Но первым делом надо разобраться с предателем, и Дюван уверен, что знает, кто это. Фельдшер был единственным человеком, у которого был доступ в «заготовитель» и в день, когда умер Старки, и сегодня. Дюван гордится тем, что вознаграждает за верность и добросовестную работу. Предательство и саботаж, напротив, должно немедленно и решительно пресекать. На бонсай времени нет. Прежде чем подняться на борт, Дюван подзывает телохранителя:
— Приказываю освободить фельдшера от его обязанностей. Приступай.
— Освободить от обязанностей, — повторяет амбал. — Транк?
— Транк, — веско произносит Дюван, — предназначен для беглецов и других капризных детишек. Фельдшеру нужно нечто более капитальное. Какая у нас следующая остановка? Корея? Наймем там нового.
С этими словами Дюван, противник насилия, поднимается на борт — пусть телохранитель делает свое дело, лишь бы все произошло не на глазах у Дювана.
64 • Нельсон
Он провалялся в отключке добрых двадцать минут. А теперь он уже не на летном поле. И вообще непонятно где. Постепенно приходя в себя, Нельсон соображает, что лежит в вызывающем клаустрофобию ящике, похожем на гроб, но гораздо, гораздо хуже.
— Добрый день, ГОВнюкЗАсранец, — произносит бодрый электронный голос. — Добро пожаловать в незабываемое путешествие! Я Интель-Капсула Автоматического Расплетения, ты можешь называть меня ИКАР.
— Нет! Не может быть! — Он пытается пошевелить рукой или ногой, но они не подчиняются. Кажется, на нем такой же серый комбинезон, как у убегавших расплетов. Только сейчас до него доходит, что комбинезон сделан из металлических нитей, а сам Нельсон зафиксирован на месте с помощью магнита.
— Перед тем как начать, ГОВнюкЗАсранец, мы должны проработать несколько пунктов, чтобы переход в разделенное состояние прошел как можно более гладко и эффективно.
— Эй кто-нибудь! Выпустите меня отсюда! — Нельсон с трудом выворачивает шею и видит, как кто-то заглядывает в окошко разделочной камеры. — Дюван, это вы? Помогите мне! Пожалуйста!
— Пункт первый: определение уровня комфорта. Пожалуйста, оцени свой уровень комфорта по шкале от одного до десяти, где десять — самый высокий уровень.
И тут Нельсон, к немалому своему ужасу, узнает лицо в окошке.
— Арджент! — вопит он, — Арджент, ты не можешь так поступить!
Но тот лишь взирает на него стоическим взглядом циклопа.
— Прошу прощения, — говорит ИКАР, — ответ неясен. Пожалуйста, оцени свой уровень комфорта по шкале от одного до десяти, где десять — самый высокий уровень.
— Арджент, я сделаю что угодно! Дам тебе все, что хочешь! — Но он знает, чего хочет Арджент. Правую половину своего лица. Прямо сейчас.
— Хорошо, — произносит ИКАР, — будем полагать, что уровень твоего комфорта удовлетворительный. Я вижу, что задействована экспресс-программа расплетения без анестезии. Это означает, что мы можем приступить немедленно.
— Что? Что такое? — Адреналиновая паника. Все тело Нельсона начинает трястись. — Подожди! Остановись! Стоп!
— Боюсь, ГОВнюкЗАсранец, что без анестезии ты начнешь испытывать крайний дискомфорт, начиная с запястий, локтей, щиколоток и колен, быстро распространяющийся на все тело. Это абсолютно нормально, учитывая заданную программу.
Процесс начинается. Нельсон смотрит в бесстрастные глаза Арджента и внезапно понимает, что тот не только собирается расплести его, но будет следить за процедурой до последней секунды. И наслаждаться.
— Чтобы отвлечь тебя от неприятных ощущений, я могу спроецировать ряд прекрасных пейзажей. Пожалуйста, выбери из следующего: горная цепь с высоты птичьего полета; океанское спокойствие; оживленный городской пейзаж; всемирные достопримечательности.
Ответом машине служит лишь вой, от которого кровь стынет в жилах.
— Прошу прощения, — говорит ИКАР, — ответ не засчитывается.
65 • Радиопередача
И снова в эфире радио «Свободный Хэйден». По крайней мере, до тех пор, пока нас не прогнали со станции. Дорогие слушатели, сегодня у меня есть для вас нечто особенное. Эта новость пришла к нам со страниц главной национальной газеты. Тот же материал появился сегодня утром во всех печатных и онлайновых СМИ. Конечно, некоторые газетенки попытались спрятать ее на двенадцатых полосах среди рекламы уцененных матрасов, но респект тем, кто поместил ее на первой странице под симпатичным заголовком, вроде такого:
АРАПАЧИ ПРЕДОСТАВЯТ УБЕЖИЩЕ РАСПЛЕТАМ
Вчера Совет племени арапачей — самого богатого и влиятельного среди Людей Удачи — провел открытое голосование и официально сообщил, что все расплеты, стремящиеся остаться целыми, получат у племени пристанище и защиту. Представитель юновластей заявил, что они не признают права арапачей на поддержку беглых расплетов, и клятвенно пообещал: все беглецы будут принудительно изыматься с территории племени. На что Чал Таши’ни, юридический поверенный арапачей, ответил: «Любое вторжение Инспекции по делам молодежи на наши суверенные земли будет расценено как военные действия против народа арапачей и встречено огнем на поражение».
