историчности» (Деррида Ж. Предисловие к книге: Гуссерль Э. Начало геометрии. М., 1996; материал из интернета).
155
Гуссерль Э. Начало геометрии. М., 1996. С. 215–216.
156
Подборку критических аргументов, в том числе Мерло-Понти и Деррида, см. в: ЯмполъскийМ. О проекте В. Комара и А. Меламида «Символы Большого Взрыва» (Символ и Начало. Художественный журнал. № 54. Материал из интернета).
157
Прехтль П. Введение в феноменологию Гуссерля. Томск, 1999. С. 37.
158
Natorp P. Platos Ideenlehre. Leipzig, 1903. S. 367.
159
Cohen Н. Das Princip der Infinitesimal-Methode und seine Geschichte. Berlin, 1983. S. 20.
160
С точки зрения теории деконструкции, те или иные идеальные предметности мнятся сознанием как вневременные и вечные вследствие их изъятого из коммуникации рассмотрения и по причине неочевидности, скрытости, неосознанности всегда, тем не менее, имеющихся у них истории возникновения (истока) и специфических форм обоснованности. Так, источником геометрических идеальных предметностей является, по Деррида, письмо, предполагающее смерть автора, т. е. своего физического источника, точнее – письмо, безразличное к его жизни/ смерти, и потому дезавуирующее и скрывающее от воспринимающего сознания историю возникновения оставшихся без «автора» идеальных фигур геометрии (ДерридаЖ. Введение к кн.: Гуссерль Э. Начало геометрии. М., 1996). Эйдосы, с этой точки зрения, всегда имеют историю своей «конструкции» («сборки»), а потому могут быть всегда и «деконструированы».
161
Cassirer Е. Philosophic der symbolischen Formen. Bd. 3. Berlin, 1929. S. 538.
162
О лосевском толковании логоса см. § 8. Спор с неокантианством по поводу логоса.
163
«Московский еженедельник». 1910. № 29–32.
164
Одновременное возвышение статуса логоса и его сближение с логикой в российском неокантианском лагере отчетливо видны у Б. В. Яковенко, согласно которому логос – это категория, генетически предназначенная рано или поздно примирить дуалистические раздоры, напр., абсолютность и относительность, идею и материю и т. д. (Яковенко Б. В. Мощь философии. СПб., 2000. С. 59). Существуют, говорит Яковенко, различные версии толкования логоса в этом его отмеченном Богом статусе, но наиболее адекватная на сегодняшний момент версия – неокантианская, которая возросла на гносеологизме нового времени. Философия логоса нового времени предполагает, по Яковенко, что «не внешняя космическая сила…, а объективный, абсолютный в-себе-сущный дух есть начало, основа и двигатель всего сущего. И не в созерцании внешних вещей, равно как и не в наблюдении субъективных психических переживаний, должно искать истинный смысл Логоса, а в гносеологическом анализе познанных вещей, познанных переживаний, одним словом – в объективном познавательном содержании. Логос есть действительная объективно логическая сила…»; «Гносеологизм одним взмахом уничтожает… разрозненность, находя в себе самом подлинный диалектический источник всего сущего…; Объективный абсолютный дух есть сила невещная и безличная, сила чисто объективная, логическая…» (с. 80); Логос «превращается в руках Когена в единую саморазвивающуюся и систематически самораскрывающуюся логическую функцию чистого познания» (с. 81).
165
В неокантиански ориентированной лингвистике «два» может переходить в «один» в зависимости от того, как решается вопрос о статусе языка: в одних версиях язык вводится в зону чистого смысла, продолжая при этом мыслиться как зависимый от логики, т. е. как иерархически ей подчиненный, и тогда остается цифра «два», в других язык выводится из зоны чистого смысла, и тогда «два» редуцируется до «одного» (это различие будет подробно обсуждаться в разделе 1.2.). Мы вводим язык в неокантианскую парадигму безотносительно к этим разным версиям – для удобства сопоставления.
166
Как и в лосевских текстах. И для ранних, и особенно для поздних лосевских текстов термин «выражение» играл фундаментообразующую концептуальную роль (в частности, на категории «выражение» будет основан Лосевым в дальнейшем концептуальный каркас его «Истории античной эстетики», в глубине задуманной, конечно, как «История античной философии»; так, в ее заключительном 8 томе – «Итоги тысячелетнего развития» – общая сводка античной категориальной системы и терминологии строится Лосевым вокруг принципа выражения и в оглавление выносятся такие, например, разделы как примат выражаемой предметности, примат выражающего осмысления и др.).
167
Делез Ж. Логика смысла. М, 1995. С. 36.
168
Деррида Ж. Голос и феномен. СПб., 1999. С. 142, 150.
169
Соприкасающееся с нашей тематикой обсуждение теории истины, основанной на соответствии, см. в кн.: Хакинг Я. Представление и вмешательство. (Особенно – главы 6 и 7; материал из интернета).
170
Одну из версий толкования гуссерлева отношения к корреляции в используемом здесь смысле этого термина см. в кн.: Молчанов В. И. Аналитическая феноменология в Логических исследованиях Эдмунда Гуссерля // ЛИ. С. XCVII; принцип корреляции толкуется здесь как сначала выдвигаемый Гуссерлем в качестве позитивного принципа, затем как в конечном счете отвергнутый.
