Тигеллин, после того как он помог Нерону задушить оба восстания в зародыше, быстро оттеснил своего коллегу Фения Руфа на задний план и сделался незаменим для императора. По-видимому, он внушал своему хозяину, что решительные жесткие действия подобного рода являются обязанностью правителя. Вскоре убедил императора, что трон окружен ползучими угрозами и что для управления такой огромной империей нужна твердая рука. Конечно, хорошо щадить человеческие жизни и быть мягким, каким он был при Сенеке и Бурре, но это далеко не все. Нужно, чтобы тебя боялись.
На тот момент новая роль тирана, пожалуй, даже привлекала Нерона. Возможно, Поппея говорила ему, что он слишком мягок, слишком безволен, в особенности если речь идет о разводе с Октавией. Нерон и сам задавался вопросом, почему он не разведется с ней и не женится на женщине, которую любит. Разве он не хозяин мира, который может делать все, что пожелает? Его подданные должны понять, что, хотя он артист и ненавидит кровопролитие, с ним нельзя шутить. Тигеллин прав: императора должны не только любить, но и бояться. Для Нерона это была новая концепция его власти и его самого. И хотя он так и не смог достичь своего безжалостного идеала и вскоре снова соскользнул на путь милосердия, в тот момент именно этот идеал будоражил его сердце. Нужно более серьезно приглядеться к личной жизни Октавии, сказал он себе, и, если обнаружатся какие-нибудь признаки измены, он оставит ее.
Тигеллин при активной помощи Поппеи сразу же предпринял тайное расследование, но результат этих изысканий оказался сюрпризом для всех заинтересованных сторон. С точки зрения нравственности Октавия всегда считалась выше любых подозрений. Но теперь одна из ее приближенных сообщила, что у императрицы есть любовник – египтянин-флейтист по имени Эвкер, и что она даже забеременела от него, но ей удалось спровоцировать выкидыш. Узнав об этом, Тигеллин организовал перекрестный допрос всех ее приближенных, а некоторых из них подверг настоящим пыткам. Одна из жертв, некая Пифия, к которой были применены пытки, плюнула ему в лицо и произнесла фразу, ставшую знаменитой в римской истории. К сожалению, в силу гораздо большей деликатности современных нравов, ее невозможно повторить буквально, но смысл следующий: «Тело моей госпожи намного чище, чем твой рот, Тигеллин!»
Наступил апрель 62 года, но доказательств против Октавии было недостаточно, чтобы что-то предпринять, и Нерон, перед тем как уехать на лето из Рима, велел прекратить расследование. Поппея была в отчаянии. Молодость уходила, а свадьба была далека, как никогда. Однако теперь, словно услышав ее мольбы, в дело вмешалась природа. В первые дни мая она окончательно убедилась, что у нее будет ребенок. Едва узнав об этом, Нерон отбросил всякую осторожность и в безумном возбуждении приготовился развестись с Октавией, но на основании не ее проблематичной неверности, в которой он едва ли мог ее обвинить, а более мягкого обвинения в бездетности, которое не несло с собой морального клейма. Мыль о том, что он скоро станет отцом, приводила Нерона в восторг. Он давно мечтал о сыне и наследнике и, возможно, уже начинал думать, что с ним что-то не так, поскольку ни Октавия, ни Акта, ни Поппея, ни другие женщины, с которыми у него были подобные отношения, ни разу не забеременели.
Тигеллин и большинство его приближенных стояли за развод. Вероятно, они говорили ему, что, если Октавия станет противиться, ее можно вполне законно отправить в ссылку или казнить за предательство, поскольку она не скрывала свою неукротимую ненависть к Нерону и зашла так далеко, что угрожала убить его. Однако Сенека был против этого плана. Он опасался того, как это может повлиять на общественное мнение. Его вообще тревожила эта новая импульсивность и суровость Нерона. Он был потрясен практически одновременной казнью Суллы и Плавта и не узнавал этого нового Нерона, так сильно отличавшегося от того нежного юноши, наставником которого он когда-то был. Философ не мог понять, что с ним произошло.
И все же то, что произошло, было совершенно очевидно. Нерон обнаружил, что советы Тигеллина позволяют более эффективно разгонять грозовые тучи над его головой, чем советы Сенеки и Бурра. Его раздражали повторяющиеся из раза в раз слухи о восстании против него, и он увидел, что решительные меры, за которые выступал Тигеллин, гораздо лучше устраняют угрозу, чем его прежнее милосердие. Более того, они вызывают аплодисменты Поппеи. Его приятно удивило, когда он увидел в ее глазах восхищение, то самое, которым женщины веками подталкивали мужчин совершать жестокости. Его поразило, что те слои общества, которые выступали против него, после казни Суллы и Плавта спешили продемонстрировать свою лояльность и внезапно перестали оказывать любезности Октавии. Впервые с начала своего правления Нерон осознал свою власть и важность всеобщего страха перед ним для поддержания этой власти. Он решил, что больше никогда не позволит, чтобы измена оставалась безнаказанной и слухи о ней тревожили его ум. Отныне он будет действовать быстро и безжалостно. Теперь он должен не только думать о себе, но и защищать Поппею и ее нерожденного ребенка.
