толстовки до самих пальцев. Я смотрю на Северное море, такое пенистое, и ошеломленно произношу:
– Оно молочного цвета!
– Море? – подойдя ближе, Рафаэль садится на песок, и я опускаюсь рядом.
– Да, море. Я никогда не видела море молочного цвета. В нем вообще купаются?
– Летом да, но и тогда вода прохладная, градусов шестнадцать, не больше. Все равно после жаркого дня это непередаваемое чувство, – делится воспоминаниями он, – когда разгоряченная кожа окунается в ледяную воду, и все тело начинает гореть.
– Это приятно?
– Я бы сказал, на любителя, но мне нравится, – улыбается он. Я накидываю капюшон, стараясь спрятаться от ветра. – Давай сюда руки, погрею, – он берет мои руки и дышит на них. Я смотрю на его губы, они покраснели на ветру, и мне ужасно хочется почувствовать их мягкость. Я облизываюсь, он улыбается, наклоняется и нежно целует меня.
Без пятнадцати восемь я с улыбкой смотрю на себя в зеркало. На мне непривычное черное классическое платье. Длиной до колена, с круглым горлом, оно выглядит очень традиционно, но мне это нравится. Я слегка накрасилась и заколола волосы, и вот теперь смотрю в глаза своему отражению, пытаясь разглядеть в них следы собственных эмоций. Когда-то во мне умерло желание нравиться себе, и я думала, что так будет всегда. Но сейчас я гляжу на себя и, что немаловажно, ВИЖУ себя. И я себе нравлюсь. Нет, я не стала другой, улучшенной версией, которая научилась правильно жить. Я все та же Леа, которая очень далека от идеала, но в моей жизни появился человек, способный разглядеть меня и не отвернуться. А еще я осознаю одну простейшую на первый взгляд, но очень важную вещь: пока в твоей груди бьется сердце, все можно изменить. А навсегда или на время – решать тебе. Только тебе.
– Леа в платье! – на весь коридор орет Пьер. – И посмотрите-ка, у нее не кривые ноги!
Квантан, как обычно, качает головой. Кузены стоят в коридоре и выглядят невероятно привлекательно – на них безупречно сидят идеально пошитые костюмы, а белоснежные рубашки с галстуками-бабочками добавляют шарма.
– Неудивительно, что внучки подруг вашей ма́ми мечтают о танце с вами, – подмигнув, говорю я.
– Я не понял, это был комплимент? – приподнимая брови, интересуется Пьер. – Потому что он такой завуалированный… В следующий раз просто скажи: «Пьер, ты горячее красного перца», и я все пойму.
– Пьер, ты горячее красного перца, – весело восклицает Капюсин, и Пьер теряет дар речи, увидев ее в ярко-красном шелковом платье в пол, без бретелек, да еще и с полукруглым шлейфом.
– В нашей компании только один человек горячее красного перца, – с довольной улыбкой выпаливает Пьер, – и это моя девушка.
Капю смеется, и он подает ей руку, бросая:
– Встретимся внизу, неудачники! А если вы спрашиваете себя, почему именно вы неудачники, посмотрите, нет ли поблизости шикарной блондинки в красном платье.
Квантан опять качает головой, и Пьер с усмешкой выкрикивает:
– Я так и думал! Ведь она стоит рядом со мной.
Капюсин весело смеется, и они уезжают в лифте, такие счастливые, такие влюбленные.
– Ты как? – спрашиваю я Квена, он улыбается.
– Нормально.
Я киваю, понимая, что более развернутого ответа не получу.
– А где Рафаэль? Уже почти восемь.
– Я здесь, – раздается за моей спиной. Я оборачиваюсь и ахаю. Рафаэль весь в черном. Черные туфли, брюки, рубашка, тоненький черный галстук, черный велюровый пиджак слегка переливается в свете ламп. В последнее время черный определенно стал моим любимым цветом. – Прекрасно выглядишь, Леа, – говорит он. Его волосы собраны в хвост, подбородок гладко выбрит, а лицо озаряет моя самая любимая ухмылка. – Спустимся вниз? – спрашивает он.
Я киваю. Мы едем в лифте, и я вижу в зеркале по обе стороны от себя двух мужественно прекрасных молодых людей, одного из которых мне доводилось целовать. Я не могу сдержать улыбки, Рафаэль ловит в зеркале мой взгляд и улыбается в ответ.
В большом ресторане при отеле человек, одетый в строгий деловой костюм, отводит нас к столику, за которым сидит вся семья Делионов и Рашель. Мано нигде не видно, и я решаю, что она уехала, но ошибаюсь: через несколько минут она подходит, держа под руку симпатичного мужчину. Выглядит тот лет на тридцать, его светлые волосы аккуратно зачесаны назад, а голубые глаза с интересом останавливаются на Капюсин, впрочем, ненадолго. Широко улыбаясь, он здоровается со всеми присутствующими, а потом парочка удаляется к своему столику.
– Мне нравится твоя прическа, – шепчет Рафаэль мне на ухо, и я вспыхиваю. Рашель недобро смотрит в мою сторону, я усмехаюсь в ответ. Смотри, мечи молнии, испепеляй меня взглядом. Мне все равно.