Один из первых актов Клавдия – он вернул из изгнания своих племянниц: Агриппину и ее сестру Юлию Ливиллу, а также коневода Софония Тигеллина, обвиненного в любовной связи с обеими.
Глава 3
Полтора года Агриппина провела в мучительном изгнании, каждый день ожидая, что получит от брата страшный приказ покончить с собой. Каждый день она жила единственной надеждой дожить до следующего утра, потому что в любой момент кто-нибудь мог донести ему – и не важно, правда это или ложь, – что она поддерживает связь с одним из многочисленных людей, которых подозревали в подготовке заговора с целью свержения императора, или что она проклинала его, или что желала ему смерти. Любая история подобного рода, рассказанная кем угодно, например каким-нибудь недовольным слугой, – и ей пришел бы конец. Малейшее слово, брошенное в гневе и переданное рабом или солдатом, жаждущим поощрения, могло привести к появлению на ее пустынном острове офицера с приказом императора, что она должна вскрыть себе вены и истечь кровью, как это обычно бывало. Множество людей получали такие приказы от Калигулы, а до него от Тиберия, и у Агриппины не было никаких причин ждать, что она этого избежит.
Поэтому, когда один из посланцев, прибытие которых каждый раз вызывало у нее ужас, привез известие об убийстве ее брата, восхождении на трон ее добродушного дядюшки Клавдия и ее возвращении в Рим, ей, должно быть, показалось, что черная туча неминуемой гибели чудесным образом рассеялась и небеса озарились ослепительным светом. На тот момент Агриппина была двадцатипятилетней и довольно красивой женщиной. Ее квадратный подбородок и твердый изгиб рта смягчали широко поставленные глаза и шелковистые волосы, разделенные прямым пробором, которые спускались низко на лоб и, прикрывая уши, были стянуты сзади на шее. С учетом той радости и облегчения, которые она испытывала, Агриппина наверняка выглядела блестяще, когда предстала во дворце перед Клавдием, а прием, который он оказал ей, несомненно, был самым доброжелательным. Клавдий всегда любил свою племянницу. На самом деле, когда он находился с ней в Антиуме сразу после того, как она родила Нерона, ей предлагали дать мальчику имя Клавдий. Но в то время Агриппина пренебрегла этим предложением, поскольку Клавдий был никем, и никто не мог подумать, что однажды он станет императором.
Однако встреча Агриппины с новой императрицей едва ли могла быть сердечной, даже если принять во внимание вечное лицемерие, с которым женщины приветствуют друг друга. Как уже было сказано, красавице Мессалине едва исполнилось семнадцать, и она только что стала матерью мальчика, злосчастного Британника. Она еще не могла до конца поверить в свою счастливую звезду, сделавшую ее хозяйкой Римской империи. Все еще ощущая свое положение, как прекрасный, но нереальный и ненадежный сон, она с большой вероятностью могла увидеть в появлении Агриппины вторжение в ее сказочное счастье грубой пугающей реальности.
Эта вернувшаяся с того света изгнанница странным образом являлась ее племянницей и одновременно теткой – была дочерью самого боготворимого римлянами героя, Германика, и, кроме того, потомком великого Августа, а значит, представительницей обоих домов – и Юлиев, и Клавдиев, в то время как ни Мессалина, ни Клавдий не могли похвастаться такой родословной. Агриппина, будучи еще молодой, красивой и вдовой, могла в скором времени найти себе нового мужа, который, благодаря достоинствам жены, мог стать соперником Клавдия, человека настолько недалекого, что от него трудно было ожидать длительного удержания императорского трона. Более того, у Агриппины был сын, маленький Нерон, который со временем непременно стал бы соперником сына Мессалины Британника.
Первым вопросом, который задала Агриппина, наверняка был о Нероне. И поскольку Клавдий и Мессалина могли ответить лишь, что он жив и находится на попечении матери последней Домиции Лепиды, Агриппине вскоре предстояло обнаружить, с каким пренебрежением к нему относились. Таковы были на тот момент возможные причины серьезной вражды, возникшей между двумя женщинами. Далее мы увидим, как развивалась эта вражда.
Из дворца Агриппина поехала в дом своей золовки Домиции Лепиды и ужаснулась, увидев, в каком состоянии находился трехлетний Нерон, предоставленный заботам вышеназванных танцора и парикмахера. Несчастный рыжеволосый малыш, недокормленный и нелюбимый, испытывал на себе все «прелести» той жалкой благотворительности, которая так часто выпадает на долю бедным родственникам. С внуком Германика, потомком божественного Августа обращались как с нищим! В сердце Агриппины вспыхнул небывалый огонь. С этого момента, как представляется, ее самообладание, честь и показное моральное отвращение, которое вызывал в ней образ жизни Калигулы, стали прикрытием жестокой, расчетливой, беспощадной ярости, не знающей аналогов, за исключением поведения самки, защищающей своего детеныша.
