Она не надела коричневые линзы. Мы сидели на диване в маленьком белом деревянном домике в Северной Каролине, и я всецело погрузился в созерцание ультрамарина ее глаз, достойных сонета. Это были самые прекрасные глаза на свете.
– Боитесь? – неожиданно спрашивает она.
Я пожал плечами, словно слишком отвлекся, чтобы думать об этом.
– Я бы боялась, – покачала она головой. – Каждый раз, осознавая, что могу покончить с собой, знала, что не смогу довести дело до конца. Духу не хватило бы.
Она может быть откровенной, как ребенок.
– Но вы, наверное, боитесь.
Я поразмыслил. Да… когда позволяю себе задуматься об этом.
Она заговорила о прежних временах с такой нежностью, что это казалось прощанием. Мы обменялись историями о нашей первой встрече, когда я поклонился ей, а она в ответ присела, и ее прекрасные глаза сияли.
Немного погодя она становится серьезной.
– Я бы испугалась смерти, Лоуренс. Но теперь я не хочу бояться жизни.
29 января 1998 года
Ночь, когда она поплыла к своей новой жизни, была бурной, свирепой, великолепной. Я просидел в шлюпке почти час, прежде чем заметил ее. И все это время гадал: а вдруг она передумала. А вдруг наш маленький план существовал только в больном воображении моего умирающего мозга?
Потом неподвижные темные воды разделились, и она помахала мне рукой. И без всякой суеты поплыла к шлюпке, пока я нервно оглядывался, в миллионный раз проверяя, не увидели ли меня.
«Рамзес» был единственной яхтой, отошедшей далеко от гавани, на такое расстояние, чтобы влюбленным никто не мешал.
Я протянул ей руку, помогая забраться в шлюпку. Она едва не утянула меня в воду: у нее была сила тигрицы, и если бы она зарычала, мне показалось бы это вполне естественным.
Я спросил ее, уверена ли она.
– Гребите, – был ответ.
Но она была слишком нетерпелива. Ей не нравился мой способ гребли. Та техника, которую я отточил. И, натянув джинсы и свитер, которые я припас для нее, она локтем оттолкнула меня.
Я поинтересовался, не заметил ли кто-то, как она нырнула в воду (я, разумеется, имел в виду ее любовника, хотя, по ее словам, знал, что они часто занимают соседние каюты из-за его склонности к храпу). Она заверила, что никто ничего не заметил. Я спросил, есть ли шанс, что один из ночных охранников что-то заподозрил.
– Тот бедный дурачок? Спит. Я проверяла.
Даже в лунном свете я видел, как горят ее щеки.
Она давно отказалась от полагавшейся ей охраны, боясь, что офицеры в лучшем случае шпионят за ней. Семья ее любовника имела все самое лучшее, самое дорогое, самое современное… и очень плохо работающее. Для нас это было преимуществом. Видеокамеры наблюдения на «Рамзесе» никогда не включались. Так приказал ее любовник, на случай если ему придет в голову запереть дверь и разложить свою принцессу (или одну из ее предшественниц) на столе или на полу.
Она неожиданно встала, и шлюпка закачалась.
– Я сделала это! – воскликнула она так громко, что я механически зашикал. Она рассмеялась. Должно быть, прошло много лет с тех пор, как кто-то, кроме ее мужа, требовал заткнуться.
– Ну можно ли этому поверить? – спросила она. – Я сделала это! В самом деле сделала!
30 января 1998 года
Несколькими неделями ранее я летал в Бразилию, чтобы организовать ее «кончину». Самым трудным было узнать, какой из пляжей Пернамбуко будет ближе всего к «Рамзесу». Проведя несколько дней с друзьями в Буэнос-Айресе, они полетели в Монтевидео, чтобы сесть на яхту и поплыть вдоль побережья от Уругвая. Супербогачи не планируют свои каникулы как простые смертные. Невозможно было узнать их точный график. Поэтому я обыскал несколько пляжей, под вымышленным именем нанял на день шлюпки на трех: лишняя осторожность не помешает. Позвонил ей на мобильник, когда еще был в Вашингтоне, и рассказал о предположительном месте швартовки. Не главный пляж, разумеется. Я объяснил… вернее, пытался объяснить ход моих рассуждений. Стратегию и тактику отступления. Сначала – с яхты на шлюпку, потом – со шлюпки на сушу и от точки высадки – к дому. Она небрежно отмахнулась:
– Как быть, если он сделает предложение?
Я ответил, что не знаю, но что она, вполне вероятно, может ответить согласием.
– О Господи, – вздохнула она.
Я добавил, что она, естественно, должна слушаться своего сердца. Но если откажет ему и сократит каникулы, значит, наш план провалится.
– Но было бы несправедливо водить его за нос, – возразила она. Ей и в голову не приходило, что она уже это делает.
– Не волнуйтесь, я постараюсь, чтобы он не сделал предложения, – заверила она. Я осведомился, каким образом у нее это получится.
– Пущу в ход женские хитрости, разумеется. Намеки на то, что для такого рода предложений всегда есть местечко получше, поживописнее. Буду держать его на расстоянии, одновременно завлекая.
