– Я думала о том, что жизнь хороша. Все спокойно, ничто не раскачивает лодку. Хотелось, чтобы и впредь так оставалось.
Карсон повернулся к ней:
– В свое время ты, видать, немало пораскачивала лодку, верно? Но теперь все в прошлом, и тебе осталось только кресло-качалка.
– Смотри, ты на достаточно близком расстоянии, чтобы получить пинок!
– Или поцелуй.
– Пицца остынет, – напомнила Лидия.
– Я ее разогрею. Сейчас у меня на уме кое-что поинтереснее.Позже они смотрели по телевизору ловко сляпанный детектив, скользивший по сознанию, как пинта полурастаявшего мороженого – по горлу. Когда фильм закончился, Карсон ушел в кабинет и принес конверт.
– Посмотри, это последний снимок Авы. И отпечаток ее ручки.
Лидия открыла конверт:
– Сколько ей здесь? Три? Четыре?
– Три с половиной.
– Чудесная девочка. И эти хорошенькие маленькие зубки!
– Раньше я так расстраивался из-за того, что Сара не хочет присылать мне письма или фото. Хотя бы раз в год. Но я отказался от родительских прав, и она ни разу не дала о себе знать.
– Тяжело, должно быть…
– Может, она и права. Может, так лучше. Сразу все оборвать. Должно быть, видеть издалека, как она растет, было бы труднее.
– Не знаю, – покачала головой Лидия. – Ничего об этом не знаю. По крайней мере тебе известно, что с ней все хорошо.
– Она могла бы найти меня, если бы хотела. То есть Ава, конечно. Ей уже двадцать пять. Взрослая совсем. Но если бы по-настоящему захотела, могла бы меня разыскать.
– О, Карсон, да она, наверное, совсем о тебе не знает! Или думает, что не нужна тебе. Это все только запутало бы. Другое дело, если бы ты все эти годы общался с ее матерью.
Он сел рядом с ней и обнял за плечи. Она сунула два пальца между пуговицами его рубашки.
– Сара переехала, – пояснил он. – Мои письма вернулись. Телефон оказался отключен. Я думал пошарить в Интернете, но посчитал, что это должен быть выбор Авы. Ее решение.
– Уверена, что Ава выросла хорошим человеком.
Карсон свободной рукой сжал ее подбородок и притянул лицо совсем близко. Но, не сказав ни слова, тут же отпустил. Взял фотографию и отпечаток руки и положил в конверт.
– А ты доверилась бы мне? При необходимости? Больше я ни о чем тебя не буду спрашивать.
Жар, возникший в ее груди, стал распространяться по телу. В кончиках пальцев закололо.
– Да, – выговорила она наконец. – Доверилась бы.Наутро она вышла из двери дома Карсона, одетая во вчерашние джинсы и футболку, и на секунду остановилась на крыльце. Руфус поспешно взбежал на ступеньки посмотреть, что случилось. Лидия вдохнула пахнущий хвоей воздух. Раньше ей и в голову не приходило наслаждаться столь простыми вещами. Или выйти из дому в той же одежде, что была на ней вчера. Сейчас она была свободна делать все это.
Интересно, бывшие заключенные тоже ощущают нечто подобное? Много лет спустя, отправляясь в магазин за очистителем канализации или включая электрочайник, вдруг задаются вопросом, как это вам позволяется поступать как захочется.
– Что за глупости, – пробормотала она вслух, садясь в машину. Пришлось трижды запускать двигатель, прежде чем он заурчал. Только тогда она обернулась к Руфусу и пояснила: – Сравнивать себя с бывшим заключенным.
Руфус заколотил хвостом о сиденье, словно в знак согласия, после чего лег и принялся украдкой жевать шов на чехле.
Да, это, конечно, не тюрьма. Но выбраться оттуда оказалось не легче. В волшебных сказках принцесс всегда запирали в башнях. На самом деле нет ни башни, ни замков. Ты стоишь в стеклянных туфельках на верхней площадке хрустальной лестницы высотой в милю, и невозможно спуститься вниз, не сломав шею.Лидия поболтала с Хэнком и Джулией, волонтерами, дежурившими в приюте, и еще раз объяснила, каких собак нужно прогулять.
Хэнк все записывал огрызком карандаша и читал вслух каждое слово.
– Спасибо, Лидия, – пробормотал он. – Вы прекрасно нас сориентировали.
Он был постоянным волонтером, бывшим бальзамировщиком, работавшим у мистера Драйдена почти тридцать лет. Столь продолжительная близость к смерти выработала спокойно-смиренное отношение к жизни: полезное качество при работе с самыми трудными собаками. Временами он, казалось, двигался слишком медленно, но никогда ничего не упускал и никогда не суетился.
Лидия вышла во двор, чтобы найти Эстер.
Та сидела на корточках перед вольером в дальнем конце приюта. Туда сажали самых свирепых псов, чтобы попытаться их успокоить.
Заслышав шаги, она выпрямилась. Лицо ее было мрачным.
– Их следует отстреливать, – прошипела она.
– Доброе утро. Кого? – уточнила Лидия.
– Чертовых заводчиков, которые делают такое с собаками!
Она показала на молодого питбуля, прижимавшегося мордой к проволоке. Из уголков губ стекала слюна.
– Мы не можем его пристроить. Ни за что на свете. Эти псы натренированы на убийство. Я видела, как восьминедельные щенки пытались загрызть друг друга. Разве такое естественно?
