Мы привыкли считать, что клинический психоанализ стоит на стороне активности и целеустремленности. Действительно, он нацелен на восстановление ощущения полноты жизни и на высвобождение потоков бессознательного, питающих творчество и желание. Но в этой книге я покажу, что этих целей он достигает, внушая пациентам вовсе не чувство панической безотлагательности, а, наоборот, идею замедлить шаг – не приноравливаться к чужим представлениям о правильной жизни, а самим выбрать индивидуальный темп мысли и речи, свойственный каждому из них в отдельности.
Одно из самых важных, но и самых парадоксальных открытий Фрейда заключается в том, что бесцельное отклонение от торного пути является зачастую самым верным путем к обретению истины. Здесь оказывается кстати «сопротивление», одно из ходовых, но чаще всего неверно трактуемых понятий в клиническом психоанализе. В карикатурной версии психоаналитического лечения (нередко воспроизводимой самими психоаналитиками) сопротивление – это главным образом неподатливость пациента по отношению к своим бессознательным желаниям (сексу, зависти, агрессии), которую психоаналитик должен решительно преодолеть.
Возможно, этот термин будет легче понять через аналогию с физикой электричества. В ней сопротивление – это то, что препятствует потоку электрического заряда. Электроны, текущие к своей точке назначения, постоянно налетают на неподвижные атомы в проводящем материале и сбиваются со своей траектории. Подобные препятствия мешают и нам, когда мы пытаемся разобраться в потоке собственных мыслей и чувств и артикулировать его. Психоанализ возник, когда Фрейд признал, что ни он сам, ни его пациенты не могут просто взять и преодолеть это сопротивление. Подобно электронам, то, что находится в нашей психике, не может достичь точки назначения, избежав столкновения с сопротивляющимся материалом.
Задача краткосрочной когнитивной психотерапии состоит в том, чтобы показать пациенту, что такую неподатливость можно преодолеть посредством более позитивного мышления. Силы инерции, мешающие жизненному развитию, – отчаяние, чувство несостоятельности, вялость, апатию – они трактуют как искажения, подлежащие исправлению либо устранению. В контексте психоанализа, где путь к цели долог и извилист, а результат нельзя гарантировать, те же самые феномены рассматриваются как силы, основополагающие для нашей природы, как неизменные атомы в структуре Я.
Эти неизменные атомы – предмет моей книги. Последовательность ее глав определена типологией четырех инертных характеров: выгоревшего, лентяя, мечтателя и пофигиста. Каждый из этих типов, по своей ли воле или в силу независимых причин, перестал работать или, в лучшем случае, работает, слепо следуя предписаниям. У них так или иначе пропал интерес к внешнему миру, они слоняются без дела, уходят в себя, отказываются от амбиций и не подстраиваются ни под чей распорядок, кроме собственного. Они олицетворяют иные модели существования и сопротивления современной болезни изнурительной гиперактивности и вырабатывают различные способы жить иначе. Под «моделью» я подразумеваю скорее вариант, нежели идеал жизни. Как мы увидим ниже, каждый из этих типов, сопротивляющихся императиву работы, может столкнуться с одним или несколькими тупиками, такими как депрессивное истощение, равнодушие, одиночество, маргинализация. Иными словами, эта психологическая категоризация не столько служит руководством в том, как надо жить, сколько ставит провокационные, продуктивные вопросы о том, как мы уже живем.
Описанные ниже типы характеров ни в коей мере не исчерпывают весь горизонт возможностей неработы. К тому же между ними нет жесткого разграничения: напротив, они часто переплетаются, ведь я экстрагировал их из мешанины собственных воспоминаний и размышлений, а также из истории идей и мировой культуры – и, конечно, из своего опыта клинической практики.
Из четырех типов сложились две группы: Гравитация и Антигравитация. Идея такого разделения навеяна мифом об Икаре33. Согласно этому мифу, искусный ремесленник Дедал, который помог врагу царя Миноса Тезею убить Минотавра и сбежать с Крита, оказывается в наказание за это заточен в лабиринте, который сам же и построил. Смастерив крылья из воска и перьев для себя и своего сына Икара, он советует Икару лететь между солнцем и морем. Однако Икар взмывает ввысь, воск в его крыльях тает под лучами солнца, и он падает в море.
Дедал изобрел способ вырваться из своего заточения, но успех его предприятия зависел от тонкого баланса между следованием закону гравитации и сопротивлением ему. Подчинись Икар этому закону или брось ему вызов – гравитация всё равно бы ему отомстила.
Первые два типа можно назвать «рабами гравитации»: масса тела и тяжесть эмоций заставляют их лететь чересчур низко и близко к морю. Наиболее пассивный из всех типов – выгоревший (burnout), герой первой главы. Будучи всю жизнь направляем слепым побуждением к действию и достижениям, он внезапно сталкивается с неодолимой потребностью в остановке, которой он вынужден подчиниться. Вторая глава посвящена лентяю (slob), добровольно принимающему ту же необходимость и избирающему жизнь в апатии, бездеятельности и чревоугодии.
