Но сегодня на инструктаже дольше, чем когда бы то ни было, командиры полоскали мозги: «бдительность», «не упускать из виду», «отвечаешь своей жизнью». Какой-то молокосос, который по знакомству получил на одну полосу больше на эмблеме, учит службе старого волка Тункан ин Кура, кавалера Аквамаринового Ордена Верности!
— Дурная эта возня с арестованными, — сказал сидящий напротив Тункан ин Кура солдат первого класса. — Чего с этими хлюпиками цацкаться? У них тюремная камера, что моя квартира.
— Цацкаются, значит, надо, — офицер зевнул.
— Раз — и пятьдесят пуль в брюхе, — солдат погладил автомат. — И нет смуты. И мы бы, «тигры» не занимались такой ерундой.
— Ерундой? А тебе хочется снова в Лесную Федерацию?
— Я пойду, куда прикажет Звездоликий, — горячо воскликнул солдат первого класса, но в глазах появилась тоска. Ему вовсе не гляделось снова лезть в леса. Уж лучше возить хлюпиков и рассовывать их по камерам, которые пусть и больше, и комфортабельнее его квартиры.
— Пойдёшь, куда денешься, — кивнул Тункан ин Кур.
Он постучал пальцами по крышке автомата, потрогал предохранитель, приспустил ещё молнию на комбинезоне. Душно в этих жестяных коробках. В «мамонте» опять барахлила система кондиционирования. Эх, если бы…
Что «если бы» — этого додумать Тункан ин Кур не успел. Машину резко тряхнуло. Послышался приглушённый толстой бронёй взрыв. Офицер стукнулся головой о стену и на миг отключился.
В загоне для арестованных Лаврушин упал на пол, Степан повалился на скамейку. Но земляне не пострадали. Они не могли видеть, как болванка из реактивного противотанкового гранатомёта разнесла кабину «медведя», упокоив водителя и двоих «тигров». А за секунду до этого ветхое нежилое восьмиэтажное кирпичное здание, рухнув, похоронило две машины сопровождения.
В салон начал просачиваться едкий, с запахом машинного масла, дым. Где-то за кабиной трещал и искрил оборванный кабель. Свет погас. Потом зажёгся вновь. Потом погас окончательно. Зато где-то сбоку замерцал разгорающийся огонь, и дым повалил с новой силой.
Тункана ин Кура, опытного вояку, подвела иллюзия простоты поставленной задачи. От неожиданности позабыв все инструкции, кашляя, он дрожащей рукой втискивал свою карточку в гнездо и бил по рычагу открывания двери, запамятовав, что перед началом движения дверь закрыли снаружи. Солдат первого класса вжался в угол и затравленно озирался, вцепившись зубами в ворот комбенизона и стараясь дышать через него.
Дым ел глаза, заполнял лёгкие, тёр наждаком гортань. Лаврушин обхватил руками горло и пытался не дышать. Степан судорожно кашлял. Ещё пара минут — и конец. Четверо людей в салоне задохнутся.
У Лаврушина потемнело в глазах. На секунду он потерял сознание.
«Мамонт» снова тряхнуло. Импульс одноразового бронебойного плазменного разрядника разворотил замок. Рваная искорёженная дверь со скрежетом распахнулась, толкаемая не электроприводом, а сильными руками.
Тункан ин Кур, рвя комбинезон на груди, вывалился наружу. За ним последовал солдат первого класса. Земляне не могли поступить так же — от воли их отделала решётка. Но теперь снаружи поступал свежий воздух, пусть и наполненный дымом горящей машины.
В будку запрыгнул человек в чёрной приталенной одежде. Вместо лица у него был синий куб — пластиковая маска с прорезями для глаз. По этой маске невозможно было даже приблизительно представить черты лица, которое она скрывала.
Приток воздуха подхлестнул огонь, уже начавший лизать пластиковые сиденья. «Квадратноголовый» выстрелил из ручного плазморазрядника в замок решётки. Распахнул её. Рванул на себя Лаврушина, выкинул его наружу. Степан вывалился наружу сам.
Тут в «мамонте» что-то ухнуло — видимо, начинал рваться боезапас. Лаврушин вскочил и, спотыкаясь, кашляя, помчался вперёд. Краем глаза он увидел безжизненные тела офицера и солдата.
— Ложись! — крикнул незнакомец, мчавшийся следом за землянами.
Они повалились на холодный асфальт, по закону подлости Лаврушин свалился в лужу.
На этот раз рвануло куда сильнее. Взрывная волна прижала беглецов к земле. «Мамонт» раскололся на две части, из трещины вырвалось пламя. Похоже, кроме боезапаса внутри машины было ещё что-то взрывоопасное.
Одинаково одетые в чёрное «квадратноголовые» усадили землян в длинный лимузин золотистого цвета. Тот резко взял с места.
Человек, сидящий рядом с водителем, потянул руку к кубику, заменявшему ему голову, провёл по нему пальцами, там что-то щёлкнуло — маска свернулась в бесформенный комок с кулак размером. То же проделали ещё двое сопровождавших и шофёр.
Теперь земляне могли рассмотреть своих похитителей — или спасителей — это как посмотреть. За рулём сидел пожилой человек, лицо его бугрилось следами от страшных ожогов, от чего имело устрашающий вид. Двое парней, наоборот, внешность имели плэйбоистую, в чертах их лиц было что-то испанское, им на роду написано нравиться девочкам и жить лёгкой, шалопайской жизнью. Нетрудно было определить, что они близкие родственники, скорее всего — братья. Незнакомец, вытаскивавший землян из горящей машины, имел неприятное квадратное лицо — под стать маске, челюсть его выступала вперёд, как у питекантропа, глаза маленькие, цепкие, умные, всё замечающие.
