— Вот помню снимала одна комнату, — с грустью произнесла старушка. — Проститутка вальтовая.
— Валютная.
— Во-во, валютная. Ну такая голубушка, такая лапочка. В Швецию уехала. И теперь пишет мне письма оттуда — не ндравятся они ей, шведы эти. Она, оказывается, истинная патриотка. Ясно?
— Куда яснее, — поддакивал Лаврушин.
— Так и пишет: «Баба Анюта, никто не может любить Россию лучше проститутки в изгнании».
— Сильно сказано.
— Потом жил ещё один человек. Обходительный такой. Он ото всех скрывался. Он с товарищами золото КПСС заныкал. Так его КГБ из окна и выбросило.
— Ничего себе.
— Вор один беглый жил. Тоже обходительный. Вежливый. Но недолго ночевал. Ограбил какого-то крёстного отца на миллион долларов и убег.
— Бывает.
— Поэтесса жила. Гавнагардистка.
— Авангардситка?
— Во-во… Вены зубочисткой, ласточка, вскрыла. Теперь на канатчиковой даче. Ох, умная была.
— Они умные.
— Рок-певица была. В наркологической больнице теперь.
— Вот ведь как.
— И ещё этот, киллер, был. Из благородных.
— Из дворян?
— Ну, не знаю. Он так и говорил — я благородный киллер. И каждый день на работу с ружом ходил.
— И где он?
— Застрелили, ироды. Жалко, — старушка вытерла платочком глаза от навернувшихся слёз.
После ужина друзья начали военный совет в своей комнате.
— Что дальше-то? — спросил Степан.
— Будем ждать, пока я не смогу в другой мир перескочить?
— Скачем из мира в мир, как вши тифозные. И ничего не нашли.
— Должно же быть решение этой шарады. Должны мы во всём разобраться. А разберёмся — найдём выход из положения.
— Или вход в ещё худшее положение.
— Как повезёт, — кивнул Лаврушин. — А пока можно и Большого Японца поискать.
— В Москве?
— Чем чёрт не шутит. Он шатается по измерениям, как захочет.
— А сейчас?
— Спать.
— Точно Фредди не придёт? — опасливо огляделся Степан, будто стремясь высмотреть маньяка.
— Уверен.
Друзья провалились в сон.
Ночь прошла спокойно. И даже выстрелы в темноте опасного, как джунгли, мегаполиса не могли их потревожить. Правда, один раз пришлось проснуться, когда по шоссе промчалась стальная армада — марш рокеров.
— Чтобы у вас колёса отвалились, — застонал Лаврушин, переворачиваясь на другой бок.
— Итак, Большой Японец? — спросил тощий двухметровый детина с озабоченным мировыми проблемами испитым лицом. Кулаки его были по-каратистки набиты, яркий галстук немножко съехал в сторону, верхняя пуговица рубашки открывала часть шеи с пересекающим её шрамом. Он сидел в кресле под выведенной вязью вывеской: «Частное сыскное агентство Русский Пинкертон».
— Большой Японец, — кивнул Лаврушин. — Он же Великий Чак. Он же Змеевед.
— Найти — и всё? — недоверчиво спросил частный детектив.
— Да.
— Не грохнуть, ничего похожего?
— Да вы что?!
— Слава Богу. А то мы не имеем дело с криминалом… Если только за отдельную плату.
— Только найти.
— Только найдём, — кивнул частный сыщик, сгребая задаток в ящик стола.
Лаврушин со Степаном вышли из офиса сыскного агентства, выглядевшего весьма подозрительно. Но, говорят, в Москве никто лучше не справится с розыском человека, чем «Пинкертон».
— Теперь — обедать, — сказал Лаврушин.
Они направились в кафе. Прогулку по «чернушной Москве» вряд ли можно было причислить к разряду безопасных затей.
Брык — рядом с друзьями упал хорошо одетый господин, и на его груди расцвёл кровавый цветок. Киллер спрятал пистолет с глушителем, нагнулся над жертвой, пощупал пульс, приподнял веко, неторопливо закурил, надел шлем и сел на мотоцикл.
Не прошло и пяти минут, как грохнули ещё одного — из оптической винтовки, когда он выходил из представительского «членовоза» — «ЗИЛ-117». На соседней улице пылала взорванная машина. В отдалении слышалась стрельба.
— Облава! — вдруг заорали истошно. Прохожие, учёные горьким опытом, кинулись врассыпную.
Друзей тоже не нужно было долго убеждать в пользительности для здоровья вида бега, который называется «улепётывание». Они вбежали в проходной дворик. Там у мусорного бака один молодой человек приятной наружности целился в другого молодого человека не такой приятной наружности из потёртого «Нагана» со словами:
— Я думал ты брат. А ты гнида черножопая!
— Это их личное дело, — Лаврушин увлёк Степана за локоть в сторону. — Если везде совать нос, мы тут полчаса не протянем.
Они время от времени менялись ролями и уговаривали один другого не вмешиваться. И были правы.
— Но ведь он же… — начал Степан.
Сзади прогремел выстрел.
— Там уже всё кончено…
Они вышли к уютному кафе, где играла приглушённая музыка и сидели тихие люди.
— Здесь перекусим, — предложил Степан.
— Сойдёт, — согласился Лаврушин.
Официант в белом кителе с жутко безвкусными массивными золотистыми пуговицами проводил их к свободному столику, с учтивым поклоном принял заказ. Бросалось в глаза, что щека у официанта нервно дёргается, а сам он всё время опасливо озирается, будто что-то ждёт.
