ез имени она может быть лишь плодом моей фантазии. Моим сном. Но у нее есть имя. И я его знаю. Имя, которое перевернуло все внутри меня вверх дном.
«Леа…», шепчу я и слышу, как волны бьются о скалы. «Леа», говорю я громче и слышу рев ветра. «Леа!», кричу я куда-то в далекое море и слышу раскаты грома. Мне нужно уйти отсюда. Нужно исчезнуть. Я смотрю на море, и вспоминаю женщину в дождевике, которую видел как-то раз. Она стояла на углу и держала буклеты с изображением Христа, а рядом высился плакат, бережно укрытый от дождя прозрачной пленкой. Над ликом Иисуса большими буквами были написаны слова о спасении, о Мире без боли и страданий. Воспоминание заставляет меня покачать головой. Она действительно верит в Мир без боли? Есть ли чертово спасение на этой планете? Для тебя, Мика, спасением стала смерть. Спасением и великим освобождением. Ты ушел, оставив меня. Но что делать мне? Как избавиться от клокочущего гнева внутри? Как перестать на тебя злиться?
Рядом с ней было гораздо лучше. Рядом с ней была нирвана. Было спасение. Но все куда сложнее, чем хотелось бы. Море все продолжает биться о скалы, разбиваться и пениться. Ты тоже злишься, море, ты тоже в гневе. Но у тебя есть океан, ты сливаешься с ним и так находишь освобождение. Я отворачиваюсь и спускаюсь вниз. Кристоф все выпытывает, какие у меня планы на ближайшее время, и долго ли я еще пробуду в Нормандии, но до этой секунды ответа у меня не было. Но теперь я знаю. Я собираюсь навестить океан.
Я захожу в кабинет Кристофа, он сидит за столом и изучает бумаги.
– Я возьму какую-нибудь из твоих машин?
Он приподнимает голову и снимает очки:
– Ты опять разбил свою?
Я качаю головой.
– Нет, но мне нужен внедорожник.
Он кивает:
– Без проблем, бери черную «шевроле».
Я закатываю глаза.
– Она старше меня и черной была в дни твоей молодости.
Кристоф смеется.
– Извини, Раф, но это единственная машина, которую мне для тебя не жалко, – говорит он и, порывшись в ящике стола, кидает мне ключи. Я ловлю их на лету и иду к двери.
– Куда ты едешь? – вдогонку спрашивает он, но мы оба знаем: я не отвечу. – Звони своему отцу, он волнуется, – добавляет Кристоф перед тем, как я закрываю дверь.
Серебряное побережье… весьма поэтичное название. Я выхожу из машины и медленно направляюсь в сторону пляжа. Я слышу шум Атлантического океана, и приятный ветер обдувает мое лицо. Чем ближе я подхожу к океану, тем сильнее становится ветер, проявляя свою дикую необузданную сущность. Но гул и шум на удивление успокаивают. Я смотрю на парочку сумасшедших серферов, которые пытаются поймать волну. Мои ноги проваливаются в огромные холмистые дюны. Я присаживаюсь на песок в ожидании заката. Солнце медленно опускается за горизонт, окрашивая небо в ярко-оранжевые цвета. Достаю пачку сигарет и закуриваю, не отводя взгляда от потрясающих огненных разводов. Закрываю глаза, воображение немедленно рисует на этом фоне знакомую голую спину, и мне хочется кричать. Очередная затяжка. Я открываю глаза. Розовые оттенки перемешались с красными и оранжевыми. Интересно, это тоже похоже на акварель? Трясу головой, в надежде избавиться от очередного видения. Перестань жить у меня в голове, умоляю я.
Рядом присаживается девушка в гидрокостюме, одна из серферов. Она устраивается слишком близко, вода с ее волос капает мне на джинсы, и я нехотя убираю ногу.
