Мужество и убежденность, которые он продемонстрировал таким поведением, вызвали одобрение масс. За места на представлении люди боролись с таким ожесточением, что некоторых задавили насмерть, а одежда тех, кому посчастливилось, оказалась сильно помятой, а то и разорванной в клочья. Когда Нерон вышел на сцену, его встретили овацией. «Покажи нам все, чего ты добился!» – кричала ему публика. Тацит, вспоминая этот случай, с нескрываемым ужасом пишет: «Именно такими были их слова!» И Нерон пел. Он пел им одну песню за другой, аккомпанируя себе на арфе и строго выполняя все правила состязания. Когда закончил, то опустился на одно колено и протянул руку жестом просителя, как предписывал принятый для конкурсантов этикет. В следующую секунду зал разразился громом аплодисментов. «Можно было подумать, – пишет Тацит, – что люди пришли в восторг, и возможно, так оно и было, поскольку они не чувствовали, насколько это позорно».
В этот раз аплодисменты снова перешли в ритмичное хлопанье, которое уже было описано выше, и те, кто еще не был знаком с этим приемом, испытали большое удивление, потому что, если они хлопали не в такт, то кто-нибудь непременно шлепал их по спине, а если не хлопали в такт, то возбужденные соседи обзывали их предателями и болванами. Состязания продолжались почти без перерыва с полудня до позднего вечера. Люди так стремились слушать императора – то ли это им действительно нравилось, то ли они таким образом демонстрировали свою лояльность, – что никто не смел подумать о себе и встать со своего места, результатом чего стали несколько случаев тяжелых заболеваний, о которых сообщалось позднее. Один человек уснул, и Нерону донесли на него, как на явного предателя, но император, конечно, не придал этому значения. Этим человеком был Веспасиан, впоследствии ставший императором Рима.
Когда состязания закончились, приз присудили Нерону, но было ли решение судей вынесено под влиянием всеобщего энтузиазма публики или им хотелось польстить и императору, и публике одновременно, а может, голос императора действительно был лучшим в мире, как заявляла толпа, этого мы никогда не узнаем. В любом случае, будучи награжденным короной победителя, Нерон, разрываясь от эмоций, поспешил на сцену. Его лицо покраснело от восторга и почти слилось с волосами. Он рассказал публике о своем успехе и от всей души поблагодарил ее. Должно быть, казалось почти невероятным, что всего за несколько дней до этого он чудом избежал смерти за свое пение.
Если после этого триумфа Нерон еще чувствовал какое-то уныние, то оно окончательно рассеялось в мае или июне благодаря восхитительному открытию, что у Поппеи снова будет ребенок. Примерно в это же время произошло еще одно волнующее событие. Одному карфагенянину, некоему Цезеллию Бассу, пригрезилась история, согласно которой сокровища царицы Дидоны, основавшей Карфаген, спрятаны в пещере, расположенной на его землях. Это хорошо известное психическое расстройство так сильно захватило его разум, что он в конце концов приехал в Рим – прямо перед играми, – чтобы рассказать императору, что он точно знает, где хранится несметное количество золота в виде огромных брусков и слитков. Нерон после восстановления Рима отчаянно нуждался в деньгах, поэтому отправил несколько кораблей с людьми в Карфаген, чтобы найти сокровище, что вскоре стало предметом самых безумных разговоров и совершенно необоснованной уверенности. Все, включая императора, поверили, что скоро это огромное богатство будет найдено и привезено в Рим. Но, к сожалению, предприятие постигла та же участь, что и все подобные попытки охоты за сокровищами. Для проведения раскопок были наняты тысячи местных жителей. Сначала искали в одном месте, потом в другом, но все впустую. В конце концов сам вдохновитель этого плана, впечатлительный мечтатель Цезеллий Басс от огорчения и разочарования покончил с собой.
Весть о провале экспедиции и смерти Басса достигла императора в августе или сентябре 65 года и ввергла его в пучину депрессии, поскольку в предвкушении получения золота царицы Дидоны он уже задолжал огромные суммы за отделку и украшение своего нового дворца и теперь не знал, где взять денег. Он стал раздражителен, нервы натянулись до предела, и единственным утешением в это время была мысль, что скоро его любимая Поппея подарит ему ребенка, которым, как он надеялся, окажется долгожданный сын и наследник. Однажды, вероятно в сентябре, Нерон вернулся со скачек намного позднее, чем обещал, и Поппея сердито набросилась на него. Он то ли в шутку, то ли в раздражении махнул ногой в ее сторону. Она стояла ближе, чем он думал, и удар вызвал выкидыш. К ужасу Нерона, этим дело не закончилось, и через несколько дней, которые он провел в невыносимых мучениях, Поппея умерла у него на руках.
