или «психологистического сыска» (Шпет), стремящихся усмотреть в высказывании субъективные, вплоть до потаенных и бессознательных, моменты, и Харибдой абсолютизации логически унифицированного ноэматического смысла (семантики) языковых высказываний.
Разумеется, вненоэтическое понимание коммуникации как передачи готового смысла или информации обладает преимуществами для нейтрально-информационных, логицированных и математизированных сфер общения и для неприхотливых смысловых нужд, но ограничение только таким пониманием оставляет концептуально непроясненной языковую ситуацию в целом. Фактически производимое при таком толковании отождествление коммуникативно передаваемого содержания (смысла) только с ноэматическим составом потока актов сознания создает непреодолимые проблемы для феноменологии говорения. Ведь и так понятая смысловая сторона речи тоже может мыслиться только как передаваемая вместе с ноэтикой: «ноэм» изолированно от «ноэс» в речи не существует. Здесь можно говорить либо о том, что ноэмы вспыхивают в воспринимающем сознании как результат протекания в нем индуцированных высказыванием актов сознания, поскольку каждый индуцируемый акт всегда имеет свою «совспыхивающую» ноэматическую составляющую (имеет таковую и скомпонованная сюжетная инсценировка актов), либо здесь можно говорить о том же с другой стороны: если в воспринимающее сознание вненоэтическим – чисто семантическим – образом «попадает» ноэматический состав чужой речи, то эти оказавшиеся в нем «ноэмы» сами вызовут в воспринимающем сознании совспыхивающее протекание соответствующих им по модальности, по тональности, по оценке и т. д. потоков «ноэс». В определенном смысле и «понимание» как таковое является прежде всего ноэтическим процессом.
Даже если оставить в стороне то обстоятельство, что именно ноэтическим актом является любое понимающее связывание двух лексем в единое смысловое образование, преимущественно ноэматическое понимание коммуникации вряд ли правомерно и по той причине, что смысловой коммуникативный импульс речи далеко не покрывается суммой или интеграцией «прямых» ноэм, семантически выраженных в высказывании. Смысл высказывания всегда сверхноэматичен (сверхсемантичен), и это наращивание смысла во многом осуществляется именно за счет ноэтики. Под «сверхсемантичностью» здесь разумеется, что в состав подготавливаемого к коммуникации (к индуцированию) потока актов всегда вводятся и такие акты, чьи либо ноэматические, либо ноэтические, либо и те, и другие компоненты не получат в высказывании семантического облачения, но будут тем не менее ощутимы – за счет взаимной ноэтически-ноэматической индукции.§ 20. Внесловесная ноэтическая ситуация. Аналогично понятиям внесловесной ситуации или контекста общения, влияющих на смысл произносимых в них речей, в феноменологию говорения можно ввести понятие внесловесной (или подразумеваемой) «поэтической ситуации», не все компоненты и обстоятельства которой получают семантическое облачение, но все сохраняют возможность влиять на смысл высказываний. «Не все» – это мало сказано: в зону «подразумеваемого» отходит значительная часть «ноэтической ситуации». Существуют, по-видимому, два типа внесловесных ноэтических ситуаций – текущие и фоновые.
Отличие текущей внутренней внесловесной ноэтической ситуации от внешней ситуации общения в том, что во втором случае отходящее в зону подразумеваемого и не облачаемого в слово равно известно собеседникам заранее, в текущую же внесловесную ноэтическую ситуацию входит то, что собеседнику не может быть известно «заранее», но что можно путем характерного использования языка, опирающегося на ноэтические закономерности протекания актов сознания, индуцировать в его сознании и сделать «совместным» знанием. Предшествующим течением речи говорящий инсценирует совместный со слушающим ноэтический «кругозор» и общее ноэматическое «окружение» семантически облекаемого интенционального объекта – так, что оставшиеся несемантизированными смысловые элементы ноэтического кругозора могут ухватываться боковым языковым «зрением» [299] или «слухом», образовывая непрямой смысл высказывания. Аналогично могут передаваться за счет инсценировки определенной ноэтической ситуации и несемантизуемые при этом аксиологические моменты (тональность, сфера оценок), которые также часто входят в состав непрямых смыслов высказывания. В процессе говорения можно управлять сменами текущих поэтических ситуаций – управлять передвижением понимающего «ноэтического взгляда» слушающего, непосредственно семантически перенаправляя его с одного на другое, но так, чтобы движущийся понимающий взгляд не упускал при этом из виду и изменения в ноэматическом окружении высказывания. При инсценировке возможно и обратное использование такого «бокового» непрямого схватывания: можно точечно и целенаправленно семантически фокусировать элементы ноэтической ситуации, окружающие «действительный» предмет интенции, не называя его и не направляя на него взгляд слушающего непосредственно, и он тем самым будет схвачен понимающим в зоне схождения разнонаправленных «боковых взглядов». Наглядно это происходит в случаях, когда подразумеваемая, но не называемая смысловая предметность имеет имя, которое вспыхивает в сознании слушающего и без его наличия в высказывании (таков, в частности, один из механизмов словесной загадки, построенной путем семантического «обстрела» ноэматических элементов ноэтической ситуации искомой разгадки). Но таким же образом передаются и такие компоненты смысла, которые не имеют имени или которые нельзя именовать (на этом различии основывалось ивановское разведение ассоциативного и реалистического символизма).
