Вскоре после этого появились новые указы о том, как следует составлять завещание. Последнее волеизъявление записывалось на табличках; через отверстие в них трижды пропускался опечатанный шнурок. Свидетелям предлагались для подписи только две верхние незаполненные таблички, чтобы прежде времени не посвящать их в суть завещания. Запрещалось также завещать даже самую незначительную долю писарю, записывающему текст. Ибо бывали случаи, что писари произвольно назначали себе немалые суммы наследства.
Эти указы были направлены против фальсификаторов завещаний, которых тогда хватало в империи. Поэтому такие поправки к закону встречали одобрение как разумные и полезные. Злым языкам, правда, вольно было толковать, что властитель, столь заботящийся о правомочности завещаний своих подданных, до сих пор не обнародовал завещания своего приемного отца, императора Клавдия. Или у него возникли подозрения, что последняя воля умершего фальсифицирована. А возможно, иронизировали самые язвительные, Нерон сам еще не успел ее фальсифицировать.
Последняя победа Агриппины
Хотя общественное мнение больше всего занимали проблемы наследования и завещаний, события в Палатине они полностью не заслонили. Ходила молва о необычайной благосклонности, которую Нерон проявлял к своим друзьям. Сколько из них именно теперь получило в дар от императора земельные владения, дома и виллы! Люди поговаривали:
— Это, вероятно, для того, чтобы посвященные в тайну поскорее забыли о недавнем преступлении, о смерти Британника!
Подарки делались главным образом через посредничество Бурра и Сенеки; философ не забывал при этом и о собственных имущественных интересах. Его богатства оценивали в триста миллионов сестерциев — немногим меньше, чем Паллантовы. Такая императорская благосклонность, была всем понятна, ее даже считали необходимой. Ведь Агриппина, понятно, не сидит сложа руки, у нее уже много сторонников. Она ласкова с Октавией, милостива к гвардейским офицерам и солдатам; принимает у себя самых выдающихся представителей старых аристократических родов. Размышляли над тем, как отнесется Нерон к этим поползновениям матери, явно пытающейся сколотить какую-то группу, враждебную нынешнему правлению.
Поначалу император ограничивался лишь жалобами:
— Если так пойдет и дальше, я отрекусь от власти и отправлюсь на остров Родос!
Тем самым он стремился убедить общество, к чему способны привести чрезмерные амбиции Агриппины, пытаясь представить себя ее жертвой. Когда эти сетования и угрозы не помогли, он проявил свое недовольство более ощутимо. Сначала отменил посты преторианцев перед покоями матери. Потом приказал ей покинуть императорский дворец и перебраться в дом, который некогда занимала Антония, мать Клавдия. Сюда он являлся с визитами, но очень краткими; входил всегда в окружении офицеров.
От Агриппины отшатнулись почти все. К ней заглядывали только некоторые ее приятельницы. По мнению политиков и сплетников, собиравшихся в винных погребах, падение гордой женщины, всего лишь несколько месяцев назад истинной властительницы Рима, было полным и окончательным.
Тем большей неожиданностью стало известие, которое в один из дней в середине 55 года облетело всю столицу. Из уст в уста передавали, что минувшей ночью и на рассвете в императорском доме разыгрались крайне драматические события. По рассказам прислуги, произошло следующее.
Нерон, как обычно, пировал до поздней ночи. За столом он не раз проводил по двенадцать и более часов, с полудня до полуночи, время от времени освежая себя ванной, зимой горячей, холодной — летом. В какой-то момент в зал вошел один из его любимых друзей по забавам и кутежам, танцор Парид. Он был мрачен и чем-то обеспокоен. На это все тотчас обратили внимание. А когда он приблизился к императорскому ложу и начал говорить, собравшихся охватил ужас, потому что тем, кто не слышал его слов, достаточно было видеть выражение Неронова лица.
Сомневаться в достоверности сообщения Парида не приходилось. Он называл фамилии людей, от которых узнал обо всем, его рассказ казался правдоподобным. Непосредственным информатором Парида был Атимет, хорошо ему известный, так как оба они были вольноотпущенниками одной и той же госпожи, Домиции, тетки Нерона. Атимет поделился с ним тайной потому, что именно Парид имел возможность непосредственно общаться с императором. А откуда эти сведения у Атимета? Опять же от его знакомых, приближенных Юнии Силаны. Она принадлежала к числу женщин, постоянно навещавших Агриппину. Именно Силана узнала от названных особ и просит передать, что Агриппина намеревается сочетаться браком с Рубеллием Плавтом, чтобы с его помощью убрать Нерона и завладеть троном.
План представлялся реальным и потому опасным. Рубеллий Плавт был в такой же мере потомком императора Августа, что и Нерон, и значительно старше последнего. И разве не объяснялись теперь контакты, которые Агриппина наладила со старой аристократией, и ее старания завоевать расположение преторианцев?
Нерон намеревался тотчас же потребовать от матери объяснений. Он был убежден, что государственный переворот уже совершается и его жизнь в смертельной опасности. Однако Бурр сумел успокоить и удержать цезаря от необдуманных поступков. Он советовал переждать ночь и дать возможность Агриппине ответить на выдвинутые против нее обвинения.
