Ник молчал несколько долгих томительных секунд, а потом буркнул:
— Обещаю. Сегодня не поеду.
И я облегченно выдохнула.
В дверь позвонили, Ник ушел открывать, а через несколько минут мы уже уплетали горячую пиццу, запивая ее вишневым пивом, которое я обнаружила в холодильнике.
Было вкусно. И удивительно легко, будто мы с Ником каждый вечер вот так сидим на этой маленькой кухне и ужинаем.
— Где ты куришь? — спросила я, когда от пиццы остались лишь воспоминания и приятная тяжесть в желудке.
— На балконе, но тебе можно прямо тут.
— Да не, нормально, пойдем на балкон.
— Нереальная, ты в пижаме! Тебя там продует к херам.
— Ну куртку дай! Тогда не замерзну.
Почему-то ни мне, ни ему даже не пришло в голову, что я могу надеть свою кожанку. Поэтому я стояла, завернувшись в его теплую зимнюю куртку, которая приятно пахла сигаретами и Ником, и задумчиво курила, глядя на россыпи огней ночного города. Он молча дымил рядом.
Сегодня еще можно отдохнуть, а завтра меня ждет гора дел, и приятными их не назовешь. Во-первых, рабочий день. И надо либо выпросить больничный, либо разрешение работать эту неделю из дома, потому что я не хочу ехать в офис. И, сказать по правде, даже боюсь ехать, потому что туда может нагрянуть муж, а встречаться с ним я не готова. Во-вторых, собственно, решение о разводе. Надо поговорить с Сашей и подать заявление. А если он не согласится, то надо узнать, разведут ли меня без его согласия. Ну и в-третьих, надо найти, где жить.
— У тебя никто из знакомых не сдает квартиру?
— Чего? — Ник явно не ожидал этого вопроса.
— Мне нужно где-то жить, — пояснила я, — к сестре я больше ни ногой, а отель дорого выйдет на постоянку.
— В чем проблема остаться пока у меня?
— Ммм, — я растерялась, — ну тебе некомфортно, наверное, будет… Одна кровать.
И ты же из дома работаешь, я мешать буду… Да и вообще как-то.
— Лер, — Ник устало вздохнул, — я не уверен в благородстве твоего бывшего и мне будет гораздо спокойнее, если ты будешь рядом. Хотя бы до развода. Работать можешь на кухне или в спальне. Могу даже свой кабинет отдать, если надо. С кроватью тоже вопрос решаемый: я пока посплю на кресле, оно раскладывается, а потом можно будет матрас купить или диван.
— Но…
— И давай сразу проясним вопрос, который тебя наверняка волнует, — он вдруг невесело усмехнулся, — не бойся: я не буду к тебе приставать. Ты сказала тогда, что у нас это не взаимно — мне хватило. Я понятливый. Так что здесь ты в безопасности и поводов для беспокойства у тебя нет.
— Но я…
— Остаешься?
— Остаюсь.
Мне кажется, или я почувствовала странное сожаление от того, что Ник поклялся меня не трогать? Я ведь его знаю, он сдержит слово. Будет оберегать меня от всего на свете, в том числе и от себя самого.
Мы скомканно пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по разным комнатам. Ник, как и обещал, лег спать в кресле, уступив мне свою кровать.
А ночью я проснулась от собственного крика и фантомного ощущения душащих меня пальцев. И потом долго успокаивалась, пока прибежавший из комнаты Ник гладил меня по волосам и что-то ласково шептал.
Отпустить я его не смогла. Утянула за собой на кровать, тихонько попросив «пожалуйста», и он, чертыхнувшись, остался. Лег рядом, обнял, пробормотав «спи, Нереальная», и я провалилась в спокойный глубокий сон без сновидений.
Когда в восемь утра прозвонил будильник, в кровати я была одна. Куда подевался Ник, был ли он вообще рядом или мне всё это приснилось — непонятно.
Я вылезла из-под одеяла, чувствуя себя какой-то уставшей и разбитой — работать сил не было вообще. Отходняк после вчерашнего дня накрыл меня по полной, это было еще хуже, чем похмелье. Написала начальнице, что до конца недели я побуду на больничном, пусть делают, что хотят. Да, у них там, конечно, будет жопа, но никто от этого не умрет.
«Хотя бы завтра в два будь на совещании!!!» — прилетело мне паническое сообщение с кучей умоляющих смайликов.
«Буду, но из дома», — лаконично ответила я.
«Да, пойдет! Поправляйся скорее, ты нам нужна!» — написала мне Ольга.
Хорошо. Хорошо, что хотя бы этот вопрос решился так быстро.
Я люблю свою работу, но не сейчас. Сейчас мне надо разгрести все те обломки, в которые превратилась моя жизнь, и сложить из них что-нибудь похожее если не на «счастье», то хотя бы на «психическое здоровье».
Я поискала Ника — он нашелся спящим у себя в кабинете, на разложенном кресле.
Не стала его будить, ушла на кухню и сделала себе растворимый кофе, на мгновение пожалев, что тут нет кофеварки. Черт, по-моему, это многое говорит о браке, если меня больше печалит расставание с любимой кофеваркой, чем развод с мужем.
С мужем…
Я выпила еще кофе, пошла покурила и вернулась обратно, держа телефон в руках так осторожно, словно это была бомба, которую нужно было обезвредить. Я не трус, но звонить Саше было страшно. И чем дольше я так сидела — тем страшнее мне становилось.
