[20]. Обедая в 1919 году с британским генералом, сэром Нилом Малкольмом, Людендорф, утратив сдержанность, горячо и сбивчиво высказался о причинах, по которым за год до этого германская армия была принуждена к миру и фактически уничтожена. Неистово пытаясь самооправдаться, Людендорф постоянно возвращался к старой песне о том, что военных предал тыл. Историк Джон Уиллер-Беннетт так описывает разговор двух генералов:
Малкольм спросил его: “Вы хотите сказать, генерал, что вас ударили в спину?” Глаза Людендорфа загорелись, и он вцепился в эту фразу, как собака в сахарную кость. “Ударили в спину? – повторил он. – Да, именно так; нас ударили в спину”. Так родилась легенда, которая с тех пор окончательно никогда не умирала.
Поддавшись логике этого ошибочного откровения, Людендорф превратился в ведущего проповедника теории Dolchstosslegende, мифа об ударе в спину. Эта удобная выдумка позволяла возложить вину на коварных тайных вредителей и была с готовностью подхвачена многими представителями немецкого общества. Личности этих “подлых мерзавцев” варьировали в зависимости от пристрастий и предрассудков верующих: большевики, коммунисты, пацифисты, профсоюзные деятели, республиканцы, евреи, а иногда и все они вместе взятые. Эти сказки звучали сладкой музыкой для ультранационалистов, вторя символизму оперы Рихарда Вагнера “Гибель богов”, в которой Хаген поражает Зигфрида копьем в незащищенную спину. Первые демократические лидеры Веймарской республики, подписавшие перемирие, были заклеймены оголтелыми правыми реакционерами как “ноябрьские преступники”. Эта ярость оказалась по-настоящему глубокой и неподдельной: один из подписавших Компьенское перемирие политиков, Маттиас Эрцбергер, был в 1921 году убит членами ультранационалистической организацией “Консул”, а годом позже его судьбу разделил министр иностранных дел Веймарской республики Вальтер Ратенау.
Конечно, упрощенное объяснение катастрофы предательством было лишено всякого основания, и его полностью опровергли ученые как внутри, так и вне Германии. Но полное отсутствие достоверности редко является препятствием для веры в простые истории, укоренившиеся в общественном сознании. Верующие в миф хватались за любые мнимые случаи предательства, совершенного некими гнусными элементами. Например, Курт Эйснер, журналист еврейского происхождения, был обвинен в измене за организацию забастовки на военном заводе в 1918 году и в 1919-м погиб от руки националиста. При этом Людендорф не мог не знать, что та забастовка не оказала никакого влияния на поражение Германии. К 1918 году Германия исчерпала все свои резервы и была уже фактически сломлена. Однако признание того обстоятельства, что поражение страны объясняется целым рядом сложных причин, не соответствовало вселяющей чувство уверенности простоте, которую преподносила теория удара в спину. Но эта легенда давала верующим в нее и еще кое-что: они получали козла отпущения. Из выдумки, призванной спасти лицо германского генералитета, родилось нечто весьма ядовитое: невероятно вирулентный штамм антисемитизма и глубоко укоренившаяся политическая ненависть. И эта извращенная альтернативная история нашла для себя харизматичного глашатая – молодого австрийского подстрекателя по имени Адольф Гитлер.
Гитлер решительно ухватился за миф об ударе в спину и отдался ему без остатка, ловко вплетя его в собственные растущие антисемитские и антикоммунистические убеждения. В “Майн Кампф” он приписал поражение Германии вредоносному влиянию международного еврейства и марксистских элементов. Нацистская пропаганда клеветнически объявила демократическую Веймарскую республику, уничтоженную самими нацистами, проводником предательства, “болотом коррупции, дегенеративности, национального унижения и беспощадного преследования честной «национальной оппозиции»”. Согласно нацистской пропаганде, это были четырнадцать лет господства евреев, марксистов и “культурных большевиков”. Когда Гитлер в 1933 году пришел к власти, миф об ударе в спину стал не просто мнением, а краеугольным камнем ортодоксальной нацистской идеологии, которую в качестве непререкаемой истины принялись вбивать в головы школьников и взрослых граждан. Самым яростным нападкам подверглись евреи, названные нелояльными элементами, предавшими Германию изнутри. Это обвинение, в свою очередь, стало лицензией на дегуманизацию: при Гитлере нацисты навесили на граждан-евреев ярлык паразитов и предателей.
