Разберем второй пример по той же схеме, что и первый. Сколько здесь референтов и каков их соотносительный статус? Авторский голос предицирует в общей сложности три раза. Во-первых, самого Калломейцева как «обычного» внелингвистического референта (воткнул и уставился..), во-вторых, студентика и, в-третьих, предикат ЧР к этому же студентику. Первую предикацию мы, чтобы еще более не утяжелять рассуждение, оставляем здесь в стороне, [108] сосредоточившись на второй и третьей предикации, тем более, что ядро ДС сконцентрировано именно в них. В этих двух предикациях, как и в примере с Мердлем, авторский голос имеет два разноприродных референта: во-первых, студентика и, во-вторых, предикат речи Калломейцева об этом же студентике. Тот же и механизм: автор предицирует и студентика (то есть референт самой ЧР), и предикат речи Калломейцева об этом студентике с помощью одного и того же предиката. Действует здесь, следовательно, и принцип референциального основания вторичной авторской предикации.
Отличие же, и принципиальное, от нашего первого примера с Мердлем здесь в том, что в данном случае вторичная авторская предикация к предикату ЧР не имеет изолированно-«самоличного» тематического выражения и наложена как бы поверх тематического предиката самой ЧР. В содержательном отношении Студентик, который осмеливается не разделять его опасений – это одновременно и чужая речь Калломейцева о студентике, и первичный предикат авторской речи о том же студентике (безакцентно взятая тематическая сторона этого выражения равно здесь принадлежит и Калломейцеву, и автору), и, в-третьих, вторичная авторская предикация, направленная уже не на студентика, но на тональный компонент предиката речи Калломейцева об этом студентике. Эта последняя «невидимая» предикация осуществляется с помощью тональной переакцентуации тематики чужого предиката: мы одновременно чувствуем в этом фрагменте и тон высказывания о студентике самого Калломейцева, «которому не до иронии», и иронизирующий над этим высказыванием голос (тон) автора. Если в случае тематического ДС мы могли в объяснительных и иллюстративных целях эксплицировать глубинную семантическую структуру вторичной предикации в имеющих привычный грамматический вид предикативных синтаксических конструкциях, то в данном случае это становится практически невозможным (попытка лексически и грамматически эксплицировать вторичную предикацию в тональных ДС требует, как минимум, разработки особого формализованного метаязыка).
И тем не менее, вторичный предикативный акт в тональных ДС отчетливо ощутим. Так же, как это происходило в первом – тематическом – примере, тона разных голосов вступают здесь между собой в фундаментальные для соотношения голосов в ДС предикативные отношения: тон чужой речи занимает позицию синтаксического субъекта, авторский тон – позицию предиката. Имеется здесь и референциальное основание вторичной тональной предикации, синтаксически связывающее ее с чужой речью, – студентик. Если в первом примере с Мердлем вторичная предикация осуществлялась между тематическими компонентами, то здесь в качестве синтаксического субъекта выступает тон и тоном же он предицируется.Тематизм и тональность. Можно, следовательно, говорить, что среди разновидностей ДС имеются два таких варианта скрытых двуголосых конструкций, различие между которыми проходит по границе между тематической и тоновой сферами: 1) в одной гибридной конструкции без всяких синтаксических показателей предикативно скрещены отчетливо разделяемые тематические фрагменты разных голосов (пример с Мердлем); 2) в одной гибридной конструкции без всяких синтаксических показателей в одном и том же тематическом фрагменте соединены разные акценты двух голосов (пример с Калломейцевым). В первом случае предикативно скрещиваются тематические компоненты, во втором – тональные.
В терминах предикативного акта это различие поддается более дифференцированной формулировке: если чужой голос размещается – с точки зрения формально выраженной внешней (не глубиной) синтаксической структуры самого ДС – в позиции субъекта, то он предицируется автором тематически (случай с Мердлем); если же чужой голос размещен с точки зрения внешней синтаксической структуры ДС в позиции предиката, то, трансформируясь «волей» авторского голоса в субъект скрытого диалогического предицирования, он предицируется автором тонально (интонационно).
Тональность и тематизм составляют, таким образом, самостоятельные разновидности диалогической предикации. Наиболее интересны, конечно, случаи разного рода совмещений той и другой предикации, но это – тема следующего раздела, поскольку именно в этом направлении лежит дорога к полифонии. Здесь нам пока важно зафиксировать, что и в тематической, и в тональной предикации действуют одни и те же «скрытые» синтаксические механизмы.Диалогизм вторичной предикации как первая половина ответа на лингвистическую загадку ДС. Итак, два равно слышимых голоса вступают в предикативную синтаксическую связь только во вторичной предикации; именно в ней, следовательно, сконцентрирована лингвистическая загадка ДС, от толкования которой зависит понимание и самого двуголосия, и, с другой стороны, монологизма и полифонии.
Может показаться, что поиск термина для определения «загадочной» специфики вторичной предикации лишь риторически имитируется нами. Действительно, искомый термин лежит на поверхности и уже назывался нами: специфика вторичной предикации состоит в ее диалогичности. Между субъектом и предикатом вторичной авторской предикации, поскольку они исходят от разных голосов, устанавливаются диалогические отношения, то есть отношения, аналогичные отношениям между репликами реального диалога. В плане это отношения согласия, несогласия, вопроса, ответа, иронии, благоговения и т. д.
Как возможно проникновение отношений такого рода внутрь предикативного акта? Ведь при его традиционном понимании, согласно которому только предикат нечто утверждает (описывает и пр.), субъект же принципиально не утверждает, а именует (референцирует, идентифицирует) предмет, диалогические отношения между субъектом и предикатом немыслимы, как немыслим диалог между именем, даваемым говорящим предмету, и последующим утверждением того же говорящего об этом предмете. Между именем и предикатом в их традиционном понимании имеются в виду совершенно иные по типу семантические связи (аналитические, синтетические, отношения истинности, нарративные и т. д.).
Интересующее нас проникновение элемента диалогичности внутрь вторичной предикации ДС возможно потому, что позицию субъекта, как мы видели, занимает здесь предикат ЧР, то есть то, что генетически само является утверждением. Предикация утверждения, идущего от первого голоса и лишь функционально трансформированного в синтаксический субъект, другим утверждением, идущим от второго голоса, и приводит к диалогизации отношений между субъектом и предикатом, то есть к установлению между ними отношений согласия, несогласия, иронии, благоговения и пр. Так, в нашем тематическом примере ДС мы имеем вариацию несогласия авторского голоса с чужим мнением по поводу оценки «общественной деятельности» Мердля (в тональном примере мы чувствуем авторскую иронию по отношению к тону речи Калломейцева о студентике).
Поскольку диалогичность утверждается в рамках бахтинской концепции как принципиальное качественное свойство вторичной предикации в ДС, постольку для оттенения этой качественной особенности полезно контрастно сопоставить ее с предикативными актами в их традиционном «одноголосом» понимании. Вопрос этот касается фундаментальных глубин языка и как таковой требует, конечно, отдельного целенаправленного рассмотрения, поэтому мы здесь лишь наметим некоторые гипотетические пункты этого различия.
Диалогичность как следствие сопоставления двух генетических утверждений (предикатов) означает, что между субъектом и предикатом вторичной предикации ДС имеется определенная семантическая связь, а не абсолютно произвольное соположение смыслов (как, например, в нарративной конструкции Лыжник улыбнулся, в которой между понятиями «лыжник» и «улыбаться» нет имманентной семантической связи, например, аналитической, поскольку улыбчивостъ не входит в семантический состав понятия лыжник). Напомним, что поверхностной семантической экспликацией глубинной вторичной предикации служило в нашем тематическом примере выражение То, что общее мнение считает заслугами перед обществом, есть умение выжимать из него кучу денег, а смысловой вытяжкой из этого выражения – Заслуги перед обществом – это умение выжимать из него кучу денег. По последней фразе отчетливо видно, что между субъектом и предикатом здесь имеется несомненная семантическая связь (в данном случае – по типу контекстуальной антиномии). Иначе и быть не могло: наличие между субъектом и предикатом имманентной семантической связи – естественное следствие диалогической природы этой предикации (любое утверждение по поводу чужого утверждения не может не содержать семантического «моста» между ними). Сам диалог есть в определенном смысле форма семантической связи. [109]
Если конструкция двуголоса и диалогична, то есть если в позиции субъекта находится предикат чужого высказывания, то авторский голос обязательно должен вступить с этим чужим предикатом в семантическую связь. Если этого не происходит, высказывание становится «странным». Напомним интересные примеры А. Вежбицкой с тем же лыжником на необычно звучащие конструкции, типа Хороший лыжник улыбнулся. Просто Лыжник улыбнулся есть обычная произвольная, то есть семантически не связанная, нарративная предикация, никакого странного эффекта не вызывающая. Почему же такой эффект появляется в Хороший лыжник улыбнулся?
Потому, что здесь есть два голоса, но между ними не установлены семантические отношения. В позиции субъекта здесь, по Вежбицкой, цитация, то есть, по нашей терминологии, – чужой предикат. Цитацией или чужим предикатом является здесь определение