Возможно, для этой цели пригодятся ее любимые дешевые романы.
Она была совершенно уверена, что сможет уговорить любовника бросить якорь в указанном месте.
– Я буду действовать на его… как это… подсознание. Очень осторожно.
Я уверил, что ее желание – закон для любовника. Ну… или слово… все равно.
– Лоуренс, – ответила она, – вы же знаете, моя беда с мужчинами в том…
Она осеклась. Тема была слишком обширна.
Она села в шлюпку, и мы отплыли. Было начало четвертого, и она сказала, что, хотя обычно встает рано, никому не придет в голову постучать в ее каюту до восьми часов утра. Все решат, что она захотела поспать подольше. Это давало нам пять часов при расстоянии в триста километров. После этого на рифах, пляжах и в воде начнутся поиски.
В машине она положила ноги на бардачок и откинула сиденье. Я думал, что она собирается уснуть, но этого не произошло. Она говорила и говорила. Я почти не помню о чем. И думаю, она тоже. Трещала без умолку. Тогда я был крепче, чем сейчас, греб без всяких усилий и вполне бы мог добраться до берега сам, если бы она не перехватила весла.
Но вести машину по незнакомым темным дорогам оказалось куда труднее. Я вцепился в руль так отчаянно, что ныли пальцы. Через несколько часов она потребовала, чтобы мы поменялись местами. Вела машину и болтала, болтала, пересказывала новости и сплетни, услышанные от друзей в Буэнос-Айресе, о подруге с ужасным токсикозом. О рецензии на фильм…
На рассвете она захотела остановиться, позавтракать и побродить среди придорожных торговцев.
– Как насчет тех бус? – спросила она, сбавляя шаг. – Вон на том лотке. Они сделаны из каких-то косточек?
Возможно, она никак не могла осознать все масштабы происходящего. И реагировала единственным доступным ей способом. Не знаю, чем объяснить ее неестественное спокойствие.
Я снова сел за руль, чтобы доехать до мотеля, где собирался немного отдохнуть. Идеальное решение. Бразильский мотель несколько отличается от своего североамериканского тезки. И больше похож на японский лав-отель. Здесь вы можете снять номер на пару часов или больше, и главным правилом является строгое соблюдение секретности. В этом заведении, как я узнал заранее, ты подъезжаешь к чему-то вроде сторожки, где можно зарегистрироваться. Отдаешь деньги, но удостоверения личности не требуют. Потом въезжаешь в мотель, огражденный высокой стеной. И ищешь свой номер на гаражах, занавешенных толстыми непрозрачными виниловыми листами от потолка до пола.
Она захлопала в ладоши и радостно завопила, уловив атмосферу этого места.
– Боже, Лоуренс, взгляните на это! Настоящее свидание влюбленных!
Я завел машину в гараж, опустил окно и потянулся к веревке. Занавес за нами опустился. Я объяснил, что такие мотели распространены по всей Бразилии – стране, где часты внебрачные связи, когда любовники ищут пристанища в подобных местах.
Боюсь, это была попытка скрыть мое смущение.
– Как интересно! – сказала она, когда я распахнул в дальнем конце гаража дверь, ведущую в номер. – Они действительно все продумали! Никто не видит, как вы выходите из машины, да и сама машина скрыта от посторонних глаз! Гениально!
Прежде чем мы вошли из комнаты в спальню, я поколебался, потому что хотел объяснить кое-что еще. И заодно извиниться. Однако не нашел нужных слов и пошел дальше.
Главным предметом мебели, конечно, была большая круглая кровать. У окна стоял шезлонг с регулируемыми «стременами» для ног. Сиденье было высоко поднято, словно для гинекологического осмотра. На двух телевизионных экранах транслировались каналы «для взрослых», которые я немедленно переключил. И пространно извинился.
– Ах, Лоуренс, – засмеялась она, обходя комнату, – я никогда еще не видела, чтобы вы так краснели!
Она исследовала мини-бар, вделанный в стену диспенсер для салфеток, тюбики с лубрикантом и недоуменно осмотрела предмет, похожий на доску для дайвинга, расположенный над изножьем кровати.
– По крайней мере это мне понятно, – кивнула она, откидывая простыню, под которой оказался матрас в пластиковом чехле.
Я сказал, что сниму для себя другой номер, если она пожелает, и готов делать так, как будет лучше для нее.
– Ни за что, – заявила она. – Не оставите же вы меня одну!
Мама никогда не пережила бы разочарования по поводу того, что рыцарское достоинство, которое, как она полагала, меня ждет, никогда не материализуется. Она не могла понять, что я попал в неправильный, не слишком высоко котировавшийся королевский лагерь. Но сегодняшний день стал наградой, которая мне так была нужна. Я спал или пытался заснуть в шезлонге. И, несмотря на всю анекдотичность ситуации, считал, что мне оказана большая честь.Глава 8
Солнечным утром Лидия проснулась от запаха кофе и визга пилы. Выглянув из окна, она увидела Карсона, пилившего засохший дуб. Отступив подальше, он поднял стеклянный козырек. Дерево постояло еще секунду, прежде чем медленно лечь на газон.