Рядом со скульптурой возвышался сложный аппарат в форме куба стороной метра три. В чудовищно сложных переплетениях трубок, ламп, тускло светящихся деталей глаз плутал, как в лесу с заколдованными тропинками. На пульте устройства было множество кнопок, веньеров и индикаторов. Лаврушин опытным взором человека, который сам создал немало не менее абсурдных механизмов, попытался определить, что это такое. Но тут же понял, что сей агрегат — это некое подобие абстрактной картины, в которой каждый зритель может увидеть, что хочет — под настроение.
Ещё в углу помещения стояла банка высотой метра четыре из непрозрачного матового стекла. Пол был зеркальный, от этого казалось, что не только над головой бесконечная голубая высь, но и под ногами бездонная голубая бездна.
Но самым интересным и самым главным в этом месте были не предметы, а люди. И какие люди! Не каждому дано увидеть воочино самого Звездоликого и его банду.
Кунан нисколько не походил на свои многочисленные портреты. Не было у него того знаменитого чеканного гордого профиля. Не было того знакомого каждому пылающего искреннего взора античного героя. И вообще мифического и страшного диктатора не было. А был низенький (как положено великому), вертлявый, с замашками дешёвого комика человечишка. Он по природе своей не мог вызвать страха и уважения, его стихией была роль растяпы, предмета насмешек и шуток. И в глазах его плясали весёлые искорки.
Земляне не прошли тех школ, которые прошли жители Химендзы прежде, чем научились всерьёз воспринимать этого человека. Друзья не гнили в «районах обновления личности». Не воспитывались в школах-казармах с развешанными в классах, коридорах, душевых — везде! — портретами Кунана. Не заучивали по ночам цитаты его мистических откровений. Не разбивали костяшки пальцев, в исступлении молотя руками об пол на массовых молитвах во славу Звездоликого. Чужие страхи кажутся не такими уж и страшными. А чужая боль не такой уж и болезненной.
Земляне не раз видели портреты основных политиканов планеты. Рядом с диктатором, засунув руки за спину и слегка согнувшись, стоял советник первого ранга Друвен. Его отличала болезненная худоба. Впалые щёки были выбриты до синевы. Глаза выражали полное безразличие — казалось, окружающий мир для него не существует, что этот человек самодостаточен и замкнут навсегда в заколдованном кругу своих сокровенных мыслей. Даже по сравнению с другими приближёнными Звездоликого, среди которых ягнят не было, этот человек отличался особыми изощрённостью, умом и подлостью. Он принадлежал к одному из семисот древнейших родов Джизентара, получил великолепное классическое образование, был автором нескольких глубоких философских трактатов, в числе которых труд об «Изменении изменений» и эссе «Падение падений». Даже Кунан его немного побаивался, близко к делам не подпускал, но не брезговал пользоваться его прозорливыми советами.
По другую руку Звездоликого возвышалась медведеобразная, расплывшаяся от жира фигура Кунджина. На его лице раз и навсегда застыло тупое солдафонское выражение. Впрочем сейчас он смотрел на гостей с детским непосредственным наивным интересом — так детсадовская кроха разглядывает ящерку перед тем, как оборвать ей хвост, лапки, а потом и голову. Диктатор ценил своего главнокомандующего за собачью верность, привычку не считаться с чужими жизнями, в каком бы исчислении они не выражались. И ещё было у «главвоена» одно бесценное качество — бескрайняя дремучесть. Звездоликий же натерпелся от умных помощников. От того же Сан рен Лаза, бывшего главнокомандующего, который вместе с шайкой заговорщиков гонял диктатора по дворцу, а тот прятался в закоулках, спасся только чудом и зарёкся впредь никогда не быть столь добрым к людям.
В стороне стоял высокий, не первой молодости, перепоясанный ремнями, подтянутый офицер «тигров» второй ступени — по званию он принадлежал к верхушке Службы Спокойствия. Лаврушин впервые увидел его в вертолёте, в котором пленных доставляли в Джизентар. Похоже, именно этот человек был руководителем операции. По сравнению с ним остальные, в том числе и Друвен, все, которых за невозмутимость можно было принять за биороботов, были просто истеричками. От офицера исходило какое-то мертвецкое спокойствие, которое не сдвинешь даже тяжёлым танком и не разобьёшь из корабельных орудий космического линкора. В своей невозмутимости он был само совершенство.
За спиной диктатора неподвижно, как мраморные изваяния, стояли три охранника, похожих на горилл. Этих людей (если, конечно, можно было их считать таковыми) с десяти лет подвергали специальной физической и психологической обработке. Из их сознания изгонялись ненужные эмоции и мысли, слова любовь, доброта становились для них ругательными. В них оставалась доведённая до рефлекса преданность Звездоликому. Ни жалости, ни трусости, ни колебаний, ни, по большому счёту мозгов у них не было. Зато они обладали огромной физической силой и молниеносной реакцией. Это были машины для убийства.
В общем, компания была ещё та.
— Ну, как дела на Тании? — жизнерадостно осведомился Кунан.
Лаврушин неопределённо пожал плечами. С таким собеседником лучше не трепать языком лишнего.
— Не знают, — хохотнул Кунан. И как-то по домашнему, мило погрозил пухленьким пальцем. — Ух вы, проказники. Так с чем пожаловали?
