– Кардинально.
– Почему?
– Понял, что все уже доказал. И себе, и окружающим. Тогда и начал заниматься тем, что люблю по-настоящему.
– Стыдно признаться, но я не знаю, о чем ты. Думала, тебе нравится твоя работа.
– Я не физик, а лирик. Поэтому водил тебя на выставки, в театры, кино. Я стихи писал, Мария. И романтические рассказы. Но все в стол.
– А сейчас ты решил свои литературные творения опубликовать?
– Те, ранние? Нет, конечно. Они незрелы и коммерчески провальны. Слышала ли ты о Евгении Габриэлли? – Мария мотнула головой. – Писательнице, каждая книга которой становится бестселлером?
– Я мало читаю. А если беру книгу, то это классический роман, который хочется освежить в памяти.
– Раньше ты гонялась за всеми новинками.
– А ты работал на заводе.
– Туше! – Жора легонько пожал ее руку. – Так вот Евгения Габриэлли – это я.
– Надо же! – удивленно воскликнула Мария. Вдруг вспомнилось, что она видела книгу этого автора. Ее читал кто-то, работающий в доме Рыжова. То ли Санти, то ли Гуля. – И о чем ты пишешь?
– О любви и приключениях. В стиле Анжелики. Но действие романов происходит в наше время, а моя героиня русская девушка.
– Автор по официальной версии тоже?
– Да. Евгения замужем за итальянским графом, отсюда и фамилия. Она живет в Риме.
– Почему ты не стал печататься под своим именем?
– К мужчинам, пишущим любовные романы, относятся предвзято. Мы же чурбаны железные, чувствовать не умеем. – Он выглянул в окно, осмотрелся. – Сейчас лучше свернуть, – сказал он водителю. – Дворами проедем, чтобы избежать пробки.
Водитель послушно свернул. На его навигаторе дорога впереди была отмечена алым.
– Давно ты Евгения Габриэлли?
– Шесть лет. Выпускаю по две книги в год. Тринадцатая будет последней.
– Ты уже написал ее?
– Давно. Я строчу романы быстро, но сдаю по графику. Так я обеспечиваю себе стабильную прибыль. Получаю два аванса в год, живу на них, а проценты с продаж коплю.
– Зачем?
– Я люблю писать. Но хотел бы на другие темы. Как романтик я себя, увы, исчерпал. Сейчас пробуюсь в серьезной публицистике, делаю уверенные шаги, но ничегошеньки этими трудами не зарабатываю. – Жора похлопал таксиста по плечу. – Все, приехали. Дальше мы пешком. Спасибо. – И отдал ему тысячную купюру.
Затем выбрался из машины и помог сделать это Марии.
– Нам туда, – указал направление Габуния и снова подставил локоток.
– Ты говорил, что Геннадий Иванович твой учитель. Что ты имел в виду?
– Он направлял меня, поддерживал. Давал бесценные советы. И они не только профессиональные, но и житейские. Я начал с любовных романов, послушав Геннадия Васильевича. Он повторял: заработай на хлеб, потом набей кубышку, и только когда ты будешь уверен, что не умрешь с голоду, начинай творить. Он знал, о чем говорил. Потому что остался ни с чем, когда начал работать за идею.
– А мемуары свои, в которых он поносит родственников, Крокодил написал за идею или в надежде набить кубышку? – прозвучало зло. Жора не ожидал этого.
– Ты всего не знаешь, – ответил он после длительной паузы, во время которой он будто бы тщательно обдумывал, что сказать. – Книга получилась такой слабой как раз потому, что Геннадий Василевич пощадил своих родственников.
– Поэтому всего лишь назвал отца коммунистом-зомби, а брата стукачем?
Георгий замедлил шаг. Он вдруг начал хромать, и Мария это почувствовала.
– Нога заболела? – обеспокоилась она.
– Немного. Когда я нервничаю, организм мой вот так реагирует.
– Давай, присядем.
– Мы уже пришли. Вон здание, его только обойти надо. Давай ты перестанешь говорить плохо о Геннадии Васильевиче? Хотя бы сегодня…
Она вспомнила, что они собираются его помянуть, и устыдилась.
– Прости меня, Жора. Я не буду больше.
– Ты приняла сторону своего друга Антона и его отца, и мне это понятно, но у медали всегда две стороны.
– Все, закончили на этом. О покойниках либо хорошо, либо никак. Идем скорее в ресторан, я умираю с голоду.
Он благодарно ей улыбнулся и повел к крыльцу. Походка Жоры снова стала твердой.
Они съели по салату. Георгий выпил вина, Мария – фреш. Ожидая горячего, говорили о личном.
– Ты замужем? – начал Жора.
– Нет.
– Так и не вышла?
– Была. Развелась.
– Дети? – Она покачала головой. – А у меня дочь, – его глаза засветились. – Ева. Хочешь, покажу ее? – Как Мария могла отказать? – Ей тут пять лет, сейчас больше, осенью в школу.
Ева была совсем не похожа на папу. Разве что унаследовала тонкий нос с горбинкой, но волосы, глаза, оттенок кожи – все другое. Девочка уродилась белобрысой и невзрачной.
– Красавица она у меня, правда? – Разве поспоришь с этим? Для грузинских отцов их дочери лучшие на свете. – В маму. Она модель из Швеции.
– Вы женаты?
– Нет. Даже не жили вместе. Просто встречались.
– Значит, ты холостяк?