171
Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994. С. 8. Гуссерлево понимание некоррелятивности отношения сознания и внеположных ему сфер подробно описано Н. В. Мотрошиловой: «…отношение к действительности как „лежащей“ где-то „снаружи“ сознания» отставлено Гуссерлем в сторону. При феноменологической установке появляется «новая» действительность: «И наше дело – фиксировать специфику этой новой „действительности“, действительности в кавычках, как она осознается соответственно различным способам самого сознания…» Ноэма – «это не некая действительность вне сознания (цветущее дерево само по себе), а особая сторона, структура сознания» (Мотрошилова Н. В. «Идеи 1» Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М.,2003. С. 360–361 и ел.).
172
«…несмотря на замечательный анализ языка, несмотря на постоянный, от ЛИ до ИГ, к нему интерес, специфическая проблема языка, его начала и употребления в трансцендентальной феноменологии всегда была исключена или отложена. Особенно это ясно в ФТЛ (§ 2, 5) <Формальная и трансцендентальная логика (1929) / Formale und transzendentale Logik / Husserliana XVIb и в НГ („Начало геометрии“), где сказано: „В обнаруживающуюся тут общую проблему происхождения языка в его идеальном существовании, обоснованном в реальном мире посредством выражения, записи, мы здесь, конечно, не углубляемся“ (НГ 369). ФТЛ: § 2, озаглавленный „Идеальность языкового. Исключение относящихся сюда проблем“, завершается тем, что Гуссерль выводит из рассмотрения все чувственные воплощения идеальных образований, в том числе действительные и возможные реализации языковых идентичностей» (Деррида Ж. Предисловие к «Началу геометрии»).
173
Подробно о самом этом гуссерлевом разведении типов актов и – специально – о редуцированных чистой феноменологией актах извещения и актах говорения вообще см. в заключительной работе сборника «К феноменологии непрямого говорения».
174
Об интерпретации феноменологии Гуссерля в сторону понимания смысла, как присущего самому предмету, см.: Шпет Г. Явление и смысл. М., 1914. С. 185–214. Подробнее о позиции Г. Шпета см. в наст. изд. «К феноменологии непрямого говорения» (Глава 2).
175
Левинас Э. Философская интуиция (материал из интернета).
176
Подробно об этой стороне феноменологии Гуссерля говорится в специальном разделе («Элементы непрямого выражения у Гуссерля») последней статьи сборника «К феноменологии непрямого говорения».
177
В ЛИ (с. 60) Гуссерль спорит с сыгравшей весомую роль известной статьей Г. Фреге «Смысл и значение» по поводу предмета, оспаривая возможность применения к нему термина «значение».
178
Cohen Н. Logik derreinen Erkenntnis. Berlin, 1902. S. 499.
179
Cohen Н. Там же. S. 43.
180
Эту тенденцию отмечали и феноменологи второй волны; так, М. Мерло-Понти, например, критически констатирует, что по сравнению с усложненной картиной взаимоотношения чистого смысла с трансцендентностью в феноменологии в трансцендентальном идеализме мир признается лишь в качестве «простого коррелята» нашего познания, становится имманентным сознанию и теряет самобытность (Феноменология восприятия. СПб., 1999. С. 15).
181
См.: Мотрошилова Н. В. «Идеи 1» Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М., 2003.
182
У всякого эйдоса, говорит Гуссерль, «есть свои способы вступать – до всякого предицирующего мышления – в представляющий, созерцающий, иногда схватывающий его в его „настоящей, словно живой самости“, „постигающий“ его взгляд» («Идеи 1», 29). «Свои» – значит «действующие» в зависимости от «себя» и тем самым вне зависимости от актов сознания, т. е. до всякого логического и предицирующего мышления и выражающих логических и языковых форм и вне обязательной связи с ними. Гуссерль приводит здесь (в качестве поясняющей аналогии, но не тождества) пример с также всегда не полностью адекватными предмету «односторонними эмпирическими созерцаниями», утверждая (важный момент!), что эта неадекватность входит в собственную устроенностъ самих сущностей: от этой устроенности неотделимо то, что соответствующая сущность «может быть дана лишь односторонне, многосторонне же лишь в последовательности моментов и никогда не может быть дана всесторонне…» («Идеи 1», 28).
183
Деррида оформляет этот упрек в обратной перспективе: не статичность смысла влияет, по Деррида, на подчеркивание Гуссерлем значимости позиции субъекта суждения, а наоборот, субъект-предикатная форма языка, сквозь призму которой на деле смотрит Гуссерль на чистый смысл, влияет на статичное понимание последнего (языковой слой выражения «неявно руководит анализом предвыражаемого слоя» смысла, см.: Деррида Ж. Голос и феномен. С. 165).
184
Глагол «знаменуется» употреблен намеренно – с тем, чтобы подчеркнуть постепенно наращиваемую нами связь рассматриваемой феноменологической тенденции с символизмом ивановского типа, связь, которую Лосев, по всей видимости, считал несомненной. Можно даже развить эту феноменологическую тенденцию до схожего с символическим кредо «парадоксального» положения о том, что чем менее логическая и языковая форма выражения стремятся к семантическому уподоблению выражаемой сущности, т. е. чем более они как бы «не о том», тем значительней эта сущность в них проступает. Именно так действует язык в своих высших поэтических формах: сущность несомненно выражена, но ни лексически, ни синтаксически, ни семантически вообще ее при этом «не ухватить». Семантика здесь в момент высшей выразительности самоаннигилируется, приносит себя в жертву выражаемому. Между выразительными формами сознания и эйдетикой связь какого-то иного рода, чем корреляция, соответствие, референция, денотация и т. п.