Дорога раздваивалась, петляла, растраивалась. Неожиданно лес кончился. Оборвался, как обрезанный. В свете полной луны открылись посеребрённые поля. Горизонт вздымался вверх чёрными неприютными горами. Космически звёздное небо рассекал готическими стройными линиями сказочный замок с высокими башнями и шпилями.
— Не хочешь попросить приюта? — спросил Лаврушин.
— Что-то неохота.
Друзья остановились, пытаясь прикинуть дальнейшее действия.
И тут ночная тишина наполнилась топотом лошадей, звоном стали, гиканьями. Отовсюду — из-за невидимых глазу укрытий, из-за холмов как по волшебству появлялись всадники, которые казались в лунном неверном свете призраками былых сражений и походов. Зазвенела сталь. Захрипели лошади. Послышались отрывистые команды.
И бежать было некуда. И сил уже не осталось. И выхода не было никакого.
Друзей окружили. Вспыхнули жёлто-красные факелы. Одни всадники держали наготове пики, другие целились в друзей из арбалетов. На грациозном гнедом коне гарцевал их старший — высокий, с прямой выправкой, худой рыцарь в тёмных доспехах. Его пышные светлые напоминали меховую шапку.
— Добро пожаловать, — его голос был звонок. — Мы любим гостей, — он захохотал.
Лаврушин потянулся к «пианино», торчавшему из его кармана.
— Как дотронется, стреляйте без промедления, — велел рыцарь, и арбалетчики напряглись. Зазор между их решимостью стрелять и поводом для этого действия был очень невелик.
Лаврушин нехотя оторвался от «пианино». И поднял руки, демонстрируя, что не наделает глупостей.
— Не бойтесь, — сказал рыцарь. — Я приглашаю вас в мой замок. Будьте моими гостями.
— Вы всегда так приглашаете зазывать гостей? — начал заводиться Степан, впадавший в своё знаменитое состояние души, которое именуется: «А по фигу мороз! Стреляйте, гады!»
— Зато действенный, — небезосновательно заверил рыцарь. — Хорошие гости ныне редки. Приходится потрудиться.
— С кем имеем честь? — спросил Лаврушин, всё ещё не опускавший руки, поскольку пальцы арбалетчиков лежали на спусковых скобах.
— Граф Дракула.
— О-е-ей, — покачал головой Лаврушин.
— Вас смущает это имя?
— Ещё как.
— Понимаю. Дурная репутация… И всё-таки вы мои гости…
Замок был огромен и прекрасен. Его тонкое изящество сочеталось с военной надёжностью и мощью. Острые ажурные башни подпирали небо. Толстые зубчатые стены наверняка выдержали не одно нашествие неприятельских орд. Камни были обветрены ветрами, обклёваны ядрами и таранами, исчернены горящей смолой. Это было древнее сооружение. Здесь не просто жили многие поколения. Здесь они бились не на жизнь, а на смерть, защищая свои земли.
Граф Дракула провёл гостей в оружейную, в которой было всего навалом — пик, луков, арбалетов, самых различных доспехов. Половину помещения занимали старинные пушки. В углу синим пламенем пылал камин, но, казалось, даёт он не тепло, а холод. В замке было достаточно прохладно.
— Пусть гостям приготовят комнаты, — приказал граф, бросая плащ на руки расторопному слуге.
Ещё двое слуг бросились к нему, освобождая от отливающих синевой тяжёлых доспехов.
— Итак, кто вы? — спросил граф Дракула, усаживаясь в тяжёлое деревянное кресло и камина и приглашая гостей последовать своему примеру.
— Путешественники, — ответил Лаврушин, устроившись в страшно неудобном кресле в спину и мысленно выругавшись в адрес средневековых краснодеревщиков, считавших неприличным делать удобную мебель, зато поднаторевших на пыточном инвентаре.
— По измерениям? — усмехнулся граф.
— Ваша осведомлённость вызывает уважение, — произнёс Лаврушин, невольно переходя на возвышенный стиль общения.
— Что вы такого натворили, что Чернокнижник объявил вас в розыск? Такой чести удостаиваются немногие.
— Мы не знаем. Мы вообще не понимаем, что творится вокруг.
— Впрочем, что я спрашиваю, — граф скользнул взглядом по «пианино».
— Вы знаете, что это такое? — Лаврушин осторожно притронулся к инструменту.
— Предполагаю.
— И что?
— Не лучший предмет для разговора. Есть вещи, о которых безопаснее не поминать всуе.
— Кто такой Чернокнижник?
— Колдун. Ещё в семнадцатом веке его приговорили к сожжению. Сатанинская сила перекинула его через времена. А потом он попал в Ледовую Церемонию.
— Куда? — удивился Лаврушин.
— Вы и этого не знаете? — в голосе графа скользнуло недоумение.
— Нет.
— Тогда щажу вашу безмятежность. Некоторые знания лучше постичь как можно позже… Не затруднит вас поведать о ваших приключениях, которые наверняка достойны перьев самых достойных летописцев?
— Не затруднит, — Лаврушин решил, что секрета из их истории делать нет никакого смысла. И рассказал всё, как на духу.
— Чернокнижник достиг своего, — заключил граф, дослушав рассказ о бое в чернушной Москве.
— Что вы имеете в виду? — спросил Лаврушин.
— Он заманил вас в мир, где у вас нет ни малейшего шанса.
— Сюда?
— Да. Это его мир.
