…Рукопашный бой был свирепым. Японцы умело орудовали штыками, и если бы на месте десантников с их спецподготовкой оказались бы солдаты обычной пехотной части, им пришлось бы туго. Офицер-самурай так вообще изумлял – циркач, да и только. В считанные секунды он зарубил троих десантников (да как – разделал, можно сказать, как мясник туши) и натворил бы ещё немало бед, если бы Демьян Чалов, здоровенный сибиряк, не подхватил железный лом, валявшийся среди груды битого кирпича, и не огрел бы им лихого меченосца от всей широкой русской души. Хрустнуло смачно, и брызнуло во все стороны красненьким да мокреньким…
Катаны к бою!
Пропоротые штыками тела валились одно за другим, и не разобрать было в горячке боя, кто умер на этот раз – желтолицый обитатель японских островов или рязанский парень, переживший Великую Отечественную и встретивший свою судьбу здесь, в Маньчжурии. Но мало-помалу десантники брали верх: их капитан дал по рации заветный сигнал «Экстра», и русские парашютисты стягивались теперь к «точке обнаружения» как муравьи на сладкое. А сержант Клюев, заваливший уже двух противников, не спускал глаз с японца, сидевшего за «пушкой», и сожалел, что не может снять самурая одним выстрелом – не получалось потому что выстрелить.
А самурай этот сидел себе спокойно (причём не за бронёй, а на свежем воздухе) и, казалось, дремал: глаза его были полузакрыты, и вообще он выглядел отрешённым, словно и не кипел вокруг смертный бой. И было в его отрешённости что-то зловещее: Клюеву вдруг почудилось, что японец колдует (тьфу, глупость какая…), и вот-вот наколдует что-то такое, от чего всем боевым товарищам сержанта придётся очень несладко. И тогда сержант Клюев, взрослый мужик, прокопчённый дымом войны и умытый на её полях своей и чужой кровью, ухватил первый попавшийся под руку увесистый обломок кирпича (благо их тут было много) и метнул его в японца – точно так же, как швырялся в детстве камнями в диких уток (кто ж мальцу ружьё-то доверит?). И попал – точнёхонько в голову.
«Спящий» самурай бессильно откинулся на спину в своём кресле, и тут же грохнуло несколько выстрелов: оружие снова заговорило. Клюев бросился вперёд, к танку, мимоходом сбив с ног прикладом малорослого азиата, сунувшегося ему наперерез, и…
Над танком взметнулся фонтан кипящего пламени. Сержанта отшвырнуло назад как пушинку и со всего размаху припечатало лопатками о стену дома. В глазах потемнело. «Эх, плакала моя золотая звёздочка…» – подумал Клюев, теряя сознание.
Все попытки захватить установку под кодовым названием «миязака» успеха не имели. Излучатели «миязака», как достоверно установлено, снабжены самоликвидаторами, и при угрозе захвата взрываются. Все собранные на месте взрывов фрагменты отправлены в специальный отдел при штабе 1-го Дальневосточного фронта.
Планеры летели сквозь ночь. Их было шестнадцать – гигантские машины компании «Лейстер-Кауфманн»; «троянские кони», рождённые могучей американской индустрией как результат обширной планерной программы США, развёрнутой в 1941 году под руководством Левина Берингера. Эти громадные – размах крыльев девяносто шесть футов – планеры предназначались для десантирования сорока солдат с шестидюймовой гаубицей и должны были использоваться в ходе предстоящего вторжения американских войск в Японию. Но всё изменилось – о десанте на японские острова уже не могло быть и речи, и «троянские кони» получили новую боевую задачу. К побережью Японии их доставили транспортные самолёты C-54А «скаймастер» – подтащили на буксире, как лошадей за уздечку, – а в ста милях от Токио «поводыри» расцепили буксировочные тросы, и планеры перешли в свободный полёт.
Они летели к столице империи Ямато, постепенно снижаясь. Вылет этой «эскадрильи особого назначения» с Марианских островов дважды откладывался по метеоусловиям, но в ночь с пятого на шестое августа 1945 года синоптики дали добро: погода – прежде всего ветер – благоприятствовала. «Троянские кони» скользили в тёмном небе бесшумно, словно призраки: их элероны и триммеры время от времени чуть двигались, корректируя полёт, хотя в просторных кабинах планеров не было ни единого человека. Табун «коней» гнали на Токио «погонщики» – планеры управлялись по радио с четырёх самолётов наведения, державшихся в ста пятидесяти милях позади. И работали во вместительных фюзеляжах CG-10 простейшие часовые механизмы – древние и надёжные, как гвозди. Америка наносила ответный удар…
Американский планер «Лейстер-Кауфманн» CG-10 «Троянский Конь»
Японские радиолокаторы системы противовоздушной обороны своевременно засекли приближение американских самолётов – после разрушительных налётов весны сорок пятого, когда «сверхкрепости» пролили на город напалмовый дождь, защита Токио от воздушного нападения была усилена. Но особой тревоги появление в небе Японии вражеских крылатых машин не вызвало: десятки «миязак» надёжно прикрывали столицу сплошным куполом, простиравшимся до горизонта и вверх до высоты двенадцати километров. Гайкокудзины в своей бессильной злобе никак не уймутся? Что ж, и эти самолёты упадут на землю, и их обломки смешаются с обломками их предшественников. Истребители – как обычно, на всякий случай, – вырулили на взлётные полосы, но не спешили взлетать: «миязакам» ведь всё равно, какие двигатели останавливать, американские или японские. Защитный купол замкнулся, и операторы радарных станций внимательно следили за отметками на экранах, чтобы не пропустить момент, когда самолёты янки начнут падать – это ведь так интересно!