– И что с ним теперь делать?
– Не знаю, – вздохнула Эстер. – Взгляни на это.
Она пнула носком туфли какие-то ошметки на полу.
– Я проходила с ним тест на совместимость. Убрала еду, он мне позволил. Потом сунула в воль-ер резиновую кошку, и он немедленно вцепился ей в глотку. Посмотри, что от нее осталось!
– А если бы кошка была настоящей? Мы не можем рисковать!
Она снова пнула останки несчастной игрушки.
– Не знаю, что делать…
– Я могла бы поработать с ним, – предложила Лидия. – Но даже в этом случае…
– Я. НЕ. ЗНАЮ. ЧТО. ДЕЛАТЬ, точка, – отчеканила Эстер. – Скоро у нас кончатся деньги. Банк не хочет делать реструктуризацию долга.
– Понятно. Необходимо что-то предпринять…
– Придется устраивать «сладкие распродажи», – вздохнула Эстер. – Я сделала три миллиона баночек ежевичного желе, во всяком случае, мне так казалось, когда мы обходили округу с банками для сбора пожертвований. Я бы себя продала, но вряд ли кто-то купит. Как думаешь?
– Я подумаю об этом, когда буду гулять с Топпером и Зевсом, – пообещала Лидия.В обеденный перерыв Хэнк и Джулия пошли пить кофе. А Лидия и Эстер уселись во дворе на скамейке.
– Куриный салат с пастой, – объявила Эстер, передавая ей контейнер. – Сегодня я пустилась в авантюры. Но на самом деле, просто рис кончился.
– Когда я была моложе, относилась к собакам совершенно спокойно, – призналась Лидия.
– Собака счастлива, когда счастлива ты, – пояснила Эстер. – Со временем это начинаешь ценить.
– В детстве у меня была няня, которая привела с собой собаку. Она жила в доме, то есть няня, ну и собака, конечно. Помню, как ужасно я обращалась с несчастным животным. Это был пудель. Очень нервный маленький карликовый пудель. Однажды я высунула его из окна и угрожала сбросить вниз с очень большой высоты.
– Кого ты ненавидела: песика или няню? – осведомилась Эстер.
– Я не собиралась так поступать. И никогда бы не сделала. Но я постоянно выкидывала всякие штуки, чтобы в детскую пришел папа. Я отвратительно вела себя со всеми нянями после ухода мамы. Вообразила, что все они стараются занять ее место, и не собиралась этого допускать. Мне было шесть, когда она сбежала с другим мужчиной. Тогда я вбила себе в голову, что если действительно люблю маму, значит, наберусь храбрости вести себя так плохо, что ей просто придется вернуться. И я буду виновата, если этого не произойдет, потому что оказалась трусихой. Логика шестилетней девочки…
– А ты видела ее? После побега?
Залаяла какая-то собака, ей ответили другие, и Лидия переждала шум, как пережидаешь стук колес поезда.
– Да, по уик-эндам. Жалкое зрелище! Она каждый раз плакала, когда видела меня и брата, и плакала, когда мы уезжали, а меня грызла совесть. Иногда я думала, чтобы лучше она умерла, чем убежала.
– И тогда ты чувствовала себя еще более виноватой?
– И тогда, и сейчас, – вздохнула Лидия.
– Видишь ли, – сказала Эстер, показывая на Руфуса, покаянно опустившего голову и хвост, – когда дело доходит до собак, только один из вас мучается угрызениями совести, и это твой четвероногий друг.
– Эй! – окликнула Лидия. – Руфус, что ты наделал?Этого она так и не узнала, пока не села в машину, чтобы ехать домой. Оказалось, что спаниель сгрыз шов на чехле пассажирского сиденья и набивка вылезла.
– Ах ты, скверный пес, – пожурила она его, но Руфус уже успел приободриться и принял невинный вид.
Поплавав в бассейне, Лидия долго отмокала в ванне и пыталась читать купленную в аптеке книгу, но не дойдя до конца первой главы, сдалась. Встала, вытерлась и надела халат. В спальне на полке было еще несколько книг, которые она хотела перечитать. Взять хотя бы монографии об исламском искусстве, которые штудировала, когда встречалась с арт-дилером, специализировавшимся в этой области. Познакомившись с доктором, она накупила книг по анатомии. Во время последней встречи Лоуренс подарил ей несколько романов: большие толстые тома, написанные много лет назад. Он так верил в нее и считал, что она способна их усвоить. Ей хотелось, чтобы он оказался прав. Но никак не могла решиться и начать. А потом переехала из своего первого дома в Северной Каролине, и одна из коробок потерялась в дороге. Впрочем, чтение ради чьего-то удовольствия было не в ее характере. И сейчас она не собиралась идти в библиотеку и брать толстенное руководство по страховому делу.
Лидия вырезала страницы из купленных журналов и спрятала в шкатулку, которую хранила в комоде вместе с письмами, документами, еще одним комплектом документов и всем тем, что не должен был видеть посторонний глаз.
Потом она возилась в кухне, слушая радио и думая о разговоре с Эстер. Нужно найти способ поддержать приют. В округе второго не было. Если он закроется, что будет с собаками? Что будет с ними без Эстер и что будет с Эстер без них?Ночью она проснулась и увидела, что Руфус стоит у ее подушки и трясется.
– Что с тобой? – спросила она. – Что случилось?