относиться как к Антихристу.
Похороны, вероятно, состоялись ближе к вечеру того же дня. Тело, помещенное на повозку, накрыли дорогой белой тканью, в которую были вплетены золотые нити, и после кремации, сведений о месте проведения которой не сохранилось (возможно, это был сад Фаона), Акта и две нянюшки собрали пепел и перенесли его в семейную гробницу Агенобарбов в саду на Пинчианском холме. Добавим, что спустя несколько месяцев туда принесли порфировую урну, куда поместили пепел, а перед ней воздвигли мраморный алтарь, окруженный мраморной балюстрадой. Днем Ицел выехал в Галлию, чтобы передать новости Гальбе, которому он в конечном счете сообщил, что знает о смерти Нерона не понаслышке, поскольку сам побывал в доме Фаона и видел тело. Однако, как только он уехал, Нимфидий сам сделал попытку занять императорский трон, поскольку всегда считал, что является сыном императора Клавдия. Его мать была красивой женщиной и время от времени привлекала внимание этого императора, как, впрочем, и многих других придворных и официальных лиц. Но сходство Нимфидия с Клавдием, хотя и было удивительным, не превышало его сходства с неким гладиатором, которым восхищалась его мать.
Он был далеко не так популярен, как воображал. К тому же с его стороны было весьма неделикатно повсюду таскать с собой Спора, одетого в женское платье, которого он теперь называл Поппеей. Когда возникло предположение, что Нимфидий может занять императорский трон, видный офицер по имени Антонин Гонорат обратился с речью к преторианцам, призывая их не нарушать клятвы, данной Гальбе.
«Злодеяния Нерона, – сказал он, – придали определенную правомерность вашему предыдущему отступничеству, но у вас нет никаких оснований предавать Гальбу. Тогда вашим оправданием было убийство Нероном матери, кровь жены, его появление на сцене и среди актеров, унижающее достоинство императора. Но даже несмотря на это, мы не отреклись бы от него, если бы Нимфидий не заставил нас поверить, что Нерон сам отрекся от нас и бежал в Египет. Должны ли мы теперь убить Гальбу, чтобы умилостивить дух Нерона? Давайте лучше убьем Нимфидия, сделав тем самым то, чего он заслуживает, и одновременно отомстим за смерть Нерона и продемонстрируем свою верность Гальбе».
Эта речь, произнесенная человеком, явно обеспокоенным судьбой Нерона, показывает, как и речь Виндекса, что самым страшным преступлением покойного императора считали его выступления на сцене. Кстати, следует заметить, что в то время никто не думал, что он убил Британника, так что ему вменялось только убийство матери и Октавии. Кроме того, эта речь также показывает, что Нимфидий не был верным слугой императору, и если бы Нерон сам пошел к преторианцам, то не был бы свергнут. Речь Антонина Гонората сыграла решающую роль, и вскоре после этого Нимфидий был убит.
Некоторые легионы в Италии и в провинциях не спешили присягать Гальбе, многие из них «оплакивали потерю Нерона», а распространившаяся любовь к его памяти вызывала у нового императора большую тревогу. Когда он наконец прибыл в Рим, то был настолько не уверен в настроениях войск, что использовал свои легионы для проведения самой жестокой резни среди тех, лояльность которых вызывала сомнение. Помимо этого, Гальба безжалостно предал смерти ряд должностных лиц, назначенных Нероном, включая Гелиоса. Однако пощадил Тигеллина, хотя толпа требовала, чтобы он был казнен, поскольку люди говорили, что это он виноват в непопулярности Нерона и к тому же в последний момент бросил его. На это Гальба возразил, что Тигеллин умирает, пожираемый чахоткой, и на тот момент он уцелел.
Жестокость нового императора быстро сделала его очень непопулярным, а его угрюмый нрав и старческие морщины стали «предметом ненависти людей, привыкших к веселости и молодости Нерона». Гальба казался скупым, и даже достойным его трудно было назвать. Расточительность Нерона и его тяга к роскоши до тех пор, пока они оплачивались из его собственных средств, всегда восхищали народ. Теперь, когда наступила реакция на его смерть, Нерона стали идеализировать, превращая в самого замечательного человека.
В январе 69 года, процарствовав шесть месяцев, Гальба был убит, и на волне вернувшейся популярности Нерона на трон возвели его бывшего друга и бывшего мужа Поппеи Оттона. Недолгая связь Оттона с Гальбой была благоразумно прикрыта его нынешним восхвалением Нерона, и он сразу покорил толпу, разрешив вернуть на место статуи Нерона и завалить цветами его гробницу. Голову Гальбы отделили от тела и выставили как знак свершившейся мести на могиле одного из любимых рабов Нерона, которых Гальба казнил. Смысл заключался в том, что голова Гальбы была не слишком высокой ценой за жизнь раба, которого любил божественный Нерон.
Оттон сразу начал восстанавливать на своих постах некоторых вольноотпущенников и должностных лиц, которые избежали жестокостей Гальбы. Так, он снова назначил Флавия Сабина консулом-суффектом Рима – должность, которую дал ему Нерон и отнял Гальба. В то же время ненависть к Тигеллину была по-прежнему очень сильна, и его судьба оказалась ужасной. Он страдал от скоротечной чахотки и других неизлечимых болезней, к которым добавилось психическое расстройство, приведшее его, как сказал Плутарх, к «нечестивым и ужасным излишествам среди нечистых проституток, до которых даже в самом конце жизни опускалась его натура и в которых, так сказать, выплескивалась его сущность, ибо они уже сами по себе были суровым наказанием и равнялись многим смертям». Люди требовали его смерти, и Оттон в конце концов послал за ним, после чего бритвой перерезал ему горло.