Чтобы вернуть своего ребенка в нормальное состояние, Агриппине нужны были деньги – много денег, горы денег. Любой ценой она должна была добыть их. Когда Калигула приказал ей ехать в изгнание, она продала с аукциона все свое имущество и быстро растратила деньги. Ее дом, мебель, драгоценности, рабы, лошади – она продала все и теперь обнаружила, что земли ее мужа захватил оставшийся живым его брат и что ее сын лишился своего состояния.
Конечно, она обратилась к своему дяде Клавдию, чтобы вернуть утраченное наследство, и он вернул ей часть земель Агенобарба. Но этого оказалось недостаточно. Агриппина хотела быть второй по богатству после императора, и не только ради себя, но также ради своего сына и ради чести дома Юлиев. Любовь к деньгам была их фамильной чертой. Ее брат Калигула любил кататься по огромным грудам золота в своей сокровищнице, чтобы чувствовать, как монеты прижимаются к его телу. Он снимал обувь, чтобы ощутить, как ноги проваливаются в золото. Подсознательным импульсом таких проделок являлось то огромное удовольствие, которое он получал от обладания этим богатством. Но если ему нравилось расточительно тратить деньги: подбрасывать монеты в воздух, чтобы их ловили его рабы, осыпать золотым дождем людские толпы, то Агриппина была деловой женщиной. Она никогда не проявляла ни щедрости, ни расточительности и была по-купечески бережливой и скупой. Она познала, что такое нужда, и понимала, какую власть дают деньги. Они были нужны ей отчаянно и именно сейчас, чтобы удовлетворить свои амбиции.
Помимо этого, не следует забывать, что в ее жилах текла кровь, которая в случае ее брата привела ко всем мыслимым преступлениям. И хотя ужас перед его деяниями превратил Агриппину в один из столпов старой школы простоты и добропорядочности, краеугольным камнем которой был ее прадед Август, ради достижения своей цели она была готова зайти как угодно далеко. Ее поведение хорошо описал Тацит, цинично заметив, что она не стала бы сильно страдать от утраты целомудрия, если бы это усилило ее власть.
В Риме жил человек по имени Пассиен Крисп, женатый на еще одной золовке Агриппины Домиции (сестре Домиции Лепиды). Этот Пассиен Крисп считался одним из самых богатых людей в городе. Если бы только Агриппине удалось завоевать его любовь, она получила бы не только необходимые ей деньги, но и поквиталась бы с золовкой, которую не любила всем сердцем. Агриппина принялась за дело, стараясь заполучить желанного Криспа. По мере того как она старалась соблазнить его, в глубинах ее холодного сердца разгорался жаркий огонь честолюбия, который этот мужчина мог принять за страсть к нему, что, вполне возможно, разожгло ответную страсть с его стороны. В конце концов, быть любимым принцессой из дома Юлиев кое-что значило.
По приказу Агриппины Крисп развелся с взбешенной Домицией и женился на соблазнительнице. Однако довольно скоро, после того как он написал завещание, оставляя ей свое огромное состояние плюс к тому, которое досталось ей от Агенобарба, он загадочным образом умер, и Агриппина, вкрадчивая и невозмутимая, смогла снова появиться в римском обществе как самая влиятельная и, вероятно, самая богатая дама на земле, за исключением ее племянницы императрицы Мессалины и бывшей императрицы Лоллии Паулины, разведенной жены покойного императора Калигулы, славившейся как богатейшая женщина в мире. Все, конечно, говорили, что Агриппина отравила Криспа, чтобы расчистить путь для более достойного жениха, но теперь она облачилась в доспехи из надменной холодной благопристойности, и стрелы скандала не могли ее ранить.
Еще до конца 41 года Мессалина нанесла первый удар в своей войне с Агриппиной. Опасаясь, как уже было сказано, что однажды сын Агриппины может предъявить свои претензии на трон в ущерб ее сыну – по закону, титул императора не передавался по наследству, – она предприняла шаги по его физическому устранению. Несмотря на то что Мессалина была еще совсем юной и занимала место императрицы всего несколько месяцев, она уже познакомилась с обычаями и привычками императорской семьи и знала, что если какое-то лицо не представлялось возможным казнить официально или вынудить совершить самоубийство, то прибегали к дворцовым убийствам.
Однажды, когда Нерон спал в своей кроватке, некие люди, скорее всего нанятые императрицей, спрятались поблизости и попытались задушить его. Однако шаги его матери спугнули их, и они убежали. Позднее обнаружилось, что кто-то (вероятно, его няня) положил под подушку мальчика магический оберег в виде змеиной кожи, Агриппина же была достаточно суеверна и приписала спасение сына его действию.
Однако у змеиной кожи имелось еще одно оккультное свойство. Согласно народным верованиям, она обеспечивала своему обладателю великую честь, которую он получал посредством пожилого человека, поскольку считалось, что, меняя кожу, змея возвращает себе молодость и силу.
С того времени Агриппина тешила себя мыслью, что в будущем Клавдий, который был уже немолод, окажет эту великую честь ее мальчику. Она заказала из этой змеиной кожи браслет и велела Нерону носить его не снимая. Но несмот