Горе Нерона не знало границ. Ему была отвратительна мысль, что ее красота погибнет в огне, поэтому он послал за египетскими бальзамировщиками, находившимися в Риме, и велел им законсервировать ее тело с помощью сложного процесса, которым сохраняли тела древних царей и цариц Египта. В день похорон, спустя много недель, было сожжено столько египетских благовоний, что их количество, по оценкам, превышало все, что собирали в Египте и Аравии за целый год. Забальзамированное тело поместили в гробницу семейства Юлиев. Император, не пытаясь скрыть слез, сам прочитал панегирик, где в печальных тонах говорилось о красоте Поппеи и ее высокой доле как матери Клавдии Августы, которая уже была причислена к сонму богов. Однако народ не разделял горя своего императора, и, когда Поппею обожествили и в ее честь воздвигли храм, кое-где послышалось недовольное ворчание. После смерти Октавии Поппея не пользовалась популярностью, а ее поведение во время недавнего суда над заговорщиками посчитали жестоким и безжалостным, не оценив общей снисходительности, проявленной двором в этом случае. И тогда, и позднее о ней говорили много плохого, что не имело под собой никаких оснований. Ходили даже слухи, что она была отравлена каким-то врагом. На момент смерти ей было тридцать четыре года, и, таким образом, ее мольбу о том, чтобы она умерла, прежде чем увянет ее красота, судьба исполнила с фатальной точностью. В декабре, через несколько недель после похорон Поппеи, Нерон отметил свой двадцать восьмой день рождения.
Зимой 65 года и ранней весной 66-го он пребывал в подавленном, утомленном состоянии. Горечь печали и одинокие дни без Поппеи сводили его с ума. У него не осталось близких друзей, кроме Петрония, а после предательства тех, кого он так любил и кому доверял, он не пытался завести новых. Измученный чахоткой Тигеллин не был равным ему в интеллектуальном плане, он был скорее посредником в организации развлечений, чем другом, которому Нерон мог бы довериться. В поисках паллиативов разум этого человека редко заходил дальше похоти и пьянства. Из-за нехватки денег работы в императорском дворце – Золотом доме, которые так увлекали Нерона, остановились и, по сути, так никогда и не были завершены. Кроме того, он чувствовал, что лишился симпатии народа, а его нервы были в таком состоянии, что сквозь пелену частых слез он не видел вокруг себя ничего, кроме безжалостной враждебности. Ему казалось очевидным, что никто его не любит, разве что когда он поет. Но сейчас он чувствовал себя слишком несчастным, чтобы петь. Он слышал, что на его счет отпускаются всевозможные шутки, и время от времени грубые памфлеты о нем появлялись на стенах или тайком переписывались и ходили по рукам.
«Среди всех своих несчастий, – пишет Светоний, – странно и очень примечательно, что он с таким спокойствием терпел эти непристойности и другие оскорбления в свой адрес и относился на удивление мягко к тому сорту людей, которые нападали на него с бранью и писали пасквили». Даже когда сведения об этом представили сенату и были названы настоящие имена авторов этих оскорбительных сочинений, Нерон не стал отдавать их под суд. Правда, когда однажды некий комедиант Дат, который должен был произнести слова «Прощай, отец! Прощай, мать!» в пьесе, где он играл, сделал вид, будто ест что-то противное, когда произносил первые два слова, а произнося два других, изобразил движения пловца, явно имея в виду отравленные грибы Клавдия и кораблекрушение Агриппины, Нерон выслал его из столицы за дерзость.
В довершение личных несчастий императора разразилась национальная катастрофа: в Риме началась эпидемия чумы, и за несколько недель умерло около 30 000 человек. Улицы заполнились похоронными процессиями, а дома – телами умерших, ожидавшими похорон. Со всех сторон доносились стоны и плач, и на каждом клочке свободного пространства дымились и потрескивали погребальные костры. Пошел слух, что Нерон, которому не удалось сжечь горожан в огне пожара, пытается травить их, и теперь, когда какие-нибудь родовитые дети и те, кто за ними присматривал, умирали, съев на пикнике что-нибудь ядовитое, в этом видели руку Нерона, решившего уничтожить старую аристократию.
Потом налетел страшный ураган, который разорял Кампанию, разрушая деревни, с корнем вырывая деревья, нанося ущерб урожаю. Рим тоже ощутил на себе его свирепость, но не с такой силой. Вскоре после этого пришло известие, что Лугдунум (нынешний Лион), являвшийся самым красивым и богатым городом Галлии, полностью уничтожен пожаром, в связи с чем снова проявилась щедрость Нерона, который настоял, чтобы были сделаны пожертвования в пользу горожан, оставшихся без крова, и отправил им назад деньги, которые они внесли на восстановление Рима. Боги явно гневаются, говорили люди.
По городу снова поползли слухи о восстании, а распространившиеся в некоторых слоях общества нелепые рассказы, в которых Нерона обвиняли в гибели нескольких человек, которые на самом деле умерли от чумы, привели к тому, что в его адрес снова начали поступать угрозы. Его непопулярность никогда не была всеобщей, но степень неприязни к нему в некоторых кругах ярко отразилась в глупой байке, что он намерен отправить своих врагов живьем на съедение выставленному в то время напоказ в Риме диковинному египетскому уроду, который ел сырое мясо и мог зубами убивать животных.