– Думаешь о жизни? – спрашивает она с улыбкой в голосе. Я поворачиваю голову и приподнимаю бровь. – Я специально тебе помешала, – смеется она, – ты сидел ужасно хмурый! Нельзя так хмуриться, когда перед тобой такое, – она указывает в сторону океана, на поверхности которого переливаются последние лучи солнца.
Я ничего не отвечаю, молча докуриваю сигарету.
– Так что ты тут делаешь в одиночестве? – не отстает она. Ее нос усыпан веснушками, а глаза светло-карего цвета. Она смотрит на меня с улыбкой.
– Сижу, – отвечаю я, констатируя очевидное. Она фыркает, легкие морщинки собираются вокруг ее глаз.
– Долго собираешься сидеть?
– Пока не знаю.
Я смотрю прямо перед собой, но все равно ощущаю ее горячий, изучающий взгляд.
– Не катаешься? – наконец спрашивает она, кивая в сторону своей доски.
Я качаю головой.
– Нет.
– Тогда иди и окунись, – серьезно заявляет она, – возможно, поможет.
Она отворачивается к океану и смотрит на него как на нечто таинственное и невероятное. Я вижу ее профиль с легкой горбинкой, наверняка она ломала нос. Цвет ее мокрых волос невозможно определить, но, кажется, на концах они красноватые. Океанский ветер в очередной раз ударяет в лицо, и я вдыхаю полной грудью холодный соленый воздух. Мне хочется слиться с ветром. Стать с ним одним целым.
Я молча стягиваю свою одежду и иду к воде. Она ледяная. От холода кожа покрывается мурашками. Я ныряю с головой, ощущая, как протестует тело. В меня будто впивается миллион ножей. Я не всплываю, я остаюсь под водой, полностью отдаваясь моменту, пытаясь выбросить из головы воспоминания, которые медленно, но верно сводят с ума, раствориться в ледяном океане, мысленно умоляя его принять меня и освободить. Но в сознании тут же встает образ Леа в воде – мокрые волосы, дрожащие, красные от холода губы. И взгляд. Дикий, необузданный, прекрасный. Я выныриваю, тяжело дыша, ловлю воздух ртом и смотрю, как последние лучи солнца скрываются за горизонтом.
Когда я выхожу на берег, мне в лицо летит полотенце.
– Тебе не помогло, зато я насладилась редким зрелищем, – подмигивает девушка, бесцеремонно разглядывая меня. Она успела переодеться, рядом с ней большой рюкзак, из которого торчит пакет с гидрокостюмом.
Я не отвечаю, ветер слишком холодный, и у меня такое ощущение, будто я не согреюсь никогда. И не только снаружи, но и внутри. Я вытираюсь, пытаясь унять дрожь в теле и поглядывая, как пенятся волны. У меня в сердце дыра, которая из-за соленой воды жжет теперь еще сильнее, ни на миг не давая забыть о себе.
– Мы с друзьями поедем сейчас в одно местечко перекусить, если ты голоден, можешь составить нам компанию, – слышится за спиной голос девушки, вырывая меня из тьмы, в которую я погружаюсь. Обернувшись, я наблюдаю, как она вытаскивает сигареты из моей кожаной куртки, ухмыляется и закуривает.
Я наматываю полотенце вокруг талии. Она не отворачивается, продолжает смотреть на меня, и я не вижу ни капли смущения на ее лице. Я качаю головой и переодеваюсь.
– Можешь оставить эту пачку себе, – говорю я, направляясь к машине.
– Ты такой добрый, – в ее голосе слышится ирония. – Я поеду с тобой, – заявляет она, поднимается с песка, догоняет меня и окликает друзей: – Ребята! Я с этим парнем, запишите номера машины, если вдруг мое тело найдут в лесу, будете знать, кто маньяк.
Все смеются, кроме одного человека. Он буравит меня взглядом, и я знаю, что это значит. Я оборачиваюсь на девушку, которая вприпрыжку несется к машине, хотя от нее явно не укрылась реакция этого парня. Я останавливаюсь.