Новый император не только предложил восстановление всех статуй Нерона как «государственную меру», но даже заново установил несколько статуй Поппеи, просто чтобы показать, что он не питает зла к ее царственному супругу за то, что тот забрал у него жену. Кроме того, он взял к себе Спора, которого любил Нерон, и назвал его своей маленькой царицей, или императрицей, хотя одновременно с этим попытался, хотя и безуспешно, убедить вдову Нерона Мессалину выйти за него замуж. «Желая польстить ему и в качестве наивысшей чести, – как пишет Светоний, – Оттону официально присвоили имя Нерон, как дополнительный знак величия», и он, как говорят, при подписании государственных документов ставил его первым. «Желая заслужить любовь народа, – пишет Тацит, – он предложил учредить в память Нерона государственные почести». Оттон с готовностью принял в дар большую сумму денег на восстановление Золотого дома как своеобразного мемориала Нерону, но работа так и не была закончена. Можно также упомянуть, что 14-й легион присягнул на верность Оттону исключительно потому, что тот демонстрировал любовь к Нерону, которую легионеры никогда не переставали чувствовать.
Эти неопровержимые доказательства огромной популярности Нерона теперь, когда его не стало, повсеместно не учитываются историками, идея фикс которых заключается в том, что он был чудовищем. Но мы считаем, что эта популярность полностью оправдывает интерпретацию его характера и его действий, изложенную дальше. Воспоминание о жестоком тиране и глупце, которого тщеславие заставило возомнить себя великим певцом, никогда не смогло бы вызвать у людей подобный энтузиазм. А безумный восторг, вызванный происшествием, которое будет описано ниже, сам по себе является вернейшим доказательством, что Нерон со всеми его недостатками и эксцентричностью не был ненавистен народу.
В начале 69 года, непосредственно перед тем, как был убит Гальба, всю империю, за исключением приверженцев старой школы, охватило необыкновенное возбуждение и ликование, вызванное сообщением, что Нерон не умер и что он объявился в Греции, откуда направлялся на Восток. Некоторое время ходили слухи, что он не умер от раны, которую нанес себе с помощью Эпафродита, а был похищен. Ицел утверждал, что видел тело, но вполне возможно, что Нерон просто был без сознания. Вспомнили о том, что офицер, первым вбежавший в комнату, где закололся император, пытался остановить кровь, и, вероятно, его усилия увенчались успехом. Обращенные к нему слова Нерона «Слишком поздно! Так вот какова твоя верность?» дали пищу для странного предположения, что этот человек – может быть, теперь он был мертв, – действительно был предан императору и обещал помочь ему спастись, но прибыл только тогда, когда Нерон уже потерял надежду. Поведение Эпафродита казалось очень подозрительным: он явно хотел, чтобы Нерон умер, и, скорее всего, нарочно сказал императору, что приближавшиеся всадники едут, чтобы его арестовать, а не спасти. Этим он подтолкнул его к самоубийству или, может, даже сам заколол его, понимая, что его вот-вот спасут. К тому времени Эпафродит куда-то исчез, и его невозможно было допросить, но мы можем добавить, что через несколько лет, в царствование Домициана, он был пойман и казнен за свое участие в этой истории, и, поскольку Домициан был большим почитателем Нерона, Эпафродита обвинили именно в том, что он старался не дать императору спастись.
Тело, которое вынесли для кремации, было накрыто покрывалом, и, возможно, вместо Нерона кремировали кого-то другого. Нерон мог прятаться в какой-то другой части дома Фаона, пока не зажила его рана, а потом мог сесть на корабль и уплыть в Египет. «Рассказы о его (предполагаемой) смерти, – пишет Тацит, – были различны, что заставляло все больше людей утверждать, что он жив, и верить в это».
Такие слухи ходили в Риме, но правду не суждено узнать никогда. В истории достаточно часто встречаются рассказы, что человек, которого очень любили, жив, если его конец оставляет пищу для сомнений. И эта иллюзия почти всегда является порождением сильной любви. История о предполагаемом появлении Нерона придавала некую дополнительную силу вере людей в то, что он не умер в доме Фаона. Тацит, который, напротив, придерживался мнения, что этот предполагаемый Нерон был самозванцем, повествует следующим образом: «Был некий раб из Пунта или, как пишут некоторые авторы, вольноотпущенник из Италии, который искусно играл на арфе и обладал хорошим певческим голосом. При всех этих талантах он еще и лицом напоминал Нерона, поэтому достаточно успешно стал выдавать себя за императора. Давая многочисленные обещания, он собрал вокруг себя некоторое количество дезертиров и с этой командой нанял корабль, но неблагоприятные ветры отнесли его к острову Кифнос (в Эгейском море). В этом месте он наткнулся на отряд солдат, возвращавшихся с Востока, и некоторых завербовал, а других, которые отказались присоединиться к нему, приказал казнить. Ограбив нескольких купцов и раздав оружие самым крепким из их рабов, он попытался убедить Сисенну – офицера из Сирии, в то время высадившегося на этом острове, – примкнуть к нему, однако Сисенна, посчитав этого дерзкого авантюриста слишком опасным, сбежал. Жителей острова охватило радостное возбуждение, поскольку те, кто ненавидел существующий порядок и хотел бы поднять восстание, приободрились, снова услышав со всех сторон имя Нерона. Слава этого Нерона-самозванца действительно росла день ото дня, но один непредвиденный случай превратил иллюзию в прах. Случилось так, что Аспрен, которого Гальба назначил наместником Галатии и Памфилии, прибыл на этот остров в сопровождении двух галер из состава флота, стоявшего в Мизенуме. Самозванец,