Другая группа сталкивается с противоположным риском: ее представители стремятся ускользнуть от мировой гравитации и бросить ей вызов. Мечтатель (daydreamer) из третьей главы отторгает тяготы повседневной жизни, укрывшись в бесконечных просторах воображения. Пофигист (slacker), речь о котором идет в четвертой главе, находит способ преобразовать свое отвращение к реальному миру и его требованиям в твердый принцип и образ жизни.
Каждая глава снабжена небольшим примером из клинической практики, иллюстрирующим сходство между типом и конкретным лицом. Описание своей работы ставит психоаналитика перед принципиальным противоречием между правом пациента на конфиденциальность и ожиданиями читателя, желающего знать чистую правду. Я сторонник конфиденциальности; каждый представленный мною случай составлен из нескольких историй разных пациентов, что является гарантией сохранения их анонимности. Мой выбор оправдан тем, что я пишу в расчете не на узкий круг специалистов, а на широкую читательскую аудиторию: конфиденциальность в этом случае просто обязательна, ведь невозможно быть конфиденциальным «отчасти». Вместе с тем клиническая истина – достаточно гибкое понятие. И хотя столь краткие описания исключают для читателя возможность ознакомиться с психоаналитической практикой во всех ее подробностях, надеюсь, они дадут по крайней мере возможность проникнуться ее духом и получить о ней общее представление.
К каждой из четырех глав примыкают биографические эссе – портреты известных деятелей искусства и литературы, достигших благодаря безразличию, инертному потворству своим желаниям, изоляции и тоске выдающихся результатов. Это, соответственно, Энди Уорхол, Орсон Уэллс, Эмили Дикинсон и Дэвид Фостер Уоллес. Хотя эссе соотносятся с предшествующими им описаниями конкретных типов, между первыми и вторыми нет прямой связи, ведь живые люди и обобщенные характеристики – не одно и то же. В каждой фигуре художника представлены разные компоненты всех четырех типов.
Все четверо были поистине одержимы творчеством и невероятно продуктивны; именно поэтому на них и остановился мой выбор. Что поражает во всех этих людях, так это то, что каждый из них сумел преобразовать присущий всем им скептицизм в действие и цель для жизни своего воображения. В этом состоит важное отличие от двух расхожих (хотя и не оспариваемых мною) представлений: о пользе пауз в творческой работе и о необходимости поддержания здорового баланса работы и жизни. Конечная цель последней рекомендации, которую направо и налево раздают гуру бизнеса и торговли, заключается в поддержании перманентного состояния полной готовности к максимально эффективной и сосредоточенной работе.
Трейси Эмин вышла из кататонического срыва не для того, чтобы заправить постель, а чтобы сохранить ее неубранной (unmade). Для нее, как и для Уорхола, Уэллса, Дикинсон и Уоллеса, не стоял вопрос об удалении приставки без- в слове «бездействие». Как ни странно, творческий акт включает в себя бездеятельное состояние. Во всяком случае, истощение, сон, чревоугодие, расточительство, мечтательность, апатия обладали необычайной притягательностью в глазах моих героев – как в жизни, так и в творчестве.
Прежде неработа ценилась исключительно в свете ее полезности для работы. Полагаю, пришло время утвердить неработу со всем ее богатым творческим потенциалом в своих правах.
Часть IГравитация
1. Выгоревший
Много лет назад мне довелось в течение нескольких зимних месяцев ежедневно ухаживать за кроликом по имени Рр. Очень скоро я обнаружил, что в этом занятии – позже ему положила конец лиса, оторвавшая кролику голову, – меня раздражало всё: маленькие смолистые катышки, вечно висевшие у кролика на хвосте, комки размокшего сена, приставшие к днищу клетки. Проблемой был и сам Рр.
Кролики, какими я знал их в детстве по книгам Льюиса Кэрролла и Беатрис Поттер, а также по мультфильмам Уолта Диснея и Текса Эйвери, внушили мне заблуждение, от которого я не избавился и повзрослев, – будто эти милые животные испытывают те же чувства, что и люди. Нет, я не рассчитывал, что Рр будет озорным, добродушным или всегда немного встревоженным, но всё же полагал, что вправе ожидать от него минимальных проявлений сентиментальности: приветливого взгляда, ласкового прикосновения лапки к щеке…
Возможно, именно невозмутимость кроликов является причиной того, что мы стремимся наделить их несвойственными им качествами. Рр показал мне, насколько это бессмысленно. Его теплое пушистое тельце лежало у меня на руках, однако он не давал и малейшего повода предположить, что мы с ним живем в одном мире: никак не проявлял ни приязни, ни недовольства, ни любопытства, ни благодарности. И я начал понимать, почему дети злятся, когда домашние животные и младенцы не реагируют на их попытки завязать разговор.