— Что нам теперь делать?
— Пока вы мои гости, вам не о чем беспокоиться. Располагайтесь в комнатах. А потом — ужин.
— С кровью? — хмыкнул Степан.
— Я похож на тех, чьи манеры дурны и кто не ведает о правилах гостеприимства?
— Покорно прошу прощения.
— Тогда жду к ужину…
Звучала изумительно красивая, с мягкими переходами, грустная, какая-то потусторонняя музыка. Да и оркестр был не от мира сего. Бледные, полупрозрачные пальцы бегали по клавишам клавесина и сжимали смычки едва угадывающихся скрипок. Через призрачные фигуры музыкантов проходил неуверенный, трепещущий свет свечей.
Стол ломился от изысканных яств. Здесь были жареные соловьиные языки, гусиные паштеты, дичь, ну и, конечно, розовые и белые старые добрые вина. У пищи был особый вкус. Это была сказочная гурманская гармония — нечто удивительное, похожее на вкус земной пищи, но и неуловимо отличающееся от неё. По залу скользили молчаливые тени — слуги приносили всё новые блюда.
Во всём здесь было очарование полутьмы, размытых теней и неясных бликов. Странный, притягательный, сладостный мир бесплодного, но прекрасного томления духа.
Граф ничего не ел. Перед ним стоял полупустой кубок с кроваво-красным вином, но он едва пригубил его. Он блестяще владел искусством светского разговора. Обтекаемые фразы, вежливые обороты — кажется, в них есть что-то важное, но на самом деле — из них не извлечёшь ничего. А у Лаврушина было немало вопросов. Наконец, решив нарушить правила хорошего тона, перед тем, как подали сладкое, он произнёс:
— Здесь все твердят о мобилизации.
— И неудивительно, — на лице графа появилось недовольное выражение.
— Что такое мобилизация?
— Призыв на войну, что же ещё.
— Но о какой мобилизации говорили в «Таверне у сухой речки»?
— На большую войну.
— О мобилизации долдонят во всех измерениях.
— Значит, это очень большая война, — усмехнулся граф Дракула.
— Большая война — большая беда.
— Всё зависит от точки зрения, — пожал плечами граф.
— И вас тоже касается мобилизация?
— Меня? — граф улыбнулся неуместности такой постановки вопроса. — Граф Дракула стоит особняком. Он не играет в холодные игры. Его не трогает наступление льдов.
— Льдов?
— Вам и это неизвестно?
— Нет.
— Завидую вам. Как это прекрасно — находиться в полном неведении… Ещё вина!
Вино было лёгкое и лишь слегка туманило голову. И его хотелось всё больше.
— Вы слышали о Большом Японце? — начал напирать Степан.
— Его здесь нет, — губы Дракулы тронула усмешка.
— И не бывает?
— Бывает, — с таинственной многозначительностью произнёс граф.
Лаврушин удивлялся своему аппетиту. А ещё больше удивлялся, что не ощущались, как он обожрался, будто последний свин. На желудке было легко. И на душе — тоже.
Лунный свет струился в стрельчатые окна. И свечи горели не жёлто, а холодно, голубовато-серебристо. В вампирьем замке было что-то магнетическое, притягательное. И это пугало.
Трапеза была нарушена самым наглым образом.
Послышался резкий хлопок, будто рванула хлопушка. И рядом со столом возник Чернокнижник. Он был в том же одеянии, в тех же чёрных очках, только без своего любимого барбоса. Он удовлетворённо произнёс:
— Здесь.
Лаврушин поперхнулся розовым вином. А Степан сжал обеденный нож, которым вполне можно было забить кабана.
— Не помню, чтобы направлял вам приглашение, мой друг, — сказал граф. — Но всё равно спасибо, что решили скрасить моё одиночество. Присаживайтесь.
— Мне нужны они! — Чернокнижник ткнул пальцем в Лаврушина.
— Мои гости?
— Но не мои. Это мой мир, граф. Вы знаете об этом.
— Но ведь и вы знаете, что Дракулы никогда не нарушали законов гостеприимства.
— Когда-то надо начинать. Я забираю их с собой.
— Вы ошибаетесь. Вы не возьмёте их.
— Нет, тут вы ошибаетесь, граф, — Чернокнижник извлёк из кармана два вырванных человеческих глаза, и они, зашевелившись, уставились на Дракулу. Зрелище было не для слабонервных.
— Битва? — спросил граф.
— Зачем? Просто отдайте их мне.
— Нет.
— Мои слуги сейчас под стенами вашего замка.
— Под неприступными стенами, Чернокнижник.
— Да? Но там мобилизованные из многих миров.
Лаврушин медленно повернул голову. Ох, как ему не хотелось её поворачивать. И не хотелось глядеть в окна.
За окнами копошилась тьма. Мерцали бледные огоньки, они хаотично перемещались. И там будто бугрилось что-то огромное, неизмеримо мерзкое.
— Будем биться! — резко воскликнул граф.
— Вы не одолеете эту орду. Никаких чар не хватит, чтобы сдержать её! — Чернокнижник произнёс эти слова торжественно. — Мобилизованные! Кто может противостоять их напору? Что может сдержать стихию их ненависти? В какие рамки вместишь эту злобу?!
— Ох, сильно-сильно подерёмся. Хорошо, — послышался тоненький голосок. В зале материализовался ещё один человек — или нечеловек, кто их разберёт. Он был мал, чуть больше метра высотой.