Ранним утром в бывший дворец Антонии явились Бурр вместе с Сенекой и несколькими доверенными вольноотпущенниками императора. Дознание вел Бурр, как лицо правомочное: он исполнял обязанности префекта преторианцев; Сенека не занимал никакой официальной должности, а следовательно, лишь присутствовал при дознании как свидетель. Агриппина своим поведением доказала, что в ее жилах действительно течет кровь императоров. Потрясенная, она тем не менее отвечала вопрошающим с гордой уверенностью в себе. Она не пала духом перед ничтожными поклепами интриганов. Достойными внимания выглядели некоторые приведенные ею факты, свидетельствующие о низости обвинителей.
Источником интриги была женская зависть и ненависть. Много лет назад Юнии Силане пришлось уступить своего мужа Мессалине. Позже она намеревалась выйти замуж на некоего богача, но Агриппина расстроила этот брак. Такого ни одна женщина другой не простит! Юния делала вид, что по-прежнему остается подругой Агриппины, но в действительности лишь искала случая, чтобы отомстить. А Домиция? Ведь это Агриппина увела у нее ее первого мужа, Пассиена Криспа!
Разумеется, Агриппина прямо не называла эти факты из прошлого. Ограничилась намеками на то, какова подлинная почва интриги:
— Я не удивляюсь, что Силана, которая никогда не рожала, не знает, что такое материнское чувство. Родители не меняют детей с такой легкостью, как бесстыдные прелюбодейки своих любовников. Домиции я была бы благодарна за ее ненависть ко мне, пожелай она потратить ее на соперничество со мной во благо Нерону. Но она предпочитает сочинять театральные небылицы с помощью своего любовника Атимета и танцовщика Парида. Когда я прокладывала сыну путь к власти, она занималась украшением своей виллы в Байях. Пусть мне кто-нибудь докажет, что я подстрекала римский гарнизон, нарушала свой долг римлянки, склоняла к мятежу рабов и вольноотпущенников императора! Моя судьба связана с правлением и жизнью Нерона. Разве Британник, взойдя на престол, проявил бы ко мне милосердие? Кто бы ни сделался императором, наверняка против меня выдвинули бы миллион обвинений. И упрекали бы не в произнесении (из-за горячности чувства) неосторожных слов, а в совершении таких поступков, которые только сын в состоянии простить.
Вскоре после этого состоялся разговор Агриппины с самим Нероном. Тот выглядел не только умиротворенным, но и виноватым. Ему хотелось загладить дурное впечатление от того легковерия, с каким он подставлял ухо любым нашептываниям интриганов. Агриппина это сразу почувствовала. Она не защищалась, не напоминала о своих благодеяниях, не бросала упреков. Она прямо потребовала примерного наказания для виновников интриги, а также награды для своих истинных друзей. Император поспешно на это согласился.
Юния Силана отправилась в изгнание. Ее драгоценности были конфискованы. Атимет — якобы главный зачинщик интриги — заплатил жизнью за то, что уговорил Парида сообщить о мнимом заговоре императору. Только танцор вышел сухим из воды. У Нерона действительно была слабость к актерам!
Итак, всем на удивление, Агриппина не только невредимой выскользнула из западни, которую подготовили ей на пагубу, но даже укрепила свои позиции. Насколько значительного успеха она добилась, римляне смогли понять тогда, когда все узнали о назначениях на четыре важных поста. Все вновь назначенные так или иначе были связаны с Агриппиной.
Префектом обеспечения столицы стал Фений Руф. Это была ответственная роль. Ему вменялись постоянные и необходимые поставки продовольствия, прежде всего хлеба и оливкового масла, для миллионного города, а эти продукты поступали издалека — из Сицилии, Африки, Египта. В обязанности префекта входили: согласование сроков, забота о своевременном прибытии транспорта, что в огромной степени зависело от капризов моря и погоды, вопросы хранения продуктов. А если что-либо нарушало ход поставок, в городе, как это случалось уже не раз, доходило дело до серьезных беспорядков.
На должность префекта Египта назначили Клавдия Бальбилла. Это был недурной выбор. Ученый-астролог, он прекрасно знал обстановку в своем родном краю, а с императорским домом его уже давно связывали близкие узы. Ведь это он составил гороскоп Нерона в день его рождения. Рассказывали также, что тотчас после смерти Клавдия он, по просьбе Агриппины, указал счастливый миг, когда Нерону надлежало выйти из дворца и предстать перед строем преторианцев. Назначение Бальбилла египетские греки с радостью приветствовали. Все помнили, что четырнадцать лет назад Бальбилл вошел в состав посольства, прибывшего к Клавдию и резко выступившего против александрийских евреев. Правда, в последнее время споры между греческим и еврейским населением великого города несколько утихли, но огонь под пеплом постоянно тлел. Назначение наместником нильских владений именно Бальбилла тамошние греки сочли свидетельством того, что новый император на их стороне.