Но вот дрогнула одна стенная глыба! Вот она выкатилась из своего основания! Самое важное было вырвать первый камень, за ним пойдут уж и другие. Осаждающие испустили крик дикой радости; они слышали голос Ганнибала, который воодушевлял их; но прежде, чем они успели поднять голову, чтобы передохнуть на момент, как среди них поднялся ужасающий рев. Полил дождь, но это были адски жгучие капли, которые въедались в тело бесчисленными искрами. Наверху среди амбразур пылал костер. Это купцы расплавляли крупные слитки серебра, выливая расплавленный металл, как дождь смерти, на тех, которые дерзали разрушить стены города.
Осаждающие отступили, заревев от ярости, и стали укрываться за ментелетами. Ганнибал поднял свой меч, желая своими ударами заставить их вернуться к работе. Но тщетно. Напрасно старался он убедить их, говоря о победе и необходимости разрушить стену. Его солдаты отступали, глядя со страхом на военачальника, который казался неуязвимым, плача от жестокой боли, причиняемой ожогами. Некоторые валялись по земле с губами, покрытыми пеною, извиваясь от муки.
Внезапно город точно лопнул, выкинув на далекое расстояние всех своих обитателей. Вдали виднелись бегущие кельтиберы, побросавшие свои лестницы. Город выступил целой массой против осаждающих. Ворота были малы, чтобы пропустить многочисленное войско, которое теснилось в них, разливаясь потом, точно поток, который бежит, сжатый горами, а затем свободно разливается по долине. Многие, охваченные нетерпением, спускались с амбразур по веревке, чтобы скорее напасть на врага.
В минуту пространство между стенами и лагерем оказалось покрытым сагунтцами, которые наступали, и осаждающими, которые бежали. Ганнибал почувствовал себя подхваченным бегством своих солдат. Горели мантелеты и многочисленная толпа женщин и детей, держа в руках факелы, окружала осадные башни, зажигая их тростниковые стены.
Сагунтцы, образовав плотную массу, приближались, наступая на осаждающих, которые в беспорядке бежали. Перед этой движущейся массой пик и рук, поднятых с широкими мечами, виднелись лишь убегающие люди, которые кидали оружие и падали, настигаемые дротиками и копьями.
Гигант Тэрон одиноко шествовал, точно он один представлял собою фалангу войска. Львиная шкура и его огромная фигура привлекали взоры всех; его дубина подымалась и опускалась, преследуя группы беглецов и производя значительные опустошения в их рядах.
— Это Геркулес! — кричали с суеверным ужасом осаждающие. — Бог Сагунта, который идет против нас.
И присутствие гиганта усиливало бегство более, чем удары, наносимые сагунтцами.
Ганнибал хотел приблизиться к фронту, но напрасно он кричал, размахивая своим мечом. Он был стиснут потоком бегства, его толкали его собственные солдаты, охваченные заразой ужаса; ему топтали ноги и ударялись головами о его плечи, и ему стоило больших усилий, чтобы не быть сваленным и растоптанным. Еще минута и осажденные, уничтожив все осадные орудия, вступили бы в лагерь.
Военачальник слал проклятие и угрозы своему брату и Марваалу, которые не поспешили на помощь с резервами, чтобы сдержать поток бегства. Он видел, что из лагеря торопливо выступали отряды, но пешие и в беспорядке, порождаемом необычайностью событий, причем многие из них на ходу закрепляли ремни своих кирас, многие смешивались с другими народностями и шли без полководцев, которые напрасно трубили в рога, призывая войска к порядку.
Сагунтцы в слепом стремлении к победе, возмутились этим подкреплением и при первом же столкновении почти откинули его. Ганнибал, которому удалось собрать группу самых отважных солдат, стал лицом к сагунтцам.
— Ко мне! Ко мне! — кричал он тем, которые двигались из лагеря и среди всеобщего беспорядка не знали, куда направляться.
Но его крики привлекли также внимание и врагов. Тэрон, точно руководимый своим богом, направился против Ганнибала, и вскоре его дубина стала опускаться на щиты карфагенян. Он поражал врагов с холодной отвагой, ломая стволом их копья, снося раны, наносимые их мечами, которые, казалось, притуплялись о его могучие мускулы, и истекая по каплям кровью под своей львиной шкурой, дикий и великолепный, как божество. Каждый взмах сучковатого ствола, клал к его ногам одного из врагов.
Вторично осаждающие стали отступать пред натиском сагунтцев. Ганнибал снова увидел себя захваченным своими, испуганными яростью гиганта, который казался неуязвимым, но нечто неожиданное изменило ход сражения.
Дрогнула земля под топотом безудержной скачки, походящей на раскаты грома, и, пригнувшись к гривам своих лошадей, с развевающимися волосами, падающими волнами из-под шлемов, с обвившимися вокруг обнаженных ног белыми туниками, амазонки Асбитэ кинулись на врагов с быстротой урагана. Они кричали, размахивая своими копьями, призывая друг друга, чтобы напасть на неприятеля более сплоченной группой, и враг стал отступать, испуганный этими женщинами, которых впервые видел вблизи и которые обладали при своей грации удивительной силой.
