(с. 98–99). Описывая две противоположные трактовки – интенционалистскую (признающую необходимость искать в тексте последовательное и связное намерение автора) и антиинтенционалистскую (предполагающую, что в тексте мы всегда обнаруживаем лишь то, что «говорит нам» сам текст, независимо от намерений своего автора), сам Компаньон придерживается той точки зрения, что «интенция действительно составляет единственный мыслимый критерий правомерности толкования, но только она не тождественна ясному и осознанному умыслу» автора, так как существует множество видов «интенциональной деятельности», «которые не являются предумышленными и сознательными» (там же, с. 94, 107). Такое абстрактно верное в широком смысле толкование интенции тем не менее мало что дает для феноменологии непрямого говорения, поскольку непрямой смысл интересен для нее прежде всего (или – сначала) именно в случае его намеренного индуцирования, что, конечно, не исключает и того, что непрямой смысл может быть и непредумышленным, – все эти возможности укладываются и в гуссерлеву интенциональность, и в идею феноменологии говорения о существовании типологических форм инсценирования актов сознания (всякое «типологическое» может действовать вне, помимо и против воли сознания).
Если языковое сознание рассматривается в феноменологической редукции от конкретно наполненных реальных высказываний (в целях выявления имеющихся здесь типологических моментов и процессов), то может возникнуть потребность в аналогичном чистому Я понятии – примем за таковое термин «чистый языковой актор». Однако феноменология говорения, в отличие от чистой феноменологии, не редуцирует речь – порождение высказываний, и потому в ней необходимо еще и другое понятие – для обобщенного обозначения конкретного сознания, стоящего за каждым цельным высказыванием. Поскольку здесь неточны были бы термины «говорящий», «субъект речи» и т. д. (ведь Я не может, согласно зафиксированному выше и разъясняемому ниже принятому здесь постулату, говорить непосредственно, но только опосредованно – через те или иные точки говорения или частные источники смысла внутри высказывания и через их смены, наложения, конфигурации и т. п.), примем для обобщенного названия конкретного одного сознания, стоящего за высказыванием, термин чистый автор (вслед за Бахтиным, Зунделовичем [383] и др.). Чистое Я – понятие для редуцированного от речи сознания, чистый языковой актор – для выявленных типологических закономерностей редуцированного от конкретных высказываний языкового сознания, чистый автор, как и точка говорения, – понятие для не редуцированного от конкретных высказываний языкового сознания.Термин «чистый автор» удобен в том числе и тем, что позволяет (как, например, делал это Бахтин [384] или, с тем же концептуальным посылом, но с иным содержательным пониманием, Дж. Принс) выстраивать модификационную лестницу авторства, т. е. вводить ряд специфицирующих и дифференцирующих его понятий: чистый автор как непосредственно не говорящий может модифицироваться в первичного автора (автора, занявшего характерологически заполненную точку говорения «я», местоименно сориентированную относительно «он», «ты» и «мы») и во вторичного автора (например, объективируемого рассказчика или нарратора). Мы дадим пробное наполнение этих понятий в связи с круговращением в высказывании местоименно различных точек говорения по ходу дела.
§ 89. Чистый и первичный авторы. Чистый автор в семантически-языковом смысле – «молчащая» инстанция (а при определенной точке зрения и «немая»): он внесемантическими и, возможно, вообще внеязыковыми (ноэтическими) средствами «режиссирует» высказывание как координатор и распределитель актов говорения и, соответственно, «говоримого» по частным источникам смысла внутри высказывания – по разного рода точкам говорения. В том числе и по различным (их всегда больше одной) условным точкам говорения я-инстанции, но не только: точка говорения – общее понятие для типологически разных возможных инстанций непосредственного исхождения языкового смысла внутри высказывания (таковыми могут быть, как мы увидим далее, помимо первичного и вторичного авторов, и инстанции «он», «ты», «мы», «все», «никто», и инстанция «предмет речи», и различного рода коалиции из этих частных инстанций). На фоне местоименного разнообразия возможных в высказывании точек говорения отчетливо ощутима нужда в упоминавшемся выше специальном общем понятии для всех возможных вариаций «говорящих» я-позиций (в отличие от молчащего чистого автора). Примем за таковое понятие первичного автора. Первичный автор – не статичное понятие и не стабильная инстанция: он «говорит» в высказывании только через свои разные модификационные формы, выбор которых зависит от того, куда диалогически в данном фрагменте высказывания «повернуто» Я – к «он», «ты» или «мы» или к «оно» (в дальнейшем виды смен своего и чужого «голосов» по местоименному циклу будут зафиксированы в соответствующих парных понятиях – речевые центры «я» и «он», коммуникативные позиции «я» и «ты», я-позиции/мы-позиции и т. д.). В общем плане специфика любой точки говорения в том, что это – непосредственно «говорящая» (семантически и/или тонально), но всегда при этом инсценированная чистым автором инстанция. «Инсценированная» – т. е. целенаправленно извне «наполняемая» чистым автором тем или иным языковым содержанием (сам чистый автор остается при этом лингвистически «полым»). Используемые чистым автором языковые «наполнители» точек говорения, [385] получающих тем самым непосредственное языковое звучание, типологически разнообразны, как и сами точки говорения.