Оказалось, он ждал планового визита.
С улицы послышался скрип тормозов, потом шарканье шагов. Официант побледнел и быстро юркнул в служебное помещение. А Степану и Лаврушину пришлось пожалеть, что они не сориентировались в ситуации и не последовали за ним.
— Здрассьте, рэкет приехал, — глумливо воскликнул качок со свирепой рожей неутолённого серийного убийцы. В руке он сжимал металлический прут. Сзади застыли его «близнецы».
Хрясь — прут ударил по ближайшему столику.
— Господь завещал делиться!
И пошла гулять губерния. Шум до небес — матюги, звон стекла, звуки ударов. Бешеному африканскому слону, запущенному в посудную лавку, вряд ли удалось бы отработать лучше.
Минут через десять рэкетиры доколотили последнюю витрину, последнее зеркало и последнюю бутылку в баре, деловито огляделись и чинно удалились.
Трясущиеся и нервно икающие Лаврушин и Степан вылезли из под чудом оставшегося целым стола.
— Ваш заказ, господа, — сказал официант с подносом.
— А эти? — Лаврушин икнул, кивнул на выход из кафе.
— Теперь две недели они сюда ни ногой. Так что ешьте-пейте спокойно. У нас сегодня прекрасная севрюга под маринадом. И жульены отменные. Приятного аппетита.
— Спасибо, — прошептал Лаврушин. Вилка его выбивала на тарелке мелкую дрожь.
Трапеза была, конечно, испорчена картиной окружающего разгрома, но, надо отметить, севрюга действительно оказалась хороша.
Когда друзья выходили из кафе, к нему медленно, с ленцой подкатили два дребезжащих, инвалидного вида милицейских Уазика.
— Свидетели? — осведомился толстый неповоротливый милиционер, у которого из кобуры торчал стакан.
— Нет, нет, — забеспокоился Лаврушин. — Просто прохожие.
— Так уж и прохожие.
— Простые прохожие.
Милиционер критически осмотрел друзей.
— А, может, всё-таки свидетели? Или рэкетиры?
Он что-то хотел. И нетрудно было догадаться, чего именно.
Степан решительно произнёс:
— Мы пешеходы. И сознаёмся, что перешли улицу в неположенном месте. Вот штраф.
Он протянул двадцатидолларовую купюру.
— За квитанцией в отделение зайдёшь, — складывая купюру и пряча её в свою универсальную кобуру, сообщил милиционер.
— Обязательно.
Они отошли на почтительное расстояние. Степан остановился, вытащил сигарету, закурил.
— А этот откуда? — воскликнул Лаврушин. На него будто вылили ушат холодной воды. Он показал в сторону разгромленного кафе.
— Дела-а, — протянул Степан.
По улице неуверенно, оглядываясь и принюхиваясь, пригнув массивную голову, двигался причудливым зигзагом знакомый чёрный пёс. Его невозможно было спутать ни с какой другой псиной. Он потянул носом. И вдруг целеустремлённо, по прямой направился к кафе.
— Брысь, зараза, — прикрикнул на него официант.
Пёс посмотрел на него, оскалил зубы, и официант отпрянул, как ошпаренный, будто врос мигом в землю, стал меньше ростом.
Пёс деловито проследовал в кафе.
— Что он здесь делает? — прошептал Степан, будто боясь, что его ненароком услышит это чудище.
— Нас вынюхивает. Вот тварь. Пошли. А то поблизости может оказаться и её хозяин.
Они взяли такси.
Не поминай чёрта — а то он появится. Лаврушин как накликал. Когда такси выезжало на площадь Маяковского, друзья увидели длинную чёрную машину.
— Та? — спросил Лаврушин.
— Похожа на неё.
— Она. Её ни с чем не спутаешь.
— И эскорт.
Действительно, по обе стороны машины, мощно ревя моторами, катила уверенная в своей непобедимости стая рокеров. Нетрудно было догадаться, что они сопровождали лимузин.
— Чёрный человек нашёл союзников? — сказал Степан.
— Очень похоже.
***
В Москве-чернушной пришлось задержаться. Каждая минута здесь превращалась в пытку ожидания. Где-то по городу разъезжает чёрный-чёрный лимузин с чёрным-чёрным человеком и чёрными-чёрными собаками. Вот только страшилка эта была не детская, а взрослая. И опасность не надуманная, а настоящая. Над друзьями на гнилых нитках висел с любовью заточенный дамоклов меч, готовый в любую секунду упасть ножом гильотины и снести буйны головушки.
Раз в день Лаврушин звонил в агентство «Русский Пинкертон», и частный сыщик давал отчёт о проделанной работе.
— С наркоманами Большой Японец не тусуется. Отработали, — с энтузиазмом полоскал мозги верзила. — С квартирными ворами тоже не завязан. А экстрасенсов сейчас проверяю.
Создавалось ощущение, что он просто водит за нос, чтобы сшибить побольше денег. Но на пятый день «пинкертон» неожиданно сообщил:
— У меня в кармане ваш Змеевед.
— Нашли? — не верил Лаврушин, ожидая услышать очередную байку о том, что агентство уже почти напало на след, и вскоре всё будет «О, кэй».
— Нашли-нашли. Гнездо свил, гад, в самом центре Москвы. Но от нас не скроешься.