116
Пилот Пол Тиббетс (в центре, с трубкой) с другими членами экипажа на фоне самолета «Энола Гей».
Радист Эйб Спитцер наблюдал из самолета сопровождения «Великий артист» и решил, что у него галлюцинация. Ему принадлежит самое красочное и ужасающее описание того, чему стали свидетелями члены экипажа, и его стоит процитировать полностью:
«Под нами, насколько хватало глаз, пылал пожар, но он совершенно не походил на обычный пожар. Он переливался десятком цветов, ослепительно-ярких – я и не знал, что цветов может быть так много, – а в самом центре и ярче всех пылал гигантский красный огненный шар, казавшийся больше солнца. Более того: создавалось впечатление, что каким-то образом солнце вышибло с неба, оно упало на землю у нас под ногами и теперь снова начало подниматься, но подниматься прямо на нас – и стремительно.
В то же самое время шар стал расширяться, пока не накрыл весь город, и со всех сторон пламя было окутано, полускрыто толстой непроницаемой колонной серо-белого дыма, достигающей подножия холмов за городом и рвущейся во все стороны и вверх, приближающейся к нам с невероятной скоростью.
Грибовидное облако поднимается над японским городом Хиросимой после атомной бомбардировки 6 августа 1945 года. Вид с земли был совсем иным и гораздо более чудовищным. В эпицентре, где температура достигала 3 тысяч градусов по Цельсию, огненный шар превращал людей «в кучки дымящихся углей за доли секунды, а внутренние органы просто выкипали».
Затем самолет снова затрясло, и раздался звук, похожий на выстрел гигантской пушки, – словно тяжелая артиллерия палила по нас со всех сторон.
Фиолетовый свет сменился сине-зеленым, переходящим по краям в желтый, и сидящий внизу огненный шар, это перевернутое солнце, словно потянулся за дымом вверх, помчался к нам с невероятной скоростью – а мы в это время во все лопатки – но все равно не так быстро – улепетывали от места, где некогда был город.
Неожиданно мы оказались слева от столба дыма, а он все продолжал подниматься, и, как я позже узнал, достиг высоты в 15 тысяч метров. Он напоминал гигантский столб, сужавшийся кверху и уходивший в стратосферу. Ученые потом сказали нам, что, по их оценкам, столб достигал 6 или 8 километров в ширину у основания и больше 2 километров в верхней части.
Пока я смотрел, загипнотизированный увиденным, столб дыма изменил цвет с серо-белого на коричневый, затем на янтарный, а потом засиял всеми тремя цветами одновременно, образовав яркую, бурлящую радугу. На мгновение мне показалось, что его ярость стихает, но почти сразу из вершины вырвалось что-то похожее на гриб и поползло вверх, пока не достигло высоты 18 или 20 тысяч метров… вся колонна кипела и дрожала, а гриб на ее вершине расползался во все стороны, как гигантские волны во время океанского шторма.
Затем, совершенно неожиданно, вершина оторвалась от колонны, словно обрезанная острым ножом, и рванулась еще дальше вверх; насколько далеко, я не знаю; никто не знал тогда и не знает сейчас; этого не поймешь даже по фотографиям, и ни один прибор не смог точно все измерить. Кто-то говорит, что высота составила 24 тысячи метров, другие – что 26 тысяч, третьи – что еще больше… После этого на вершине колонны созрел еще один гриб, поменьше»117.
Спитцер слышал, как кто-то сказал: «Интересно, не играем ли мы с тем, от чего лучше держаться подальше?»118
Вид с земли был совсем иным и гораздо более чудовищным. В эпицентре, где температура достигала 3 тысяч градусов Цельсия, огненный шар превращал людей «в кучки дымящихся углей за доли секунды, а внутренние органы просто выкипали»119. Десятки тысяч погибли мгновенно. Приблизительно 140 тысяч умерли до конца года, а к 1950 году цифра возросла до 200 тысяч. США официально сообщили, что погибло только 3242 японских военных. Среди жертв Хиросимы оказалось около тысячи граждан США, главным образом японоамериканцев второго поколения, и 23 американских военнопленных. Кое-кто из последних уцелел во время взрыва, но был забит до смерти выжившими японцами. Несколько военнопленных погибли в результате взрыва.
Раненые и обгоревшие выжившие претерпевали ужасные муки. «Хибакуся» (пострадавшие от взрыва) сравнивают те муки с прогулкой по аду. Улицы были заполнены бесконечной призрачной процессией страшно обожженных, часто голых людей, у которых кожа свисала с костей. Отчаянно нуждаясь в помощи для своих раненых тел, разыскивая родных и близких, пытаясь укрыться от надвигающихся пожаров, они спотыкались о мертвые тела, превратившиеся в груды угля, а упав, зачастую уже не вставали. Самый известный поэт, описавший хиросимскую бомбу, Санкити Тогэ, умерший в 1953 году в возрасте 37 лет, написал стихотворение «Шестое августа». Приведем отрывок из него:
Разве можно забыть ту вспышку?
