со звуками военных труб. Но не о войне думал король. Он думал о сыне и о том пророчестве. Боялся, что темные силы все же одержат верх. Всю ночь лицо его было влажным от пота. Он молился перед распятием слоновой кости. Порой посылал негодующие угрозы небу, но после каждой атаки бессильно падал на пол. Колени у него подкашивались, он едва держался на ногах. Будь он моложе, он, несомненно, смог бы предотвратить беду. Но пришлось покориться. На рассвете он повергся ниц и стал молиться земле и небу. Когда сын вошел к нему, король, едва дыша, с взлохмаченной бородой, опустившись на низенькую скамеечку, творил молитвы.
— Я сам встану во главе войска! — ликующе воскликнул принц.
— Ты герой, — сказала Илона, глядя, как застегивают на нем панцирь.
— Хочу посмотреть в глаза судьбе, — сказал он, устремив взор вдаль.
Нового командующего воины встретили радостными криками. Тщетно пытались умерить его пыл — он всегда скакал впереди, словно бы навстречу опасности. Однажды ночью на них напал небольшой отряд. В неистовом воодушевлении принц вторгся в гущу врагов и сам не заметил, как стрела вонзилась ему в правую ключицу. Он свалился с лошади.
«Может быть, это и есть та самая стрела?» — спрашивал он себя и долго ее разглядывал.
Рана его быстро зажила, подсушенная летним солнцем; на другой день он снова встал в строй. Его латники разили неприятеля. Они уже достигли морского берега.
— Вперед! — сердце принца бешено колотилось.
Море было спокойное и гладкое, корабль недвижимо стоял на воде. Полный любопытства, вступил принц на палубу. В сумерки пошла легкая зыбь, началась небольшая качка и загремели цепи. Тошнотворная соленая пена плескалась в нос, в рот, волны росли и вскоре превратились в огромные зеленые валы с гребешками. Принц побледнел немного. Лучше было бы утром сняться с якоря, думал он, верно, это то самое море, о котором он прочел в предсказании... Он отдал команду переменить галс и как можно быстрей плыть домой. Не хотелось больше искушать судьбу. В полночь полил дождь. Они метались между небом и адом. К счастью, на следующий день они благополучно достигли берега. Но тут корабль дал течь, вода хлынула в пробоину и вскоре была уже принцу по грудь. Мокрый до нитки, промерзший, с помутившимся сознанием выбрался он на сушу.
Там он тотчас сел в колесницу, чтобы по ликующей стране помчаться к отцу. Но, наклонившись, вдруг почувствовал, что у него болит нога и голова тяжелая, точно свинцом налитая. Ему стало страшно.
Между тем король набрался сил — непрерывный ряд побед вернул ему молодость. Дряхлое тело его обрело энергию. Он как раз обедал, наливал в кубок вино, когда вошел придворный.
— Он уже здесь, — радостно доложил придворный, видевший, как колесница принца остановилась перед замком.
— Он еще жив, — печально сказал воин, который внес принца в замок.
Принца положили на кровать, окропили водой, расстегнули ему одежду. Он был при смерти.
Когда смолк вечерний колокольный звон, он испустил дух на руках у невесты; причастившись святых тайн, почил в бозе как истинный христианин. Это произошло двадцать девятого сентября, в день архангела Михаила.
Принцу было восемнадцать лет.
Священник, астролог и лекарь
В тот же вечер его обмыли и положили в гроб; сто свечей горело у гроба, в карауле стояли суровые алебардщики.
Ночью, пытаясь унять сердечную тоску, король долго предавался размышлениям, а потом, утешения ради, позвал к себе своих приближенных.
В маленьком зале трое провели с ним бессонную ночь: священник, астролог и лекарь.
Какое-то время все хранили молчание.
— Исполнилась воля божья, — смиренно сказал, наконец, священник.
— Исполнилось мое пророчество, — сказал надменно астролог.
Лекарь сидел, глядя перед собой.
— Предсказатель, ты обманщик, — сказал он.
— Разве я не предрек беду? — вознегодовал бородатый старец.
— Потому ты и обманщик.
— Но ведь мои слова сбылись, — защищался звездочет.
— Все пророчества сбываются, — печально сказал лекарь.
Желая рассудить спорящих, священник обратился к врачу:
— Стало быть, и ты веришь в чудеса.
— Нет, не верю. Чудес не бывает.
— Не понимаю тебя, — заметил король.
— Что же, позволь мне высказаться. Долгие годы не осмеливался я и рта раскрыть. С тех пор как сыну твоему предрекли смерть, ты перестал прислушиваться к моим советам, отвергал мои травы, выбрасывал снадобья. Для меня в смерти принца нет ничего таинственного.
Все трое напряженно слушали его.
— Я знаю, кто убил принца, — громко сказал лекарь.
— Его взял к себе Бог, — сказал священник.
— Убила судьба, — сказал астролог.
— Недуг, — сказал король.
— Нет, — возразил врач. — Его убил тот, кто предсказал ему судьбу.
— Ты обвиняешь меня? — спросил звездочет. — Того, кто прочел его будущее?
— Да, я обвиняю тебя, ибо ты предсказал ему смерть. Предскажи ты ему долгую жизнь, он был бы жив и поныне, а не покоился бы, несчастный, в том зале, в гробу.