Выдохнула и торопливо, будто боясь передумать, набрала номер, который все еще стоял на быстром дозвоне. Трубку сняли через пару секунд.
— Живая? — без приветствий спросил муж. Меня чуть не замутило, когда я услышала его голос.
— Твоими молитвами.
— Хотя бы написала, где ты. Я тебе кучу раз звонил. Беспокоился.
— Саш, иди нахуй со своим беспокойством, сделай милость, — устало попросила я, ощущая, как меня пытаются утянуть в привычные игры под кодовым названием «как же тебе, Лера, не стыдно!». Нет уж, спасибо! Скажем «пока» эмоциональным качелькам, я на них накачалась досыта. Еще и невроз на сдачу получила.
— Где ты?
— В месте, где меня не бьют, — с готовностью отозвалась я. Хотела добавить «и не насилуют», но вовремя вспомнила про то, что за стенкой спит Ник. Мало ли, вдруг услышит.
— Если хочешь знать, я не горжусь тем, что сделал.
Я тут же представила, как он поморщился при этих словах и потер пальцами подбородок. Его мимику и жесты я за все эти годы изучила прекрасно.
— Нет, Саш, я не хочу этого знать. Единственное, что меня интересует, это дата, когда мы пойдем в загс и разведемся.
— Когда? — хмыкнул он. — Никогда. Устроит такой ответ?
— И зачем тебе жена-шлюха, которая спит со всеми подряд? — сказать это иронично не вышло, в голосе все равно зазвенела злость. — Да еще и родить не может? Вложи лучше свой капитал в кого-нибудь более перспективного.
— Ты можешь мне не верить, но я тебя люблю, — глухо сказал муж, — если бы не любил, мне было бы все равно. А ты вчера сама видела, что это не так.
Блядь. Блядь…
— Саша, ты пизданулся в край, если вот это называешь любовью, — тихо сказала я, чувствуя, как внутри черепа растекается дичайшая боль и долбит сумасшедшим набатом в виски. Все, я больше не могу. Если я еще хоть секунду с ним поговорю, меня разорвет на кусочки.
Я нажала на отбой.
И снова пошла курить.
Еще одна чашка кофе, бутерброд из найденных в холодильнике запасов, несколько запросов в гугл и короткое сообщение для мужа: «Не хочешь давать согласие на развод, значит встретимся в суде. Заявление я подам все равно».
Саша ничего не ответил, зато через полчаса мне позвонила… мама! Ну надо же!
Сколько лет сколько зим.
— Привет, мам.
— Лера, мне сейчас звонил твой муж, он говорит, что вы с ним разводитесь. Это правда?!
Я поморщилась: снова начала болеть голова. Черт, маловато было одной таблетки обезболивающего, надо было двумя закидываться. Но кто ж знал, что еще маменька сегодня будет выстегивать?
— Это правда, — подтвердила я, стараясь говорить максимально спокойно и доброжелательно.
— Почему?!
— Потому что гладиолус, — буркнула я, не удержавшись.
Мне и без психотерапевта было ясно, откуда растут ноги у моей нелюбви к этому вопросу. Мама его обожала, поэтому я все детство слышала: «Почему ты не можешь быть аккуратнее? Почему ты не доела кашу? У тебя тройка, почему? Почему ты не можешь быть, как твоя сестра?»
В какой-то момент я просто стала отвечать на эти вопросы так, чтобы сильнее ее позлить. Ох как же мама бесилась! А папа ржал и пытался этого не показывать: отворачивался, кусал губы, но по трясущимся плечам все было ясно. Он вообще классный был мужик. Рука, конечно, у него была тяжелая, прилетало мне от него будь здоров, но зато в шахматы меня научил играть. Часто говорил: «Голова у тебя золотая, Лерка, а вот характер гавно». А потом делал паузу и добавлял: «как у меня».
Хотя Ленку, как по мне, он все равно больше любил и баловал. Ей и ремнем гораздо реже попадало.
— Лера, я тебя, между прочим, серьезно спрашиваю, — укоризненно сказала мама, — а ты опять со своими идиотскими шуточками. Когда уже повзрослеешь?
Четвертый десяток как никак.
Мне вдруг стало стыдно. Может, она действительно переживает.
— Он меня ударил, мам, — с огромным трудом смогла я выдавить из себя.
Все-таки Нику рассказывать об этом было легче, в его поддержке я была уверена на двести процентов. С маменькой и на десять можно было рассчитывать с трудом.
— Нет, ну это плохо, конечно. Но зная тебя, уверена, что там было за что, — вздохнула мама, и у меня в животе заворочался гадкий клубок, как будто скользкие змеи свили там гнездо. А она продолжала:
— Лера, вот поверь моему опыту: это не повод для развода. Такими мужчинами, как твой муж, не разбрасываются. Ты просто сама своего счастья не понимаешь, а другие женщины годами пытаются найти хоть кого-то приличного. Вот даже на сестру посмотри: и умница, и красавица…
— Я ничего не хочу слышать про сестру, — перебила я ее резко.
— Почему?
— Спроси у нее сама. Еще раз про нее скажешь, я закончу разговор. И я не шучу.
Мама осуждающе помолчала, а потом выдала скорбным тоном:
— И откуда в тебе это ужасное хамство?
— Сама удивляюсь. Но тут всего два варианта: либо из-за плохого воспитания, либо наследственное. Ты к какому склоняешься?