— Я не понимаю, о чём разговор, — виновато развёл руками Лаврушин.
— А-а, не понимает… Невежливо это, — продолжал ломать комедию Кунан. — Я же очень терпелив. Ох, как же я терпелив.
Он обошёл землян, разглядывая их, за ним неотрывно следовали телохранители.
— Нормальный человек из себя бы вышел, — продолжил он. — Ногами бы затопал. А я — само долготерпение.
— Мы — жители Джизентара и ваши подданные, Звездоликий, — Лаврушин поклонился низко, как положено по ритуалу. Больше всего он боялся за Степана — что тот из упрямства отчебучит что-то.
Положение землян было аховое. Надеяться, похоже, не на что. Но пока человек жив — может что-то измениться. Главное, не терять самообладания. Пока что это получалось. Психологи Тании ели хлеб не даром.
— Жители Джизентара, — кивнул Кунан.
— Точно так, Звездоликий, — Лаврушин не счёл за труд поклониться ещё глубже.
— Так вы же всё врёте, — обрадовано всплеснул руками Кунан.
Он ещё раз обошёл землян, и встал напротив, уперев руки в мясистые бока.
— Врёте, врёте, врёте… Я всегда вижу, когда врут.
— Звездоликий людей насквозь видит, — грозно гаркнул Кунджин, неумело пытаясь польстить диктатору. Так громогласно он орал в молодости, поднимая своих растерявших мужество солдат в атаку.
Кунан подошёл к невероятному аппарату и погладил пульт. Потом крикнул телохранителю:
— Ты, иди сюда!
Для своего двухсоткиллограммового веса охранник двигался неестественно легко и быстро. Кунан нажал кнопку, направил на своего подданного штуковину, напоминающую грамофонную трубу. Стеклянное кольцо, возвышающееся над аппаратом, засветилось синим светом.
— Индикатор биополя, — Кунан погладил пульт. — Тоже кое-что можем.
Аппарат совершенно не походил на изящную «отвёртку» Инспектора. Но всё равно это был индикатор биополя. Надежда на то, что Кунан не сумеет его создать, лопнула. Теперь Звездоликий расшифрует до конца «Книгу седьмого взмаха», потом его умники доведут аппарат до необходимой чувствительности — на это понадобится несколько месяцев. Потом Кунан отыщет человека с подходящим индексом биополя. Тот войдёт в резонанс с «ключом». И хранилище оружия у Кунана в руках. Инспектор может просто не успеть послать новую группу.
— Синий, — воскликнул Кунан, показывая пальцем на кольцо. — А вы засветитесь красным. А это будет означать одно — вы с Тании. Проверим?
— Проверим, — с азартом воскликнул Степан, делая шаг вперёд.
— А если красный — что делать будем? — спросил Кунан насмешливо.
Степан шагнул под «патефонную трубу», телохранитель подался вперёд, намереваясь растерзать того, кто приблизился к хозяину на непозволительно близкое расстояние, но Кунан жестом остановил его.
Кольцо засияло ровным синим светом. У диктатора округлились глаза. Он обернулся к подчинённым и возопил:
— Вы кого мне приволокли?!
— Звездоликий, это они, — почти не разжимая губ процедил Друвен. От этого голоса веяло преисподней.
— Почему синий свет? Повешу техников!
Друвен на миг задумался. А потом сказал:
— Вероятно, они не с Тании, а с другой планеты. Биополе тамошних жителей близко к нашему.
— Да-а? — озадаченно протянул диктатор, поглаживая своё брюшко.
— Тания могла заключить с этой планетой договор, — добавил Друвен.
«Догадался, змеюка, — горестно подумал Лаврушин. — Сколько им понадобится времени, чтобы допереть, почему Тания не послала на Химендзу своих людей, а заключила с кем-то договор? Интересно, что известно Кунану о цели нашего визита?»
— Это с какой ещё планеты? — осведомился требовательно диктатор.
— Мы только вышли в большой космос, Звездоликий, — Друвен почтительно склонил голову. — И мы слишком мало знаем о нём.
— А-а. Вот за это я его и люблю, — простодушная улыбка вновь засияла на лице Кунана. — Очень хитрый. Хотел его повесить, но слишком умные советы даёт… Так с чем вы всё-таки пожаловали?
— Да просто посмотреть, — Лаврушин понял, что отпираться смысла нет.
— А-а. Посмотреть. На что? — недоумённо осведомился Кунан, глядя на Лаврушина почти ласково.
— Ну, как живёте. Чем занимаетесь, — Степан начал развивать и без того глупую мысль Лаврушина. — Чем дышите.
— И называется это шпионаж. Было на нашей планете такое понятие. Давно, ещё в эпоху, предшествовавшую всеобщему счастью и единству.
— Да нет. Мы просто… — Степан замялся, он тянул время и плёл, что в голову придёт, — туристы.
— А-а. Туристы, — Кунан потёр руки. — А мы туристов не принимаем, — и неожиданно резко бросил: — Где ключ от Пещеры Дзу?
— Хоть обыщите, — стойко продолжал придуриваться Степан, хотя это было бесполезно — диктатор, так же как недавно мнимый или настоящий Комсус рен Таго, знал всё. — Нет никаких ключей.