– Ничего не говори, – просит девушка, и я в первый раз замечаю в ней неуверенность. – Между ним и мной ничего нет, – добавляет она, хмуря брови.
– Между нами тоже ничего не будет, – прямо говорю я.
– Я знаю, – отвечает она, – поэтому и еду с тобой.
Я вновь вглядываюсь в ее лицо, пытаясь понять, что происходит.
– Просто отпусти ситуацию, – говорит она, дергая за ручку машины, – и разблокируй двери.
Я открываю машину, сажусь в нее, достаю из бардачка новую пачку сигарет и кладу в карман.
– Меня, кстати, зовут Солвег, – говорит девушка.
– Солвег?
– Да, это значит «солнечная дорога», – откидывая голову на сиденье, отвечает она.
– Раф. Куда мне ехать?
– За потрепанной «тойотой», – говорит Солвег, показывая пальцем на машину.
Некоторое время мы молчим.
– И как зовут ту, что разбила тебе сердце, Раф? – вдруг спрашивает девушка, и я не могу скрыть удивления. – Можешь не отвечать, – шепотом добавляет она.
Мы подъезжаем к забытому Богом придорожному заведению посреди хвойного леса. Первые звезды таинственно поблескивают на черном ночном небе.
Я выхожу из машины, недоверчиво поглядывая на стоящую перед забегаловкой пластиковую обшарпанную мебель.
Солвег звонко смеется.
– Видел бы ты сейчас свое лицо!
Мы проходим в зал, и в глаза мне бросаются грязные стены и потолок с желтыми разводами. Я вновь гляжу на Солвег, но та лишь тихо посмеивается. Ее друзья выходят из машины и устраиваются за столиком снаружи. Я тщетно верчу головой в поисках официанта.
– Поль, – кричит Солвег, – что на ужин?
Поль, мужчина лет пятидесяти, сидит в обществе дружков. Вся компания уставилась на крошечный экран, где, судя по звукам, идет трансляция футбольного матча. Поль нехотя поворачивает полысевшую голову и буркает:
– Могу сделать стейк с картошкой.
Солвег ничуть не расстраивает его ответ, и она расплывается в широкой улыбке.
– Звучит идеально, – нараспев произносит она.
Поль, кивнув, направляется в кухню, а Солвег хватает меня за руку и говорит:
– Пошли, я представлю тебя друзьям.
Я молча вырываю руку и иду за ней. Даже если ей неприятно, она не подает виду.
– Это Раф! – звонко кричит Солвег, представляя меня своей многочисленной компании, и по очереди называет имена присутствующих. Я не запоминаю. Девушки мило улыбаются, некоторые парни хмурятся, другие просто пожимают плечами.
– Откуда ты, Раф? – спрашивает меня тот самый парень, который меньше всех рад меня видеть.
– Какая разница? – отвечаю я, закуривая и кидая пачку на стол. Через секунду в ней не остается сигарет. Парень, который задал мне вопрос, демонстративно лезет в карман джинсов за собственными сигаретами. Я глухо усмехаюсь, нервно барабаня пальцами по столу. Парень не сводит с меня глаз. Я не знаю, как себя вести. Пьер в такой ситуации просто-напросто бросил бы: «Приятель, будь спокоен, сумасшедшие девушки, вроде твоей, абсолютно не в моем вкусе», но я молча наблюдаю за Солвег, которая с улыбкой придвигается ко мне. Интересно, зачем этот спектакль? Мне ужасно хочется отодвинуться, но Солвег заглядывает мне в глаза, безмолвно умоляя этого не делать. В ее медовом взгляде я вдруг вижу отражение своих чувств. Она тоже опустошена, ее терзают боль предательства и обида, а как с ними справляться, ей совершенно невдомек. Я, поморщившись, отворачиваюсь. Солвег ставит стул вплотную к моему, я не шевелюсь, и тогда она спрашивает: