ноэтически-ноэматических структур). Лингвистический опыт феноменологически дан нам изнутри, по Лосеву, не как семантика изолированных компонентов, не как семантика синтаксических структур, не как объективированные и «остановленные» тексты и не как некая система языка, а как связная последовательность языковых актов и процессов и соответствующего параллельно-непараллельного течения смыслов, как всегда непрямо модифицирующее выражение смысла, его понимание и интерпретация.
§ 51. Лосевская оппозиция «непрямоты» речи на естественном языке и «прямоты» эйдетического высказывания. Концепт эйдетического языка в совокупности с идеей лестницы непрямых модификаций смысла поддерживает и усиливает, как уже отмечалось, тезис о всегда непрямой форме передачи смысла на естественном языке. Этот тезис можно интерпретировать как один из главных «принципов» лосевской феноменологии языка (как принцип «непрямоты»). Вместе с тем, концепт эйдетического языка намечает, как представляется, и оппозиционное непрямому смыслу пространство возможных прямых языковых смыслов – но только на эйдетическом языке.
Разовьем эту интерпретацию подробней. Концепт эйдетического языка острым лезвием врезается в одну из узловых дихотомий феноменологического мышления – в соотношение что-данности и как-данности этого что (т. е. модуса данности, типа явленности феномена). Эта проблема приобретает при введении эйдетического языка особый вид: как-данность фактически трансформируется в что-данность, что растворяется в этом как, поскольку придание эйдетике языковой природы включает в себя и ту идею, что (аналогично естественному языку, где любое что не может быть самолично явлено в речи) эйдос представляет собой не саму сущность (что), но ее особо понятое Лосевым как [250] – исходящий от нее в облачении эйдетического языка смысл (энергию). Смысл – это не что, а как. Лосев в этом отношении радикально антиметафизичен: сущность понимается им не в качестве непосредственно и самолично данной феноменологическому созерцанию, а в качестве данной в эйдетически особом – языковом и смысловом – модусе.
Языковая форма смыслового самоявления сущности или вещи – лосевское дополнение к известным феноменологии способам как-данности сущности, причем «дополнение», как видим, с преобразующими потенциями, поскольку оно претендует на модификацию самого феноменологического понятия как-данности, ведь противопоставление что-данности и как-данности фактически растворяется: второе становится первым – тем, что действительно направлено к сознанию от сущности и что прямо усматривается априорным созерцанием. Это что – всегда, по Лосеву, смысл. Здесь нет релятивизма: априорное эйдетическое высказывание (эйдос) в согласии с постулатами гуссерлевой феноменологии толкуется Лосевым как адекватное, но в ином (не коррелятивном и не изоморфном) измерении адекватности: поскольку в априорной сфере дана не сама сущность, а исходящий от нее смысл, то этот смысл и понимается как данный адекватно, и при этом данный, в отличие от смыслов на естественном языке, прямо, поскольку смысловое (энергетическое) самопроявление сущности, сйшовысказывание сущности, по определению, адекватно замыслу самовысказыния сущности (но – акореллятивный тезис – не самой сущности). Эйдетическое как (смысл на эйдетическом языке) есть, по Лосеву, адекватная замыслу самой сущности и потому прямая смысловая форма ее во- вне-самоданности.
Тем самым, мы вышли к обещанной оппозиции: в отличие от принципа непрямоты выражения смысла на естественном языке, высказывания на эйдетическом языке (априорные смыслы) Лосев, напротив, толковал в качестве прямых – исходный смысл самовысказывания сущности прямо совпадает с тем смыслом, который содержится в эйдосе, данном сознанию на априорном уровне. Прямоту/непрямоту смысла можно, по всей видимости, оценивать как еще один параметр утверждаемой Лосевым принципиальной границы между эйдетическим и естественным языком. Этот параметр и фиксируемая с его помощью граница амбивалентны. Эйдетические смыслы – «прямые», но для сознания они «непонятны» без их экспликации, аранжировки и транспонирования на свойственные самому сознанию формы смысла; будучи же подвергнуты этим «операциям», априорные смыслы становятся «непрямыми» смыслами (об этих актах и процессах сознания ниже будет говориться подробнее). Исходные же «непрямые» смыслы на естественном языке, напротив, сознанию непосредственно «понятны»; «остраненными» в своей реальной «непрямоте» они могут стать лишь при целенаправленной рефлексии.§ 52. Оппозиция «прямоты» эйдетических высказываний и «некоррелятивности» эйдосов. Еще одно из тонких мест лосевской концепции состоит в том, что, наряду с характеристикой в качестве прямых смыслов, лосевские эйдосы квалифицируются как некоррелятивные сущности.
Так, созерцаемая статичность эйдосов не означает, по Лосеву, что за ней стоит изоморфная этой статике дискретность трансцендентного мира (самой сущности). Эйдетика вообще не коррелятивна сущности, потому что она есть сфера самовысказываний сущности (самовысказывание не коррелятивно самовысказывающемуся). Эйдетическая дискретность (гуссерлева статичность эйдосов) обладает, по Лосеву, специфическим генезисом, природой (языковой и смысловой) и телеологией, никак не связанными с выполнением в сознании функции изоморфной корреляции с миром трансцендентных сущностей (и/или действительностью). Эту пронизывающую все уровни лосевской философии языка идею «неизоморфности» или «некоррелятивности» так же, как принцип смысловой прямоты эйдетического языка, можно оценивать как одну из мыслившихся Лосевым языковых – и одновременно смысловых – универсалий. Смысл и смысловая предметность не коррелятивны несмысловой действительности и несмысловой предметности. Даже «прямое» высказывание не коррелятивно своему предмету – именно потому, что оно есть высказывание и смысл. В отличие от принципа прямоты, разделяющего эйдетический и естественный языки, принцип некоррелятивности мыслился Лосевым как общая для них смысловая универсалия, как сущностное свойство любого типа смысла.
При совмещении принципов «прямоты» и «некоррелятивности» эйдетики можно дать очередную модификацию имяславского тезиса в его лосевском понимании: эйдетическое высказывание прямо выражает идущий от сущности смысл, но – будучи смысловой и языковой субстанцией – не является ни самой сущностью, ни корреляцией к ней.§ 53. Лосевский принцип «непрямоты» и феноменология непрямого говорения. Описанный круг лосевских идей имеет своим источником концептуальные потенции символизма, [251] а в качестве такового может оцениваться как концептуально близкий к феноменологии непрямого говорения.
Во всяком случае, именно в концептуальной зоне лосевской новации может быть органично локализована одна из специфических идей феноменологии непрямого говорения – идея «предметаречи» как свернутой «точки говорения»: эйдетика функционально выполняет в феноменологии естественного языка роль «предмета выражения», а лосевская идея эйдетического языка может предоставить концептуальный выход к тезису о самоговорящем предмете речи, о предмете речи как свернутой точке говорения («Всякая энергия сущности есть… язык, на котором говорит сущность с окружающей ее средой… – ФИ, 81). [252] Естественно, следует иметь в виду то существенное различие, что в феноменологии непрямого говорения под «предметами речи» понимается не только эйдетический уровень, как в лосевской новации, а точнее – преимущественно не эйдетический, однако концептуальная общность подхода в данном случае значимей различий конкретно-практического наполнения темы.
Еще одним общеконцептуальным следствием введения эйдетического языка являются взаимосвязанные тезисы о неотмысливаемости эгологии, интенциональности и поэтики в целом (что, как мы увидим, также близко к идеям феноменологии говорения): понятие эйдетического языка, введенного Лосевым на априорный смысловой уровень, предполагает особого «говорящего» на этом языке, особого «слушающего», особые ноэтические приемы строения речи и неотмысливаемость интенциональности. При дальнейшем разворачивании лосевского концепта можно также выйти на положение о том, что эйдетический уровень обладает своей ноэтикой (это, собственно, следует из признания эйдетической процессуальности и синтактичности) и что (вторая сторона дела) гуссерлева ноэматика есть в своем внутреннем устроении не что иное как остановленная, застывшая поэтика эйдетического уровня – все эти тезисы также имеют значение для построения феноменологии непрямого говорения.
Вместе с тем, лосевские идеи имеют концептуальные потенции, выходящие за рамки феноменологии непрямого говорения в пространство общей философии естественного языка, в том числе ее аналитических версий.§ 54. Принцип «непрямоты» речи в поле аналитической лингвистики. Лосев отдавал аналитизму (как в свое время и неокантианству) должное. Он оценивал как имеющую высокую степень разрешения его интеллектуальную технику, соглашался с некоторыми его «серединными» тезисами, распространял их влияние на другие сферы сознания и т. д., но, вместе с тем, Лосев отрицал как исходные постулаты, так и конечные обобщения аналитизма.
Разные линии лосевского несогласия с аналитизмом можно сфокусировать в одной теме. Лосев оспаривал краеугольный постулат аналитической философии о непосредственном соответствии априорно истинных по своему генезису логических структур «положению дел» в мире, то есть отрицал аналитический принцип корреляции. Согласно Лосеву, напомним, логос зависим от эйдетики и потому не имеет прямого выхода на действительность, тем более, что это отсутствие прямого выхода нарастает при предлагаемом Лосевым понимании самой эйдетики как языковой медиумной среды. Отрицание распространялось на обе версии принципа корреляции: и на предполагающую соответствие реальности только самих априорных аналитических схем мышления, рассматриваемых безотносительно к языку, и на предполагающую возможность корреляции с «положением дел» языковых предложений, в случае если они основаны на формах логической истинности (в контексте феноменологии языка последнее положение близко к отрицанию прямой, т. е. семантической, буквальности всех языковых выражений).