— Разве не от Бога зависит наша судьба? Не от движения звезд?
— Нет, от нас самих, — сказал лекарь.
— Новая теория, — насмешливо проговорил священник.
— Новые бредни парижского и болонского университетов.
— Я наблюдал за несчастным принцем, видел, как он хирел, — тихо продолжал лекарь. — Предсказание отравляло воздух, которым он дышал. Вы от него таились, но по вашим взглядам, прикосновению рук он догадывался, на что вы его обрекли. А как вы его растили! Замуровали в четырех стенах и поражались, что он чахнет, внушили ему любовь к смерти и теперь удивляетесь, что он умер. Я же говорю, вы обрекли его на смерть.
— Мы растили его в благочестии, — сказал священник.
— Мы берегли его как зеницу ока, — сказал звездочет.
— Ничуть не бывало! — гневно воскликнул лекарь. — Даже к королеве, родной матери, вы его не пускали. И открыли ему пророчество. Я видел его в ту ночь. Он напоминал самоубийцу. Волосы падали на лоб, лицо было бледное, глаза горели. Законченную картину развернули вы перед ним, чтобы он ей поклонялся, ведь вам не хватало смелости повелевать будущим; вы не способны были постигнуть, что человек могущественней самого неба, что ему подвластно не только настоящее, но и будущее, что он всесилен.
— Ты богохульник, — возмутился священник.
— Безумец, — улыбнулся астролог.
— Жизнь моя в руках короля, — сказал врач. — Он рассудит наш спор. И решит, кто убил его сына.
— Так что же, мы? — прохрипели священник и звездочет.
— Он сам себя убил, — подумав немного, сказал лекарь. — Но вы отдали ему приказ. Принц его лишь выполнил.
Король молча слушал спор. Ходил из угла в угол; грудь его разрывалась от великой скорби; он смотрел то на священника, то на астролога, то на лекаря.
Наконец он принял решение.
Подойдя к лекарю, он взволнованно и смущенно положил руку ему на плечо, хотел что-то промолвить, но рыдание подступило к горлу. Потом равнодушно остановился перед священником. Наконец решительно приблизился к астрологу, составившему гороскоп. Склонился над ним. Что-то сказал ему на ухо уверенно и резко. Ни священник, ни лекарь не слышали его слов.
Слово короля
Он сказал:
— Убийца!
КаинПеревод Ц.Гурвиц
Мрачный, косматый стоял Каин, склонившись долу.
А когда поднял голову, стал еще мрачней.
Его опаляло солнце. Он чувствовал запах своей обожженной кожи. Каин прокладывал борозды, камнем разминал комья, потом обеими руками быстро-быстро сгребал землю. Его ногти, обломанные, стершиеся от непрерывной работы, болели.
У земли здесь не было плоти, один остов. То и дело Каин натыкался на камни. Вокруг, насколько хватал глаз, все заросло дикой ежевикой и лопухами. Он раз за разом вырывал терновые кусты, которые, сопротивляясь, впивались ему в кожу, а когда он их выдергивал, шипели, как змеи. В слепящей пыли то здесь, то там мерцали тускло-фиолетовые огоньки репейников.
Усталый, смертельно усталый, Каин остановился, понурив голову. Работать он начал еще ночью, при лунном свете. И с тех пор ни разу не передохнул.
Пришла жена.
— Ну что, был он тут? — спросила она.
— Нет, — глухо ответил Каин.
Оба замолчали. Смотрели вдаль и думали об Авеле. Опять они ждали его напрасно...
Отец и теперь представлялся Каину огромным, как гора. Сильным, могущественным. Как в детстве, когда поднимал его, малыша, на своей ладони. И то, что впоследствии отец от него отвернулся, причиняло Каину невыразимую боль. Правда, тот уступил ему все плоды земли, которые выращивал на здешних тощих скалах. Но с землей этой Каин тщетно боролся. Она куда страшней драконов и мамонтов. То, что удается у нее вырвать, побивает град, иссушает солнце, и тогда опадают хилые, червивые плоды. Под ногами желтая сушь, над головой чистое синее небо. И мрачный хохот грозы. Но гроза не умеет гневаться так, как отец. Его слово внушительней, громче, злей. По ночам оно проникает сквозь скалы. От его тяжелых шагов дрожит земля. Во сне Каину слышится иногда, будто отец зовет его; Каин вскакивает и, сонный, обеими руками принимается скрести землю...
Боязливо брели они рядом, как скоты подневольные, — мужчина и женщина. Оба были подавлены. Каин взглянул на землю, потом на небо.
— Я! — закричал он, показывая свои натруженные руки, грудь, бедра, бесплодно изнуренные. — Я! — он принялся бить свое проклятое тело. — Я!.. — не в силах вымолвить больше ни слова, беспомощный, застыл он на месте.
Жена с плачем его покинула, а он рухнул на землю, залитую бурным потоком солнечного света.
Каин думал о своем младшем брате. Где сейчас Авель? Поднимается, наверно, по склону холма, гонит в поле стадо, а потом будет полеживать в тенистом лесочке. Поэтому он такой бледный. И руки у него белые, нежные. А волосы русые.