— Ну, — Степан помялся.
— Всё ясно, — кивнул Лаврушин.
— Как там у Наташки? — нудил Степан, не давая Лаврушину сосредоточиться.
— Лучше, чем у нас. Ты о себе подумай.
— Так я о себе и думаю. Что она мне скажет, когда я вернусь?
— Спросит, где ты шлялся.
— Ага. А что я ей отвечу, когда я вернусь?
— Когда вернёмся, — произнёс Лаврушин. И вздохнул…
Крос появился, как обещал. На нём был новенький комбинезон и белый бронешлем. Бляха с изображением тигра сияла. На лице офицера играл румянец. Было заметно, что он волнуется.
— Ну как, крысы ночью не досаждали? — спросил он. Его пальцы побелели на рукоятке пистолета, находившегося в кобуре на поясе.
— Не досаждали, — ответил Лаврушин.
— Правильно, — Крос улыбнулся своей открытой улыбкой, ему незачем было сейчас, в кругу друзей нацеплять маску. — Крыс здесь нет. Вытравили. Крыс надо травить.
Было произнесено это со странной многозначительностью, но Лаврушин, будучи и сам, мягко говоря, человеком странноватым, снисходительно относился к чужим странностям. Особенно во время пребывания на Химендзе. Если быть совсем точным, то людей без странностей он тут пока не встречал.
— Вы готовы? — спросил Крос.
Лаврушин поднял руку, призывая подождать, расслабился, прикрыл глаза, прислушиваясь к отголоскам каких-то голосов, отблескам неясных картин, музыке внутри себя — всё это появилось в последний день. Теперь он твёрдо был уверен — контакт с аппаратурой грандаггоров достигнут. И сейчас землянин наверняка знал, где находится «ключ».
— Всё в порядке, — сказал он. — Нам в логово.
— Я проведу вас туда. Не будь я Крос!
Лаврушину хотелось верить, что этот симпатичный, пылкий человек, привыкший скрывать горячее сердце и добрые побуждения за холодной личиной офицера «тигров» и жить двойной жизнью — что он проведёт куда надо, и встанет горой в случае чего. Но какая-то неуловимая мысль продолжала тревожить, не давала покоя, как не даёт покоя ночью один единственный оставшийся в комнате комар.
Крос заметил, что землянин колеблется, и спросил:
— Вас что-то беспокоит?
У Лаврушиина возникло неприятное ощущение, что Крос видит его насквозь. Впрочем, удивительного в этом ничего не было. Профессионал и должен видеть насквозь дилетантов.
— Ничего, всё нормально, — отозвался Лаврушин.
В проходе стояло двое знакомых длинноруких голубоглазых близнецов. И был снова тот же путь наверх. Тот же замусоренный двор.
Они пролезли через пролом в заборе. На улочке, опершись о капот той же красной машины стоял двухметровый худой тип в длиной белой рубашке, напоминавшей косоворотку, руку он держал за пазухой и озирался на «крысиное племя». На улице было ещё несколько пацанов, которые жгли костёр из старых покрышек. От костра стелился чадящий чёрный дым.
Крос неуверенно замедлил шаг. Он оглянулся и рука его скользнула к пистолету.
Лаврушина как током ударило. Он понял — что-то сейчас произойдёт. В последнее время он безошибочно определял приближение опасности — очень удобно, знаешь заранее, когда тебя шарахнет. Если бы ещё и уметь противостоять опасности. Но это прерогатива других, более ловких, опытных и умелых.
— Здравствуй, Крос. Не ждал? — послышался откуда-то звонкий голос.
Лаврушин обернулся, и увидел, что из развалин в полный рост возникла фигура рыжего Строна — специалиста по допросам высокой степени сложности, помощника лже Комсуса рен Таго.
Дальше всё замелькало и смешалось. Разворачивавшийся с округлившимися глазами боец в белой косоворотке выкинул руку с пистолетом, но будто наткнулся на преграду и с двумя аккуратными дырками в шее рухнул на асфальт. Длиннорукие братья не успели и этого. Рыжий бил по ним из автомата от пояса в лучших традициях американских вестернов. Пуль он не жалел.
Крос показал, на что способен. В тех же вестерн-традициях. Он пришёл в движение, в невероятном прыжке сумел развернуться в воздухе, послать в сторону Строна очередь, но тут какая-то сила будто дёрнула его, отбросила назад. С любовью отутюженный новенький комбинезон офицера пошёл клочьями на груди. Его автоматический пистолет отлетел в сторону.
«Каюк», — решил Лаврушин.
Но Крос вскочил и ринулся к груде ржавых автомобильных кузовов, выровненных ковшом бульдозера. Он проскользнул ящерицей. И растворился в подворотне.
Лаврушин ожидал, что следующая очередь достанется ему. Но Строн вышел из укрытия. С тревогой спросил:
— Живы? Уходим отсюда!
В этот миг в сознании Лаврушина возникла как высвеченная прожектором картинка. Он понял всё.
— Ах ты стукач несчастный! — у Степана не выдержали нервы. Он напрочь забыл о хороших манерах и о собственной безопасности.
— Быстрее. У нас нет времени! — раздражённо прикрикнул Строн.
— Стреляй, гад! — Степан понёсся во все тяжкие. Ему оставалось только добавить «Всех не перестреляешь».
— Степан, — резко оборвал этот благородный порыв Лаврушин, не давая другу дойти до душещипательного разрыва тельняшки на груди. — Идём с ним.