§ 90. Языковые наполнители точки говорения – вне и внутри эгологической зоны. Сначала о двух типах языкового наполнения точки говорения «я» первичного автора, условно взятой (для тематической отчетливости) как неподвижная и стабильная относительно местоименной шкалы, т. е. в отвлечении от ее на деле неотмысливаемых модификационных разновидностей, связанных с этой шкалой (ниже будет оговорена и вторая сторона этой «условности»). Происходящие здесь изменения отражаются не столько на ноэтическом, сколько на ноэматическом смысловом составе речи.
Во-первых, это модальность, причем разнотипная. Помимо заполнения точки говорения первичного автора модальностями актов сознания в их гуссерлевом толковании (утверждение, вопрос, сомнение, фантазия и пр.), что трансформированно фиксируется формальной логикой и формальным языковым синтаксисом (в частности, в категории «наклонение»), возможны, как мы видели, и специфически языковые модальные заполнители. Гипотетически можно, как здесь предлагается, говорить, помимо разнообразно рассматриваемой и толкуемой точки говорения нарратора, о точках говорения дескриптора, экспланатора (объяснителя), экспликатора (истолкователя), эксплоратора (исследователя), изобразителя и др. Эти специфически языковые установочные модальности наполняют точку говорения первичного автора «параллельно» или «независимо» от модальных характеристик первого типа. Существенный момент здесь в том, что непрерывно меняется не только наполнение точки говорения первичного Я модальностью первого типа, но что может сменяться по мере развертывания высказывания, как мы видели выше, и модальное наполнение второго типа (нарративное на описательное и т. д.). Вместе же с изменениями модальности меняется модус бытия «предмета» речи (словесной смысловой предметности, индуцируемого ноэматического состава). Изменения модального наполнения точки говорения первичного Я могут рассматриваться вне эгологической зоны, поскольку они могут происходить независимо (что не исключает совместности) от местоименных смен точек говорения (сменить модальность и модус бытия предмета может «одна и та же» авторская ипостась Я) – поэтому специально о модальных сдвигах уже говорилось выше (раздел 3.3), до акцентируемого в данной главе интерсубъективно-эгологического контекста.
Второй тип языкового заполнения точки говорения первичного автора – аттенциональный: сюда относится все то, что выше подробно описывалось в связи с «фокусом внимания», его сменами, наложениями, расщеплениями и т. д. Фокус внимания может смещаться как по пространственной (движение аттенционального луча по разным фрагментам интенционального объекта), так и по временной (ретенции, протенции, временные разрывы и перемещения ноэм) координатам ноэматического состава акта.
Третьим типом наполнителя точки говорения первичного автора является тональность в ее различных вариациях (смех/страх, экспрессия/импрессия и др.). Выше – вне эгологического контекста – о тональности тоже уже подробно говорилось (разделы 2.5; 3.3), но тональная тема окажется особо значимой, как мы увидим, и для эгологической сферы, так что ниже мы опять к ней вернемся в новом ракурсе (см. § «Диапазон тональности»).
Четвертым – непосредственно эгологически-интерсубъективным и потому интересующим нас здесь в первую очередь – типом наполнителя точки говорения является то, что ближе всего выражается известным понятием «голос», но не исчерпывается им: проблема касается не только в прямом смысле чужих «голосов» в высказывании, но и точек говорения, принадлежащих различным ипостасям «я»; кроме того «чуждость» голоса и занимаемой им точки говорения может проявляться и ощущаться по разным параметрам. В дополнение к по-разному инсценируемой позиции «я» в высказывании может, как уже говорилось, использоваться (тоже, конечно, инсценировочно – в качестве имманентных позиций внутри высказывания) весь местоименный цикл: он, ты, мы, все, это, никто и их модификации («мы» в таком контексте – тоже чужая точка говорения).
Теперь можно вернуться к обещанной второй стороне той «условности», о которой говорилось в начале параграфа в связи с двумя первыми (модальным и аттенциональным) типами языкового наполнения точки говорения. После описания интерсубъективно-эгологического расслоения точек говорения уже можно снять условно введенные ранее «для тематической отчетливости» ограничения: ведь понятно, что модально и аттенционально могут быть насыщены не только модификационные вариации точки говорения «я» (первичного автора), но и все те точки говорения, из которых звучат голоса «он», «ты», «все», «мы» и т. д. инстанций. Так, цитируемая чужая речь (речь из точки говорения «он») обладает внутри принявшего ее высказывания и своей модальностью, и своими фокусами внимания, и своими сменами этих фокусов: как раз на скрещении в одном семантическ