На чьей бы вы ни были стороне, вам придется признать, что Людям Удачи потребовалось недюжинное мужество — вот этак крутануть рулетку и пойти ва-банк. И если юновласти полагают, что некогда отважные воины блефуют, их ждет большой сюрприз.
И потому песня недели — а вы ее знаете — посвящается нашим друзьям арапачам. Надеемся увидеть их — хотя бы одного-двух — на нашей акции протеста в ноябре. А до той поры…
«Ты стала частью меня…»
66 • Кэм
В живописных садах комплекса на Молокаи встречаются роскошные фиолетовые акониты. Садовники работают в перчатках — не только чтобы защитить руки от шипов роз, но и из-за аконитов, которые, как известно, просто сочатся смертельным ядом, вызывающим паралич дыхания. Самое опасное в этом растении — его корни, особенно если изготовить отвар и выпарить его до концентрированного токсина.
Камю Компри снова удается обойти систему безопасности все тем же способом — похлопав ее сзади по плечу и заставив тем самым устремить взгляд в другую сторону. Сейчас ночь. Не слишком поздняя — около десяти — но к этому моменту жизнь в исследовательском корпусе практически замирает. Никто так и не смог разгадать, каким образом Кэм в первый раз обманул систему видео-наблюдения, поэтому он повторяет свой трюк, немного его видоизменив. Теперь сигнал от видеокамер передается с задержкой на 15 минут — именно столько времени ему потребуется, чтобы сделать всю работу прежде, чем кто-то поймет, что происходит.
В помещение, где лежат спящие сплеты, он проникает незамеченным, держа в руке сумку, набитую шприцами и склянками со своим оригинальным аконитовым эликсиром. Нужно только ввести иглу в отверстие внутривенного катетера — и сплет умрет в течение минуты. По подсчетам Кэма, стоит ему войти в ритм, и он произведет эвтаназию всем пятидесяти за двенадцать минут.
Кэм думает, что держит все под контролем, уверен в непогрешимости своего плана. И тут он совершает роковую ошибку. Надо было начинать с дальнего конца помещения, где лежат новенькие сплеты, замотанные в бинты, как мумии, и пребывающие где-то глубоко за гранью сознания. Вместо этого Кэм подходит к ближайшему от двери ряду, а здесь ребята уже без бинтов и далеко продвинулись по пути заживления. Слишком далеко.
Наполняя первый шприц смертоносным раствором, Кэм случайно опускает глаза на сплета.
И наталкивается на ответный взгляд.
Сплет смотрит на него испуганно и настороженно, словно кролик, готовый сорваться с места. Кэма гипнотизируют его разные глаза — один зеленый, другой темно-карий, почти черный. Шрамы на лице — словно беспорядочная путаница улиц в старом городе. Руки — сиенна и умбра — натягивают ремни, привязывающие его к койке.
— Муха? — умоляюще произносит сплет. — Муха в паутине? Муха?
Любому другому это показалось бы полной бессмыслицей, но Кэму ясен способ мышления сплета. Он понимает те причудливые связи, которые пытается установить его лоскутный мозг, перепрыгивая через конкретные понятия, схватывая лишь смутные впечатления. Метафоры. Из всех языков, на которых говорит Кэм, этот пришел к нему первым. Внутренний язык сплетенного разума.
Кэм знает, откуда взялся этот образ. Из старого фильма. Человеческая голова на теле мухи. «Помоги мне, — говорит существо, пытаясь вырваться из паутины. — Помоги мне, помоги!» А потом его уничтожают.
— Да, — отвечает сплету Кэм, — я здесь, чтобы помочь тебе. В некотором смысле.
Он выдавливает из шприца воздух, мутноватая ядовитая жидкость брызгает из кончика иглы. Кэм находит отверстие катетера и настраивает себя на то, чтобы покончить с жизнью бедняги сплета.
— Лес. Поход, — произносит будущая жертва. — Говорил же: надень длинные брюки. Намазаться лосьоном.
— Знаю, у тебя все чешется. Но ядовитый плющ тут ни при чем, — отвечает ему Кэм. — Сочувствую. Этот зуд… так всегда бывает.
В темном глазе сплета скапливается единственная слеза, стекает по краю грубого шрама и падает в ухо.
— На спине футболки? На карточке в кошельке? На именинном торте, написано синим?
— Нет! — говорит Кэм, сам не понимая, почему злится. — Я не знаю, кто ты. Я не могу назвать твое имя. Никто не может!
Он обнаруживает, что рука, держащая шприц, дрожит. Лучше поторопиться. Покончить с этим поскорее. Почему же он медлит?
— Муха… муха…
Отчаяние, абсолютная беспомощность в глазах сплета невыносимы. Кэм знает, что необходимо сделать, но… не может. Просто не может и все! Он убирает шприц, в ярости за собственное сострадание.
«Значит ли это, что я цельная личность? Сострадание — это добродетель, присущая душе?»
— Все хорошо, — говорит Кэм. — Паук тебя не тронет.
Сплет шире распахивает глаза, но уже не со страхом. С надеждой.
— Спасательный круг? Решающий гол?