– Закоренелый. Мне ведь уже за сорок. – Принесли рыбу. Мария заказала кусок семги со спаржей, а Жора целую дораду, запеченную в фольге. А к ней еще бокал вина. – Ты все еще любишь Антона? – буднично спросил, сделав глоток.
Мария чуть не поперхнулась спаржей. Закашлялась. Габуния похлопал ее по спину.
– Извини, что? – приведя дыхание в порядок, переспросила она.
– Ты же расслышала. Мало кто замечал, что ты была влюблена в Рыжова. Все воспринимали вас как корешей. Вы и вели себя так. Но лично мне было все ясно.
Не так хорошо, значит, скрывала Мария свои чувства. Первой ее раскусила мама, потом Жора и, наконец, Жанна. И только Антон не догадывался…
– Рыжов знал, – как будто прочел ее мысли Жора и опроверг ее предположение. – И, как мне кажется, отвечал тебе взаимностью.
– Глупости, – отмахнулась Мария.
– Он ревновал меня к тебе не просто так.
– Антон встречался с уймой девушек, когда я была рядом. Более того, он женился на других. Нет, для него я была просто бро.
Георгий пожал плечами.
– А он считает, что ты был в меня влюблен, – выпалила Мария.
– Он прав. И я был рядом. Ждал, когда ты прозреешь. Знакомая ситуация, не так ли?
Так. Поэтому она молчала.
– Он прислал тебя ко мне? – вкрадчиво спросил Жора. – Хочет узнать, что я намерен делать с наследством?
Мария отставила тарелку. Она не просто расхотела есть – находиться в этом месте. Ее раскрыли, и это уже неприятно. Хуже то, что она чувствует себя какой-то шестеркой.
– Передай Рыжову, он не получит ни квартиру, ни дачу. Я лучше продам свою недвижимость, перееду в ту, что досталась мне от Геннадия Ивановича, лишь бы показать Рыжовым дулю.
Последние слова Мария уже плохо слышала, потому что стремительно направлялась к выходу.
Глава 2
Она лежала на диване, закинув ноги на спинку, и играла на губной гармошке. Не той, что принадлежала Дэвиду, ее она берегла, как память. Для себя Карина купила другую. Того же производителя, похожую по форме, дизайну. Дэвид говорил, что такие дают лучший звук и идеально прячутся что в руку (гармошку он использовал как утяжелитель кулака во время драк), что в карман.
По квартире разнесся звонок. Отложив гармошку, Карина пошла открывать.
– Жора, что с тобой? – обеспокоенно спросила она, увидев на пороге очень бледного брата. – Тебе плохо?
– Нехорошо.
– Ноги болят?
Он мотнул головой и прошел в дом.
– Есть что выпить?
– Шампанское, – ей подарили его в качестве презента. Но повода выпить пока не находилось.
– А покрепче?
– Бабушкина настойка.
– Налей, пожалуйста, я пока в уборную схожу.
Карина очень удивилась, но возражать не стала. Бабушкина настойка была на чистом спирте. Травы и ягоды заливались им, чтобы получилось то, что она называла лекарством. Можно сказать, панацеей, потом что рекомендовалась она и при простуде, и при давлении, и при суставной боли. Взрослые ее принимали внутрь перед едой, залпом.
Детей ею натирали. Подросткам давали разбавленную облепиховым соком до двадцати градусов. Бабушка была заслуженным доктором СССР и с ней никто не спорил. Даже матери двенадцатилетних девочек, которые после лекарства становились пьяненькими.
Перед смертью бабуля наделала много настойки. Чтобы хватило всем родственникам. А рецепт оставила маме Карины, как самой толковой. Но как та ни старалась, не могла его повторить. На вкус настойка получалась похожей, но магических свойств не имела. Не вылечивала она никого. Поэтому остатки истиной панацеи, бабушкиной, в семье берегли.
Карина достала бутылку и две стопки, решила составить компанию брату. Памятуя о том, что настойку нужно хорошо закусывать, поставила в микроволновку долму. Готовила, естественно, не сама, а мама. Та раз в неделю передавала дочке сумку с домашней едой. Считала, ни одно ресторанное блюдо, а тем более то, что готовят на кухнях супермаркетов, не сравнится с домашней стряпней. Карина не спорила, ела и хаш, и форшмак. Но скучала по блюдам Евгения Кулика. По ее мнению он был богом кулинарии!
– Вкусно пахнет, – сказал Жора, зайдя в кухню. Его волосы были влажными надо лбом. То ли вспотел, то ли умылся. – Долма тети Лизы, ее не спутаешь ни с чьей.
– Сейчас еще салат порежу, – это Карина умела. Мельчить овощи и складывать их в тарелку. Хотя по мнению родственниц даже это она делала неправильно. Нарезка их не устраивала. Не красивая.
– Я сыт. – Он потянулся к стопке.
– Постой! Я достану закуску. Хочешь, чтобы бабушка в гробу перевернулась? – Она вынула из микроволновку блюдо с долмой. – А вот теперь давай выпьем.
Он кивнул и опрокинул стопку.
Карина передернулась, только глянув на него. А Жора даже не поморщился. Но от него уже пахло, когда пришел. Хотя пьяным не был.
– Может, расскажешь, что с тобой? – спросила Карина, понюхав настойку и отставив.
– У меня дилемма, сестренка. Не знаю, говорить человеку правду или продолжать скрывать ее.