Никто из новых друзей (или врагов) не проронил ни слова. Видимо эти люди не относились к любителям почесать языком на досуге.
Теперь сиди и гадай — кто они? Помощники Друвена, обещавшего выручить землян? Или друзья стройного офицера четвёртой ступени, обещавшего то же самое? Или те, кто ещё не успели что-то наобещать, но тоже имели на землян свои планы?
Машина крутилась по улицам, разъезжаясь по миллиметровке с другими машинами. Улицы шли всё более обшарпанные. И наконец началась «сельва» — обширные городские трущобы. Всем трущобам трущобы!
Лимузин, покачиваясь на мягких рессорах, замер. Землян бесцеремонно затолкали в фургон. Его крышу украшал пластиковый шмат сыра, обёрнутый алюминиевыми цепями сарделек — именно такая была эмблема, обозначавшая принадлежность машины к крупной фирме по производству и перевозке мясомолочных искусственных продуктов. Сопровождающие в чёрном тоже расположились в салоне.
Фургон взвыл электродвигателями и в несколько секунд набрал приличную скорость. Он понёсся через узкие улицы. Шли мрачные смрадные нагромождения домов, в которых чернели окна с выбитыми стёклами. На тротуарах ржавели остовы машин, валялись переполненные и давно не убираемые мусорные баки, около которых кипела какая-то осмысленная жизнь. Голые детишки играли в грязи. На тротуарах сидела шантрапа разных возрастов. Бродяги спали, зарывшись в груды мусора. Было достаточно многолюдно. Всё это походило на Латинскую Америку в самом убогом варианте.
За очередным поворотом улицу заполонил дерущийся бандитствующий молодняк. Была куча-мала. Каждый бил каждого, разобрать что-то в этой битве было невозможно.
Обожженый водитель бесстрастно направил фургон в самую гущу драки. Шпана выпрыгивала прямо из под колёс. Послышался стук — машина зацепила кого-то. Лаврушин обернулся и увидел мальчишку, голого по пояс, увешанного блёстками и железяками, татуированного. Он лежал на асфальте, одной рукой держась за ногу, а другой грозя вслед димузину кулачком. Из всего этого можно было сделать вывод — люди в чёрном церемониться не привыкли. Обожжённый не притормозил бы, пусть даже ему пришлось ехать по головам туземцев из «сельвы».
— Крысиный народ, — кинул «питекантроп».
Фургон начал замедлять скорость. Взвизгнули тормоза. Машину слегка занесло, она нырнула в арку и остановилась посреди запущенного двора.
Двор был окаймлён восьмиэтажными зданиями, в которых давно уже не было квартир, а были лишь берлоги потерянных и никчёмных людей, которые облюбовали себе эти места и жили, питаясь, чем Бог пошлёт, согреваясь холодными ночами у костров, в котором потрескивали остатки мебели и автомобильные покрышки.
— Выходите, — произнёс «питекантроп».
Земляне прошли в вонючий подъезд, для этого пришлось перешагивать через обрушившийся козырёк. Лаврушин наступил в кучу дерьма и зло выругался. Ничего не попишешь. Судьба такая. Ему давно говорили: «если в радиусе километра есть куча дерьма, ты в неё обязательно наступишь».
— За мной, — велел «питекантроп», вытаскивая из кармана и включая круглый, крошечный, казалось, состоящий из одной лампочки, но мощный фонарь.
Стёршиеся ступеньки вели в подвал. Вскоре процессия очутилась в небольшой, очищенной от мусора комнатёнке.
«Челюсть» пошарил в углу, чего-то повернул, чем-то щёлкнул, затем упёрся в стену, и она как турникет закрутилась вокруг оси, освобождая проход.
— За мной, — «питекантроп», похоже, привык выражаться односложно и гнал словами пленников вперёд, как хлыстом пастух гонит овец.
Проход был тесен даже для одного человека. Плечи касались стен, и крупному Степану немудрено было застрять и ждать, как Вини-Пух, пока не похудеет. Но через несколько метров коридор расширился. Зато сверху стала сочиться вода, стены поросли противным мхом. Ноги скользили, как на льду, стоило определённых усилий удерживать равновесие.
— Чёрт! — Лаврушин привычно неуклюже загремел на пол, рука его утонула в склизкой массе — ничуть не лучше кучи дерьма, в которую он окунул ногу на входе.
Коридор начал извиваться. Потом раздвоился. Потом сузился, расширился. Штукатуренные участки перемежались со стенами жёлтого кирпича. В луче фонаря метались маленькие тени.
— Уф, холера! — Степан наступил на какую-то мелкую шерстистую тварь, которая отреагировала тонким злобным визгом. Неудивительно, что в таких местах водятся грызуны — мелкие затворники этих лабиринтов нрава вороватого и дурного.
Процессия начала подъём по винтовой лестнице. Карабкаясь по ней, Лаврушин ударился коленом — куда ж без этого? Потом был смазан по лицу чьим-то пренеприятным хвостом — и надо же, крыса выбрала именно его!
Вскоре все стояли на площадке диаметром в пять метров. Сюда никогда не просачивался дневной свет.