В долю секунды тридцать тысяч прохожих исчезло…
в кромешной тьме под обломками зданий
пятьдесят тысяч воплей смолкло…
и бешеным вихрем рванулись вверх клубы желтого дыма…
Потом рассеялась пелена: сметенные здания, рухнувшие мосты,
исковерканные трамваи, переполненные телами,
обломки оплавленных кирпичей,
груды обугленных головешек – моя Хиросима!
Потом вереницы кричащих, бегущих тел,
вереницы бесчисленных голых тел,
прижимающих руки к груди,
с которой свисает лохмотьями кожа,
укрывающих бедра клочками недогоревших тряпок…
Раненые и обгоревшие выжившие претерпевали ужасные муки. «Хибакуся» (пострадавшие от взрыва) сравнивают те муки с прогулкой по аду.
Трупы, разбросанные на плацу,
словно каменные изваянья всесильного божества Дзидзо,
оберегающего от несчастий,
и толпы, толпы, забившие берег,
словно связанных друг с другом живых,
ползущих кровавой массой к плотам, не тронутым пламенем,
и кричащих: «Спасите! Спасите!» —
и становящихся постепенно
под обжигающим раны солнцем
багрово-черными грудами трупов…
До вечера небо глодал пожар
и переходил от руин к руинам,
пока не достиг развалин,
где под обломками дома,
погребенные заживо,
уходили в ничто
моя мать и мой младший братишка…
…Разве можно забыть тишину,
окутавшую, как ватой, триста тысяч погибших?
Разве можно забыть запавшие в душу и разбившие душу
белки умоляющих глаз
наших жен и детей,
не вернувшихся из тишины?!120
Эти снимки из сводки США по стратегическим объектам удара, сделанные до и после бомбардировки, демонстрируют уровень разрушений, вызванных в городе Хиросиме атомной бомбардировкой.
Возвращаясь на Тиниан, члены экипажа молчали. Кое-кто утешал себя мыслью о том, что виденное ими настолько ужасно, что непременно положит конец войне. Хвостовой стрелок самолета «Великий артист» Эл Дехарт вслух пожалел, что стал свидетелем произошедшего, и добавил: «Я не стану рассказывать об этом внукам. Никогда. Не думаю, что такое стоит рассказывать детям. Нет, только не о том, что мы видели»121.
Трумэн обедал на борту военного корабля «Огаста», возвращавшегося в США из Потсдама, когда ему сообщили о Хиросиме. Он вскочил и воскликнул: «Это величайшее событие в истории человечества!»122 Чуть позже он признался: его заявление о взрыве в Хиросиме было «самым счастливым» заявлением, которое ему пришлось делать за всю жизнь.
Ликование Трумэна, о котором стало известно всем, кое-кого смутило. Так, два дня спустя один член Национального комитета Демократической партии предостерег президента телеграммой: «Ни один президент США за всю нашу историю не мог позволить себе радоваться устройству, способному убивать ни в чем не повинных людей. Пожалуйста, объясните народу, что причина вашего ликования – не разрушение, а то, что разрушениям наступает конец»123.
Советские руководители ликования не испытывали. Понимая, что бессмысленно применять бомбу против страны, уже и так дышащей на ладан, они пришли к выводу, что настоящей мишенью был СССР. С их точки зрения, американцы хотели ускорить капитуляцию Японии в надежде завладеть в Азии тем, что полагалось Советскому Союзу. Что еще печальнее, они решили, что американцы, применив бомбу против Хиросимы, когда в этом не было совершенно никакой необходимости, показали всем, что США без колебаний применят бомбу и против СССР, если тот станет угрожать их интересам.
Русские намек поняли. Корреспондент газеты Sunday Times Александр Верт, в 1941–1948 годах живший в Москве, заметил: «Новость [о Хиросиме] повергла всех в крайне угнетенное состояние. Со всей очевидностью стало ясно, что в политике мировых держав появился новый фактор, что бомба представляет угрозу для России, и некоторые русские пессимисты, с которыми я разговаривал в тот день, мрачно замечали, что отчаянно трудная победа над Германией оказалась теперь, по существу, напрасной»124.
Именно необоснованность бомбардировки часто всплывает в мемуарах маршала Жукова 26 лет спустя: теперь он ясно понимал ее реальное предназначение. Он вспоминает: «Тогда уже было ясно, что правительство США намерено использовать атомное оружие для достижения своих империалистических целей с позиции силы. 6 и 9 августа 1945 года это подтвердилось на практике. Американцы без всякой к тому военной необходимости сбросили две атомные бомбы на мирные густонаселенные японские города Хиросиму и Нагасаки». Другие военачальники так