Фоновые внесловесные ноэтические ситуации иного свойства. Они «работают» не с текущими и сменяемыми ноэтическими обстоятельствами речи, в том числе с маргинальными или субъективными моментами, а с теми ноэтическими обстоятельствами, которые входят в общую подразумеваемую в данной сфере общения (в данном жанре, в данном стиле, социуме и т. д.) ноэтическую ситуацию. Все основные смысловые моменты, входящие в фоновые ноэтические ситуации, заранее общие для говорящего и слушающего и потому «обычно не высказываются» (СЖСП, 68). К компонентам фоновой ноэтической ситуации относится жанровая (стилистическая, идеологическая и т. д.) общность кругозора, общность в манере понимать семантику (одинаковая направленность ее интенций на предмет) и общность аксиологическая (тональности, экспрессии, импрессии, оценок и т. д.). Понятно, что несемантизируемый смысл общей фоновой ноэтической ситуации, ее очевидно подразумеваемое, входит в «законный» непрямой смысл высказывания. Часто возникающий при этом налет «автоматизма» может привести к той аберрации, что этот общеподра-зумеваемый смысл – не всегда смысл действительно воспринимаемый: состав невысказываемого общей фоновой ноэтической ситуации не всегда осознаваем общающимися, как минимум, полностью – если не «всегда не осознаваем».
Ведь если даже при опоре на общую текущую чувственную ситуацию и на текущие семантически прямо означенные ноэтические ситуации в тексте общающиеся не всегда осознают, что именно в этих общих ситуациях поддерживает взаимную понятность смысла их речей, [300] то тем более это относимо к ментально-внутренним фоновым ноэтическим ситуациям. Возможно, например, что в определенный момент общения экспликация обычно несказываемо подразумеваемого или его части может стать неожиданной смысловой инновацией (по типу «остранения»). Фактически все варианты психоанализа, марксовой теории или структурализма стремятся, отдавая тем самым вольную или невольную дань концепту непрямого смысла, именно к этому – к экспликации того общеподразумеваемого, которое вышло из зоны осознавания, но продолжает влиять на смысл.
В этом отношении эксплицитную семантическую форму коммуникативного высказывания можно сравнить с малой видимой частью айсберга – как всей совокупности или последовательности многочисленных так или иначе связанных с этим высказыванием актов сознания и их смыслов; большая часть этого айсберга остается семантически не означенной, но сохраняет существенное влияние на смысл высказывания, передаваясь различными способами непрямого говорения.§ 21. Двоякое отношение индуцирования к гуссерлевым сращениям и опущениям. Непрямой смысл языковых энтимем. «Сверхсемантичность» любого высказывания непосредственно связана также и с тем, что последовательность актов говорения, имея автономную направленность и инсценированную организацию, наследует вместе с тем гуссерлевым актам выражения (т. е. по-своему использует их семантический состав) и внутренней речи (составляющей отдельную проблему для феноменологии языка, здесь оставляемую без рассмотрения). Результатом такого «наследования» оказывается то, что в акты говорения вместе с наследуемой эксплицирующей семантикой могут скрытым неэксплицированным образом переходить тетические характеры, модальные и аксиологические отблески тех ноэс, ноэм и ноэтических переплетений между разными актами, которые участвовали (сопровождали) в создании данного не ориентированного на коммуникацию акта выражения, но никак не отразились в его окончательной семантической форме. Имеются в виду не субъективные коннотации ноэтического кругозора говорящего, а восполняющие несказанное смысловые составляющие несловесной ноэтической ситуации, характерно типичные для того или иного более частного «мы» или для того или иного типа фоновой ноэтической ситуации.
Если сопоставить тезис об индуцировании и инсценировании с гуссерлевым тезисом о принципиальной неполноте языковых выражений, о свойственных им сращениях ноэтических и ноэматических моментов и разного рода опущениях каких-либо из этих моментов, то этот тезис можно толковать и в том смысле, что индукционно-инсценирующая сила актов говорения частично компенсирует эту природную семантическую неполноту, эти сращения и опущения, или – в общем плане – что она частично компенсирует отмечавшуюся Гуссерлем принципиальную ноэтически-ноэматическую