Этого не произошло. «Троянские кони» вошли в поле и начали описывать широкие круги, опускаясь всё ниже и ниже, но не падая. А из их подкрыльевых баков на спящий город полились потоки мутной жидкости, быстро превращавшейся в белёсый пар, и упали на Токио сотни мелких бомб, лопавшихся на небольшой высоте и выпускавших клубы точно такого же пара.
Американцы пустили в ход химическое оружие – иприт и дифосген. Выливные баки открылись механически, и баллоны со сжатым отравляющим газом самовскрывались на заданной высоте – бомбы не взрывались в привычном смысле этого слова. Удар был страшен своей неожиданностью: если военные имели противогазы, то у сотен тысяч мирных жителей не было никаких средств защиты – за все годы войны на Тихом океане химическое оружие ещё ни разу не применялось. И теперь в кварталах Токио умирали в муках тысячи людей…
Почему вражеские самолёты не падают, японцы поняли быстро. Шумопеленгаторы не фиксировали гул моторов, а это значило, что моторов у американских машин попросту нет. И тогда по команде защитное поле было снято, и в чёрное небо поднялись десятки ночных истребителей – воины микадо не могли допустить, чтобы проклятые гайкокудзины подло и безнаказанно убивали беззащитных женщин и детей. Истребители рвали планеры на куски пушечными очередями – «троянские кони» погибали один за другим, до последней минуты продолжая опустошать свои бомбоотсеки.
…Радар «Энолы Гей», летевшей в девяноста милях позади планеров на высоте девяти километров, засёк взлёт японских ночных истребителей сразу же: лейтенант Джекоб Безер и сержант Джо Стиборик не отрывали глаз от индикаторов.
– Ну, парни, вперёд, – произнёс полковник Тиббетс, ощущая противную сухость в горле. – Наши «загнанные лошади» должны продержаться четверть часа, отвлекая джапсов, – мы или сорвём банк, или…
Что означает «или», командир «бэ-двадцать девятого» не договорил – это было ясно и так.
Бомбардировщик дал полный газ. Японские радары его, конечно, засекут, но что это изменит? Самураи решат, что это ещё один припоздавший планер, а если и услышат шум мотора, не будут они включать поле ради одного-единственного вражеского самолёта – что он может сделать? В воздухе десятки истребителей – сесть они не успеют, но сбить янки-одиночку – это запросто.
Расчёт оказался точным. Под крылом «Энолы Гей» уже потянулись кварталы Токио, затянутые ядовитой ипритной дымкой, а моторы бомбардировщика по-прежнему работали ровно, без перебоев. На самолёт Тиббетса со всех сторон устремились японские «рейдены»[66], выискивая бомбардировщик среди частокола прожекторных лучей, но атомный «Малыш» уже отделился и пошёл вниз, на обречённый город. Вспышка была ослепительной…
Полковник Тиббетс грамотно – как учили! – увёл свой самолёт от ударной волны, но вернуться на Тиниан и получить заслуженную награду ему не удалось. Ядерный гриб смёл большую часть японских перехватчиков, но лейтенант Акамацу[67] вцепился в хвост «Энолы» и сбил её: пылающий самолёт, разваливаясь, рухнул в океан. Искать и подбирать уцелевших членов экипажа японцы не стали, и, наверное, это было для пилотов большим счастьем…
Майор Томас Фереби, бомбардир «Энолы Гей», неплохо отработал упражнение под названием «ночное бомбометание по заданной цели», но главную задачу «Б-29» всё-таки не выполнил: ни императорская резиденция, ни таинственная лаборатория Тамеичи Миязака, о которой было известно только то, что она находится «где-то в окрестностях Токио», не пострадали – сила взрыва оказалась меньшей, чем ожидалось. Жертвами «Малыша» стали двести тысяч мирных жителей, но этот «успех» был более чем сомнительным.
«Теперь война пойдёт без пощады!» – гласил специальный императорский рескрипт, вышедший на следующий день.
Строчки рескрипта микадо сочились кровью…
Глава четырнадцатая. Щит и меч
Париж лета сорок пятого года чувствовал себя неплохо. Город, в отличие от многих других европейских столиц, избежал разрушений – и немцы в 1940-м, и американцы в 1944-м взяли его без боя, без грохота орудий, без тяжёлых фугасных бомб. Германская оккупация Парижу не повредила – она была и прошла, растаяла, стекла мутной водой в канализацию, и древний город вернулся к обычному своему бытию: на его бульварах и улицах по-прежнему работали маленькие кафе и магазинчики, суетились люди, озабоченные своими житейскими делами, и художники на Монмартре снова выставляли на продажу свои картины с цветами и девушками. И не было на этих картинах никаких танков, пушек и прочих ужасов войны – война кончилась. То есть она не совсем кончилась – говорят, на Тихом океане ещё стреляют, – но какое дело французскому обывателю до выстрелов и взрывов, грохочущих за тысячи лье от Франции, где-то в Юго-Восточной Азии? Не каждый из них знал, где она вообще есть, эта Азия Юго-Восточная.