— Ага! Щас!
— Я всё объясню.
— Большой Змей! — воскликнул Строн, бросив взгляд на часы. — Если через двенадцать минут Крос не выйдет на связь, то вся эта выгребная яма будет оцеплена войсками!
— А машина? — воскликул Лаврушин, кивая на красный автомобиль.
— Нельзя! — ответил Строн. — Вперёд!
Он схватил за локоть Степана, дёрнул его, толкая вперёд. Из того будто выпустили воздух. Перестав что-то понимать, он теперь был готов на всё.
Все трое побежали по переулку — всё «крысиное племя» как ветром сдуло. Местные обитатели знали, что пули летают не просто так, и что они имеют обыкновение убивать тех, то неловко подставился.
Трое пересекли открывшийся пустырь с огромным полуразвалившимся блоком теплоэлектростанции и идущими от него мачтами линий электропередач, две из которых были повалены. Дальше шла прямая улица, похожая на узкое ущелье — вдоль неё тянулись девятиэтажные здания из блеклого серого кирпича, с узкими окнами-бойницами без стёкол. Здесь шелестел ветер и гнал обрывки газет по разбитому, изъеденному временем и разбитому гусеницами бронемашин асфальту. Стены домов были исписаны нецензурными словами и украшены соответствующими изображениями — краски были на Химендзе хорошие, доступные, казалось, они горели в лучах солнца ярким пламенем. В центре «ущелья» у высокой бетонной тумбы приткнулся обгоревший проржавевший полицейский броневик.
— Малярийные кварталы, — сказал Строн, замедляя шаг.
— Эпидемия? — переведя сбившиеся от бега дыхание, спросил Лаврушин.
— В какой-то мере. Этот район контролирует банда «малярийщиков».
— Кто?
— Крысы и мразь… Вперёд!
Строн двигался вперёд уверенно. Он прекрасно знал дорогу. В редких сохранившихся стёклах мелькали блики, означавшие, что в домах теплится жизнь — ненормальная, болезненная, действительно, какая-то малярийная. Но на улице не было ни души. «Крысы» отлично чувствовали опасность. Они понимали, что власти затевают что-то. И попрятались в норы, откуда их не выкуришь. Откуда они будут отмахиваться когтями ножей, отплёвываться пулями из огнестрельного и электрического оружия.
— Идём сюда, — велел Строн.
Беглецы свернули в короткий — в пару десятков метров, и неширокий — метров пяти, переулок.
— Фу, вроде вышли, — облегчённо вздохнул Строн.
Рано радовался.
Послышался разбойничий, в лучших земных шпанских традициях, свист. Потом — победные вопли. И впереди возникло три массивные фигуры.
Невезенье — это вещь фатальная. Хорошо, когда оно идёт нога в ногу с везеньем. В жизни землян всё так перемешалось, что вообще стало непонятно — где для них удача, а где они с завидным упорством прыгают в выгребные ямы.
Впрочем сейчас ситуация была яснее ясного. Это было именно невезуха. Мощная, зубодробительная, скорее всего, погибельная. Потому как лапы тех хищников, которые вынырнули из крысиных ходов, не привыкли играть с добычей. Они сразу рвали её на части.
Лаврушин обернулся и увидел, что обратного хода тоже нет. Там стояло пятеро головорезов. А то, что это головорезы — подразумевалось само собой. Тут не ошибёшься.
— Малярийщики, — деловито отметил Строн.
Одеты малярищийки были кто как. Одни — в комбинезоны с оторванными рукавами, другие — в замызганную военную форму, с которой даже не удосужились сорвать шевроны. Третьи — в штаны из переливающегося суперпластика — вещь модная и дорогая, для таких владельцев явно не предназначенная. При передвижении бандиты звенели, как новогодние ёлки при землетрясении. Оно и неудивительно — с ног до головы эти люди были увешаны украшениями — браслетами, серьгами в ушах, носах и щеках, ожерельями, и всякой всячиной. Среди украшений были дорогие вещицы, вырванные из чьих-то ушей или содранные с холодеющих жертв. Был и просто металлолом. Они напоминали дикарей из земной настоящей сельвы. Впрочем, что удивляться — сельва она и есть сельва — что каменная, что природная. Нравы везде схожие — дикие и необузданные.
— Глянь, Лаврушин, «хэви мётел», — покачал головой Степан.
Малярийщики совершенно не напоминали детей Поволжья, жителей голодных краёв. Немытые морды были как на подбор отъевшиеся, толстые, лоснящиеся. И недобрые. Грязные лапы сжимали кинжалы, кастеты, метательные ножи. У одного был плазменный трёхтактный плазморазрядник, у другого — электрический автомат.
Лаврушин прикинул, что пистолет у Строна под мышкой. Рыжий и дёрнутся не успеет, как малярийщики порвут его на британский флаг.
Атлет ростом за два метра неторопливо и вальяжно направился к беглецам. Он был гол по пояс и больше других увешан железяками. Вокруг его шварцнигеровского бицепса обвилось бриллиантовое (Лаврушин знал толк в бриллиантах, и ещё знал, что здесь они так же дороги, как на Земле) колье. В руке он сжимал металлический прут с усеянным шипами набалдашником. Не иначе это был один из графов, князей или королей «сельвы». Ничего удивительного — главнее здесь считался тот, кто сильнее и наглее. И кровожаднее. Закон пещер во всей своей стерильной чистоте.