Подогретая мифом дегуманизация была фундаментом и причиной невиданного в истории по своим масштабам массового уничтожения невинных людей. К 1945 году, к концу Второй мировой войны, нацистское государство хладнокровно и обдуманно убило около 11 миллионов человек, из которых 6 миллионов были евреями. Это было то, что нацисты называли “окончательным решением”, а мы теперь называем Холокостом. Убийства такого масштаба просто невозможно осмыслить; можно лишь сказать, что это еще одно ужасное напоминание о том, насколько малой становится цена человеческой жизни, когда душой народа овладевают зловещие россказни. Мы никогда до конца не поймем извращенную логику, использованную для оправдания такого геноцида, и не должны сами впадать в ошибку редукции, стараясь получить ответы на эти ужасающие вопросы. Но необходимо признать, что редукционистские объяснения сыграли зловещую роль и в бессердечном превращении евреев и многих других в козлов отпущения, и в распространении предрассудков среди самих злодеев и их соучастников.
Ошибка единственной причины бывает разных видов; вероятно, самая убедительная из них – это ложная дилемма, или ложная дихотомия. В таких случаях утверждают, что существует только выбор между двумя крайними мнениями, даже если мнений на самом деле существует множество. Несмотря на свою внутреннюю бессодержательность, ложная дихотомия с успехом используется демагогами, сужающими спектр возможностей до двух. Если аудитория поведется на эту упрощающую ловкость рук, то оратор сумеет легко представить возможные исходы альтернативно – либо как желательные, либо как ничтожные. В итоге ложная дихотомия поляризует людей, уменьшая шансы на компромисс. Макиавеллизм, коварство этого приема заключается в том, что он может заставить противников и колеблющихся присоединиться к оратору, чтобы не упасть в глазах окружающих. В подобной дихотомии содержится следующий подтекст: те, кто не согласен с предложением оратора безоговорочно, неявным образом (а иногда и совершенно в открытую) причисляются к врагам.
Этот пустой вздор обладает мощной убеждающей силой и поистине магнетической способностью направлять мышление доверчивой публики в нужное оратору русло. Следует помнить, что данный прием имеет долгую историю применения его политиками, причем прибегали к нему люди самых разнообразных политических взглядов. Владимир Ленин, выступая в 1920 году, заявил: “Мы абсолютно честно говорим здесь о борьбе пролетариата; каждый человек должен сделать выбор – либо присоединиться к нам, либо встать на сторону наших противников. Любая попытка избежать этого непременно закончится фиаско”. В совершенно иной политической вселенной, восемь десятилетий спустя, президент Джордж Буш-младший воспользовался тем же приемом на объединенной сессии Конгресса США после трагедии 9/11. Весь мир тогда услышал следующее: “Вы либо с нами, либо с террористами”. Несмотря на то, что Ленин и Буш с презрением отнеслись бы к политике друг друга, ирония состоит в том, что оба, не испытывая ни малейших угрызений совести, прибегли к откровенной риторической лжи, чтобы заглушить все мнения, кроме полярно противоположных.
Давнее и постыдное наследие ложных дилемм до сих пор производит сильное и удручающее впечатление; историческими примерами можно было бы заполнить не только эту мою книгу, но и множество других. Например, пьеса Артура Миллера “Суровое испытание” посвящена событиям времен процесса по делу Салемских ведьм. Но написана она была в 1953 году и является блестящей аллегорией на истерию, связанную с разразившейся тогда антикоммунистической паникой. В пьесе заместитель губернатора Дэнфорт допускает именно такую ошибку, когда предупреждает, что “человек может либо согласиться с судом, либо стать обвиняемым по этому делу; третьего не дано”. Вне политики ложные дилеммы используются в эмоционально окрашенных спорах, когда кто-то, желая настоять на своей точке зрения, прибегает к порочной логике при наличии других обоснованных позиций в интервале между крайностями.
Ложная дихотомия по самой своей природе является антитезой рационального дискурса и может стать питательной средой для экстремизма. Внутренняя поляризация, присущая ложным дилеммам, способна помешать прагматичному решению и перечеркнуть конструктивный диалог. Привлекательность ложной дихотомии заключается в ее способности сжимать спектр возможных исходов, оставляя лишь простое противопоставление взаимоисключающих крайностей; этим объясняется притягательность такой дихотомии для деспотов, тиранов и демагогов. Но я с сожалением вынужден отметить, что разлагающее влияние ложной дихотомии со временем не ослабевает и она до сих пор с утомительной предсказуемостью используется во многих сферах. Социальные сети просто изобилуют этим феноменом. Все мы неоднократно наблюдали, как сложные темы, по поводу которых существуют самые разнообразные обоснованные взгляды, пропускаются через примитивное сито, в результате чего в дискурсе остаются только две диаметрально противоположные интерпретации и спектр мнений на интернет-форумах становится курьезно бимодальным.
Нетрудно понять привлекательность ошибки редукции: такой подход предлагает простое, успокаивающее объяснение сложных явлений, поддерживая и усиливая иллюзию понимания. Ложная дихотомия гарантирует людям уютный плед и служит оберегом в нашем противоречивом и путаном мире. Между тем потребность понимать причины и следствия является первым и основным отличительным признаком человека; это вечное стремление было двигателем развития и интеллектуального совершенствования нас как в