Ганнибал через головы окружающих его увидел промелькнувшую, словно сверкающий луч, Асбитэ. Она мчалась одна. Солнечный свет, падая на ее шлем, окружал ее золотым сиянием. Ее инстинкт любящей женщины подсказал ей, где находился Ганнибал, окруженный врагами, и она скакала, чтобы прийти к нему на помощь.
То, что произошло вслед затем, было так мгновенно, что Ганнибал еле мог заметить это среди поднятой нападением пыли.
Амазонка, с опущенным копьем, направилась галопом к жрецу Геркулеса, который под отливом этого беспорядочного сражения телом к телу остался один на значительном освободившемся пространстве.
— О-о-о-о!.. — кричала Асбитэ, возбуждая лошадь своим воинственным возгласом.
И, сжав носами, бедра животного, она приподнялась на его спине, чтобы лучше нанести удар гиганту.
Лошадь, испугавшись ужасной головы льва на макушке колосса, заржав, стала на дыбы, и в то самое мгновение на ее глаза опустилась громадная дубина, произведшая такой же треск, как если бы разбилась крепкая амфора.
Лошадь свалилась на задние ноги, с красной головой, из которой текла на глаза кровь, а амазонка, скинутая с ее спины, упала на колени на расстоянии нескольких шагов, прикрываясь щитом. Если бы она могла сопротивляться хоть минуту, она была бы спасена. Ганнибал, забытый своими, которые волновались замешательством сражения, побежал ей на помощь. Из лагеря выступили большие группы всадников, чтобы поддержать храбрых амазонок, и масса осажденных стала в беспорядке отступать к городу.
Асбитэ вскочила на ноги и сделала шаг вперед, подняв копье, чтобы поразить им гиганта, но в то же мгновение громадная дубина с размаху двух могучих рук, упала на нее, точно обрушившаяся стена. Жалобно зазвенел разломавшийся бронзовый щит, распался на куски золотой шлем, и Асбитэ опустилась на землю с окровавленной туникой.
Тэрон остался неподвижным, опираясь на свою дубину, не замечая того, что происходило вокруг него, как бы раскаиваясь.
— Ко мне Тэрон! Защищайся, мясник Геркулеса!.. Убей меня, если сможешь: я — Ганнибал!
Жрец обернулся и увидел воина, который, прикрыв лицо щитом и с мечом в руке, приближался, с удивительной ловкостью описывая круги вокруг него, точно тигр, который нападает на слона и, обхаживая его, намечает слабое место добычи, чтобы захватить ее. Сражение кончилось: сагунтцы отступили к городу. Осаждающие всадники оттесняли врага к стенам, оставляя обоих сражающихся одних в этой части поля битвы. Несколько солдат медленно приближались, чтобы приостановиться на некотором расстоянии, проникнутые ужасом, который внушал им гигант.
Тэрон не изменил себе, заметив, что он остался один. Ганнибал! Это был Ганнибал, этот воин, который шел совершенно одиноким сражаться с ним!.. Эта странная встреча, на глазах всего города, собравшегося на стенах, казалось, была подготовлена его богом. Он должен освободить Сагунт от его главного врага!.. Геркулес предназначил ему эту славу, и, самодовольно улыбаясь, он поднял свою дубину, идя прямо против африканца.
Последний же увертывался от него, отступая, отпрыгивая в сторону с кошачьей ловкостью, избегая столкновения до тех пор, пока, наконец, жрец, утомившись и желая покончить борьбу прежде, чем прибудут новые воины, укрепился на своих ногах колосса и пустил дубину в Ганнибала. Громадный ствол рассек воздух и Ганнибал, видя, что он летит на него, отскочил в сторону. Однако дерево задело его щит, производя резкий шум, и упало в отдалении, подняв облако пыли. Африканец от силы удара согнул колени, но сейчас же выпрямился и, отбросив сломанный щит, побежал с поднятым мечом на Тэрона.
Жрец Геркулеса, видя себя обезоруженным, испытал слабость, почувствовал страх, полагая, что он находится в присутствии высшего существа, против которого его мощь бессильна, и, повернулся спиною к Ганнибалу, со Стен его призывали крики, видя, что он находится в отчаянии. Некоторые вооружились луком, чтобы удержать своими стрелами Ганнибала, но не решались пускать их из боязни ранить Тэрона. Сагунтцы дышали отчаянием, видя, что их Геркулес убегает, преследуемый каким-то воином, который с остервенением гнался за ним, стремясь отрезать ему путь, чтобы не дать добежать до города.
Гигант, тяжелый и мускулистый, с трудом бежал по полю битвы, покрытому трупами и доспехами сражения. На один из щитов он споткнулся, колени его подогнулись, но он поднялся, хотя остался совершенно нагим. Шкура льва упала с его плеч.
Преследующий настигал его. Он почувствовал вдруг на своих плечах холод железа, вонзающегося среди мускулов, и, не желая умереть преследуемым, точно раб, на глазах всего города, он быстро повернулся, протянув свои могучие руки, походящие на колонны, чтобы задушить в них врага.
Но прежде, чем эти обе тяжелые глыбы успели обхватить неприятеля, размозжив его, Ганнибал вонзил свой меч несколько раз в бок колосса, и Тэрон повалился, прижав руки к ранам, из которых струилась кровь темно-красного цвета.
Он взглянул на Ганнибала без гнева, с детским выражением страдания, и затем остановил свои глаза, затуманенные смертью, на высотах Акрополя, в кровлях которого отражалось солнце.