Сенека обсуждал с ним все эти вопросы, и в трагедии «Октавия» есть их разговор, который мы можем привести здесь, поскольку, как уже было указано, эта драма, по-видимому, основана на воспоминаниях Сенеки, что говорилось и делалось в действительности.
Философ умолял Нерона не усердствовать в исполнении роли тирана, а передавать все дела на рассмотрение судов. На это император ответил: «Не зная страха, справедливым быть легко» – замечание, вскрывающее корень проблемы.
Сенека: «Но есть от страха средство: милосердие».
Нерон: «Уничтожать врагов – вот доблесть цезаря».
Сенека: «Отца отчизны доблесть – граждан всех беречь».
Нерон: «Мне кажется, мягкий человек годится только мальчиков учить».
Сенека: «Нет, им надлежит смирять пылких юношей».
Нерон: «Благодарю, в мои года в советах не нуждаюсь я».
Сенека: «Пусть все дела твои не прогневят богов!»
Нерон: «Богов бояться глупо, я их сам творю». Нерон смеется. Он, несомненно, имел в виду обожествление императора Клавдия.
Сенека: «Чем больше можешь, тем сильнее бойся их, – возражает он и добавляет: – Ты часто говоришь, что удача никогда не изменяет тебе, но умоляю, будь осторожен, доверяя своей удаче. Фортуна обманет, милостям ее не верь».
Нерон: «Лишь червь не знает, что ему дозволено».
Сенека: «Достойней делать то, что подобает нам».
Нерон: «Быть может, но толпа лежачих топчет».
Сенека: «Нет, только тех, кто ненавистен ей».
Нерон: «Меч императора защита».
Сенека: «Надежней верность подданных. Конечно, цезаря должны бояться, но и любить должны еще сильней».
Нерон: «Людей заставить надо, чтоб боялись».
Сенека: «Принуждение всегда гнетет людей. Желаешь, чтоб тебе повиновались, – будь справедлив!»
Нерон: «Заставит меч мои решенья уважать».
Сенека: «Избавь нас бог!»
Нерон поворачивается к нему:
«Так что ж, терпеть и дальше покушенья,
Не мстить, стяжать презренье, пасть от рук убийц?
Ни Плавт, ни Сулла ссылкою не сломлены;
Их ненависть упорная пособников
Злодейству ищет, чтобы умертвить меня,
А в городе по-прежнему к изгнанникам
Сильна любовь, и в ней-то все надежды их.
Они мне подозрительны – так пусть умрут!
И к теням пусть уйдет жена постылая
За братом вслед. Пусть все, что вознеслось, падет».
Сенека пытается успокоить Нерона, напоминая, что сенат и римское общество преданы ему, но Нерон презрительно отвечает, что сенат на самом деле только из страха изображает любовь к нему:
«Почему твой благочестивый Август
Так много истребил людей и кровью залил Форум?
Он власть свою держал мечом и страхом,
Так почему не должен я?
Ждут звезды и меня,
Но я намерен превзойти его
И дому дать опору, сына породив».
«Надеюсь, – отвечает Сенека, не зная, что Поппея ждет ребенка, – Октавия родит тебе дитя из рода Клавдиев».
Нерон:
«Нет, я не верю дочери развратницы,
К тому же чужд я был всегда Октавии».
Сенека умоляет: «Будь терпеливей с ней, она юна, стыдливость в ней сильней любви».
Нерон:
«Я так же понапрасну долго думал сам,
Хоть ненависть ко мне сквозила явная
В угрюмом взгляде, нраве неприветливом.
Мне отомстить велит обида жгучая.
Супругу я нашел, меня достойную
Красой и родом: отступить пред ней должны
Все три богини, что на Иде спорили».
Сенека:
«Пусть будет мужу верность дорога в жене
И нрав стыдливый; неподвластны времени
И вечны те лишь блага, что живут в душе,
А красоту уносит каждый день у нас».
Нерон:
«В одной соединила все достоинства
Судьба – и мне решила подарить ее».
Сенека:
«Не будь уверен так,
Любовь тебя покинуть может».
Нерон:
«А я сужу иначе: без нее ни жизнь,
Ни наслажденье невозможны. Гибели
Не знает род людской, благодеянием
Любви творя потомство. Учит кротости
Зверей она. Так пусть же этот бог несет
Мой брачный факел и отдаст Поппею мне».
Сенека заламывает руки:
«Нет, свадьбы этой римлян скорбь не выдержит, Святое не допустит благочестие».
Нерон:
«Так что же, не могу я сделать то,
Что можно всем: жениться по любви?»
Сенека:
«Все от великих ждут великих дел.
Тебе пристало воле граждан покориться».
Нерон: «Плох тот властитель, над которым властна чернь».
Сенека:
«Коль не на пользу желание его,
Народ начнет роптать».
Нерон:
«Так, может, вправе силой брать
Когда по-доброму желанье не осуществить?»
Сенека: «Непросто будет отказать им».
Нерон: «А императора принудить – это грех».
Сенека: «Так уступи им сам».
Нерон: «И побежденным будешь слыть».
Сенека: «Молва не много стоит».
Нерон, думая о том, как сильно ее боялся сам философ: «Так ли?